Михаил Тырин - Истукан

Пройдя с десяток шагов, Жбанков попал в тупик. В трубе тоже сработала какая-то перегородка, закрыв последний путь для бегства.

Он бессильно опустился на пол, сжав лицо руками.

Сердце стучало, будто хотело настучаться впрок, на случай, если больше не придется ему уже стучать. Жбанков ни секунды не сомневался, что произошло нечто ужасное и что сам он сейчас на краю гибели.

Сидеть - бессмысленно. Ходить, искать - некуда идти. Он вернулся в общую залу. В сердце тлела надежда, что сейчас он вылезет - и увидит всех на своих местах: Меринова, Степана, Гаврюху, деда Андрея... Впрочем, разум беспощадно твердил, что надежды эти тщетны. Откуда бралась такая уверенность, Петр Алексеевич и сам не знал.

Конечно, в зале оставалось все так же пусто. Рычаги торчали из тумб и из пола, как мертвый лес. Огоньки мигали отчужденно и холодно, как и звезды в маленьких окошках из каленого двойного стекла.

Жбанков подошел к одному из окошек, выглянул. Там был только мрак и холод. Хоть бы один живой огонек, хоть бы единственный след человеческий...

Снаружи, рядом с окошками, купец увидел приделанные на железных стержнях небольшие зеркальца. Меринов предусмотрел их, чтоб иногда можно было глянуть на снаряд как бы чуть-чуть со стороны. Посмотреть, убедиться, что все в порядке, и спокойно лететь себе дальше.

Жбанков посмотрел в зеркальце и увидел, что снаружи "Князь Серебряный" выглядит весьма безобразно. Краска облетела и кое-где торчала грязными лохмотьями, цвет стенок был совершенно непривлекателен. Ему вдруг показалось странным, что сейчас его беспокоят такие пустяки, как внешний вид снаряда. А впрочем, о чем еще думать?

Насмотревшись, он побрел в другую сторону, где также было окошко и зеркало снаружи. Звезды ничем не отличались от прежних. А вот в зеркале открылась совсем другая картина. И была она настолько невероятной, что у Жбанкова мороз пошел по коже.

Он увидал идола. Тот висел рядом с потрепанным телом снаряда и кромсал на нем железную оболочку. Часть ее уже торчала наружу, вместе с паклей и старыми тряпками, которыми были утеплены стенки, будто лепестки дикого некрасивого цветка. Идол медленно шевелил своими неловкими руками, ударял ими по снаряду, и от этих ударов железо рвалось, как бумага.

Сначала Петр Алексеевич испугался, что сейчас каменный истукан совершенно испортит снаряд, так что невозможно будет продолжать полет. Затем пришла догадка еще более ужасная: ведь он проделывает себе дыру, чтоб проникнуть к людям и снова начать свои бесчинства! Купец продолжал глядеть, как идол бьется о снаряд. С каждым ударом его длинное тело погружалось в дыру все глубже, но все еще недостаточно, поэтому он продолжал свои разрушительные действия.

Это был предел всему: и терпению, и надеждам, и остаткам мужества. Несомненно, избавиться от каменного убийцы больше не будет никакой возможности. Петр Алексеевич уже ощущал, как трясутся его коленки, а в голове меж тем витали трусливые мыслишки: а может, идол пойдет туда, где народу больше, а может, минует его, Жбанкова, своим вниманием? Однако и эти стыдные надежды ни на минуту не успокаивали.

Пришло в голову нелепое опасение, что истукан сейчас заметит наблюдающего за ним Жбанкова и направится к нему, станет долбить стеклянное окошко. Он торопливо отошел от окна на середину залы, осторожно сел в кресло, не задевая настроенных рычагов.

Как жаль, что рядом нет ни единой живой души. Как жаль, что некому похлопать по плечу, сказать, мол, не тужи, купец Жбанков, не такие мы еще беды в жизни видали... И пусть слова эти будут напрасны, ибо беда пришла самая что ни на есть страшная, но все же живое слово очень нужно человеку в таких обстоятельствах. Железные стены и огоньки на тумбах ничем не смогут ему помочь.

Он бросил взгляд на бесполезное железное хозяйство и вдруг заметил радио. Взял в руку круглую штуку на резиновой трубочке, похожую на чайное ситечко.

- Эй! - слабым от безнадежности голосом произнес он. - Кто-нибудь живой слышит?

И тут, к его удивлению, радио ответило. Сначала прозвучал резкий, царапнувший уши хрип, а затем донесся и голос.

- Петр Алексеевич! - Это был, без сомнения, инженер Меринов. - Петр Алексеевич, где вы?

- Я... Я здесь! В общей зале сижу, - ошалело заговорил купец.

- Петр Алексеевич, дорогой вы наш. - Голос инженера был безрадостным. Беда случилась.

- Да я понял, - вздохнул купец. - Сам видел.

- Нет, вы не поняли, и не знаете вы главного, - продолжал Меринов каким-то замогильным голосом. - Мы-то уже в спасательной люльке сидим, а вы... А до вас мы добраться, видит бог, не сможем.

- Да как же? - изумился Жбанков. - Вы же рядом, и я вас слышу.

- Все перегорожено, Петр Алексеевич, и ни одной лазейки нет.

- Петр Алексеевич, миленький, мы же вас искали! - вмешался плаксивый голос Гаврюхи. - И где ж вы только пропали?

- Обожди, Гаврюша, дай дело решить. Слышь, Капитон Сергеевич, я и сам знаю, что перегорожено. Ну а если эти перегородки как-то приподнять или продолбить?

- Идол, лопни его брюхо, пропорол корпус, и теперь там холод стоит страшный, да и воздуха нет, весь через дырку вышел.

- Слышь, Меринов, - Петр Алексеевич вдруг почувствовал, что глаза его промокли, - потерплю я холод. А воздух... Ничего, в детстве в речку нырял - нос затыкал и глаза жмурил.

- Это совсем не то, что речка, - глухо произнес

Меринов. - Там вы и секунды не проживете, Петр Алексеевич. Поверьте, если б была какая возможность, уж я б вам сообщил.

- Ну, как же так, - безжизненно проговорил Жбанков, вытирая слезы рукавом.

- Видать, судьба, Петр Алексеевич. Если б вы сразу ста рублей не пожалели на железный костюм с дыхательной трубкой, тогда был бы шанс. А сейчас нет шанса. Ни единого. Снаряд летит прямо к Земле и через полдня врежется в нее.

- Так что ж теперь? Может, остановить снаряд? Помнишь, ты мне рукоять указывал?

- Порох гасить резона нет - он сейчас на торможение работает. Благословите нас, уважаемый Петр Алексеевич. Без вашего благословения мы улететь не сможем.

- Ладно. - Купец собрал остатки мужества. - Идите, с богом. Поспешайте только, пока истукан и до вас не добрался. Гаврюша, ты слышишь?

- Слышу, - печально ответил приказчик.

- Супруге моей - от меня поклон. Скажи, пусть не убивается, потому что сам я свою судьбу выбрал. Жаль, выручку передать не смогу, ну да ладно.

- Обидно нам, Петр Алексеевич, - снова заговорил Меринов. - До дому нам не более полудня пути осталось. И тут такая беда.

- Ничего, Капитон Сергеевич, не плачь за меня. Гаврюша! Супруге моей скажи, чтоб инженера достойно наградила. В комоде у меня кое-какой капитал отложен, так пусть выделит ему. И мужикам тоже, пусть не поскупится. Прощайте, братцы, и спасибо вам.