Четыре единицы - Елизавета Гребешкова
– Да я в курсе.
– Ты серьезно? Закроют? А как же тогда… Анют, как размножаться будем?
– Никак, Машуль, никак.
– А девочки…
– И они тоже. Это долгая история, на самом деле. Ты меня теперь очень внимательно послушай, хорошо? И сделай, как я скажу. Завтра пересмотри все наше оборудование, раздели его на две части: что только для репродуктологии, а что для общей практики подойдет. Прикинь, что нам еще нужно будет докупить, чтобы перевести клинику на стандартный прием гинекологов. Потом поговори с эмбриологом, пусть выберет себе специальность, и переучи его по-быстрому, чтобы потом не стоял в очереди. И позвони Ване-сталкеру, пришло время искать новых врачей. Не ограничивай его в специальностях, лишь бы люди были с головой. Кроме ЛОРов, пожалуй, мы там на инструментах разоримся. Хотя, если будет огненный, разоримся ему на кабинет. Пусть переманивает, обещает зарплату, все как обычно. А ты закажи оборудование для их кабинетов.
Маша протяжно вздохнула:
– Кажется, новая жизнь начинается.
– Надо жить, Машуня, надо жить.
– Поняла, все сделаю.
– Паше не говори пока, – в трубке повисло молчание.
– Ань, ты же не уходишь от него?
– С чего ты взяла? Конечно, нет!
– Это хорошо. Просто у меня ощущение, что тебя там засасывает какая-то сила, уносит от дома.
– Куда бы не уносила, а от тебя не унесет, – Анне очень хотелось пошутить, но в горле стоял ком, она очень нуждалась в Машке здесь и сейчас.
– Я так понимаю, все плохо? Ну там, на заседании.
В носу предательски щипало.
– Маш, скоро будут говорить обо мне не очень приятные вещи. Проследи, чтобы девочки не сильно расстраивались. Это все временно, все под контролем.
После долгого молчания голос Маши звенел:
– А можно без этого?
– Нет, Машуль, нельзя. Так надо. Вы потерпите, я все решу.
– Ок, обнимаю тебя.
– И я тебя. В 20.00 по Москве пришло фото сакуры.
Глава 9
Тик-тик-тик.
– Вы в своем уме? – Джун говорил тихо, с расстановкой и без угрозы в голосе. Он устал, он смертельно устал от всей этой неприятной и богатой на передвижения и информацию истории. Ему просто хотелось сейчас спокойно посидеть в этом сером претенциозном кресле успешного человека и выкурить первую за долгий день сигарету. Ему не хотелось ни знать, ни слышать ничего нового.
Заведующий покачал головой:
– Я понимаю ваше удивление. Уверен, вы считаете, что я ошибся карточкой пациента и вся эта информация не имеет никакого отношения к вашему брату.
– Именно так я и думаю.
– Понимаю. Понимаю, но вот все исследования и история, если угодно, – он пододвинул к Джуну карточку с именем Менсу. Карта была непривычно увесистой и изобиловала листами с разными печатями и подписями.
Согласно истории болезни, подкрепляемой точными и скупыми репликами заведующего, его брат полтора года назад отдал свою почку некоей девушке, имени которой он не знал и даже ни разу не слышал.
Юна была на пару лет младше брата и страдала врожденным заболеванием почек. Спустя несколько лет борьбы, последняя почечная ткань отказала и Юна умирала под звук диализной машины, к которой она прикладывалась словно к источнику жизни трижды в неделю. Это была не жизнь, а просто медленный уход. Юна почти смирилась со своим положением. Юная, полжизни проведшая за стенами строгих больниц, она не знала вкуса жизни и ей не было особо что терять. Любовь к уставшим родителям – вечно в слезах матери и выбивающемуся из сил отцу – скорее вела ее к уходу, чем к дальнейшей жизни. Посмертные письма были написаны, дела приведены в порядок, глупые записи в детских дневниках уничтожены. Она планировала оставить родным светлые, милые, не раздирающие души воспоминания. Вопрос выживания ее особо не беспокоил ровно до того момента, как она не встретила в парке Менсу.
Высокий, улыбчивый, он словно светился изнутри. Она увидела его впервые на берегу пруда в Сеульском лесу. Яркая улыбка вспыхнула на его прекрасном лице, как только их глаза встретились. В нем было столько жизни, что ее можно было коснуться рукой, выпить как чашку прохладного кофе в июльской духоте. Она пропала с первого же мгновения.
– Привет! – он в два шага оказался у ее скамейки.
– Привет, – выдохнула она.
Их любовь была словно дыхание первого тепла весны для нее и словно прохладный бриз после сезона дождей – для него. Не было истерики, боя, вспышек. Будущего, впрочем, у них тоже не было. Юна сразу рассказала про диагноз, про годы в больничных палатах, из которых ее не выпускали неделями, про иголки, которые забывались прямо в ее теле, про длинные трубки, прошивающие ее вены насквозь, про аппарат, от которого зависела ее, теперь уже явно недолгая, жизнь. Он слушал внимательно, задавал уточняющие вопросы, был строг и серьезен. Она видела, что у него есть силы бороться с ее ветряной мельницей. Только она знала, что это именно ветряная мельница. Победить невозможно.
– Почему тебе не ищут донора?
Менсу явно озаботился матчастью и изучил вопрос. Юна только слегка улыбнулась:
– Почему же? Его ищут, но не найдут. Мои родные мне не подошли, а для не близкородственного донора я слишком слаба и неудачлива. Жить ожиданием чужой трагичной и нелепой смерти я не допускаю для себя возможным. Жить медленным уходом намного проще.
– Ты не хочешь бороться, – он взглянул на нее из-под опущенной головы.
– Менсу, милый, я борюсь, – ее рука сегодня была особенно слаба, как бывало всегда в дни без диализа. – Я просто не надеюсь злокачественно.
– Это как? – его голос дрожал, она гладила его по волосам.
– Злокачественная надежда убивает хуже аммиака в крови. Она убивала меня много лет подряд, более я не буду так безрассудна.
Глава 10
Заходить в здание суда на следующий день категорически не хотелось. Анна так и зависла прямо у порога. Вокруг бегали люди, намного активнее, чем тогда. В первый день. В зале уже собрались все эксперты, за кафедрой легко можно было рассмотреть беспокойную голову Джуна, снующую вдоль длинного стола, журналисты оживились и придвинули камеры ближе. Ей надо было сделать над собой усилие и ввести себя внутрь, но сделать это было трудно.
Заставлять себя было ее хобби, если честно. Как и любой человек, прошедший огонь, воду и медные трубы медицинских университетов, академий
