Костры миров - Геннадий Мартович Прашкевич
Во всех хрестоматиях и учебниках это письмо приводится полностью, правда (и на это указывал Овсянников), не всегда комментаторы указывают на то, что, к сожалению, письмо Тургенева в тот же день вернулось к нему обратно и ему заново пришлось отправлять его «жильцу четвертого бастиона» с такой вот припиской: «Иван Петрович (И. П. Борисов) сейчас привез мне письмо, которое мой человек по глупости отправил в Новоселки, вместо того, чтобы отослать его в Богуслав. Покорнейше прошу извинить эту его неприятную оплошность. Надеюсь, что мой посыльный застанет Вас еще в Богуславе».
Но оскорбленный Толстой уже послал в Спасское вызов.
И в вызове своем (что засвидетельствовано письменно Софьей Андреевной) желчно и твердо указывал бывшему другу, что вовсе «не желает стреляться пошлым образом, т. е. что два литератора приехали с третьим литератором, с пистолетами, и дуэль бы кончилась шампанским». Он желал стреляться по-настоящему и просил Тургенева приехать в Богуслав к опушке с ружьями. «Вы меня боитесь, а я вас презираю и никогда дела с вами иметь не хочу». Прочитав это, в семь часов утра следующего дня Тургенев с ружьями выехал в сторону Богуслава.
14
«Лев Николаевич Толстой, – прочел Салтыков в эссе Овсянникова, – родился 28 августа (9 сентября нового стиля) 1828 года в имении Ясная Поляна Тульской губернии. Принадлежал к древнейшим аристократическим фамилиям России. – Видимо, Овсянников считал такой лапидарный подход к биографии Толстого наиболее уместным, как и некий романтический флер, связанный с именем Тургенева. – Получил домашнее образование и воспитание. После смерти родителей (мать – 1830, отец – 1837) с тремя братьями и сестрой переехал в Казань, к опекунше П. Юшковой. Шестнадцатилетним юношей поступил в Казанский университет, сначала на философский факультет по разряду арабско-турецкой словесности, затем учился на юридическом, но в 1847 году, не окончив курс, оставил университет и поселился в Ясной Поляне».
В последующие четыре года, сухо перечислял Овсянников, будущий писатель то переустраивал быт своих крестьян, то жил рассеянной светской жизнью в Москве. Впрочем, потворствование порокам (кутежи, цыгане, карты во всю ночь) не помешало Льву Николаевичу весной 1849 года выдержать экзамены в Петербургский университет. Позже со степенью кандидата права он определился на службу канцелярским служащим в Тульское дворянское депутатское собрание, а в 1851 году уехал на Кавказ – место службы его старшего брата Николая. Участвовал в военных действиях против чеченцев. «Набег», «Рубка леса», «Казаки» навеяны эпизодами этой его кавказской жизни. В 1854 году, будучи артиллерийским офицером, перевелся в Дунайскую армию, а после начала Крымской войны – в Севастополь. В рассказах, которые он так и назвал «севастопольскими», героизм русских солдат показан был через каждодневные военные будни – ничего из величественных «исторических картин», излюбленных литераторами. Грязные, размытые дождями, разбитые копытами лошадей улицы – необитаемые, вывесок нет, двери закрыты досками, окна выбиты, где обвален угол стены, где пробита крыша. «Строения кажутся старыми, испытавшими всякое горе и нужду ветеранами». Ядра валяются в залитых водой ямах и прямо под ногами. Проходят, меся грязь сапогами, усталые команды солдат, пластунов, изредка пробегает случайная женщина, но «женщина уже не в шляпке, а если – матроска, то в старой шубейке и в солдатских сапогах». Камни, мусор, ломаные доски, и на крутой горе – грязное пространство, густо изрытое окопами и канавами. Там, собственно, и находился четвертый бастион, жильцом которого называл себя Толстой.
15
142…
114…
16
Отрывки для будущей хрестоматии Овсянников взял не только из «русских» произведений Тургенева. В Севастополе Тургенев не бывал, зато в Париже видел не менее значимые события. Например, специально написал о барабанах 1848 года. Почему-то именно этот очерк Тургенева Овсянников посчитал знаковым. Баррикада, толпа, вытянувшаяся с левой стороны бульвара, тонкие, лучистые иглы штыков над цепью национальной гвардии. Чем гуще собиралась толпа, отмечал Тургенев, тем тише становилось на бульваре. «Точно дымка легла на все звуки». И безмолвно бежала перед толпой черненькая кривоногая собачонка.
Потом грянул короткий, жесткий звук.
Он походил на стук упавшей железной полосы.
И вот только после этого нестерпимо сильно затрещало и рявкнуло.
«Это инсургенты дали залп сквозь жалюзи окон из верхнего этажа занятой ими жувеневской фабрики…»
17
«Севастопольские рассказы».
«Детство», «Отрочество», «Юность».
Рассказы. Некоторые статьи. «Казаки».
Осенью 1856 года Лев Николаевич Толстой вышел в отставку, а в 1857 году отправился в полугодичное заграничное путешествие по Франции, Швейцарии, Италии, Германии. Вернувшись, открыл в Ясной Поляне школу для крестьянских детей, в которой сам вел занятия. Это вам не девочка Полина, забывшая во Франции родной язык. Вступил в должность мирового посредника, работал над большим романом «Декабристы».
«Он много обещал, – писал Овсянников. – Писатель ведь всегда виден по тексту. Сразу. Пусть он будет самым последним из чукчей, пусть граф он или машинист паровоза, пусть правильно или неправильно расставляет слова, пусть вкус его подводит – главное, чтобы текст был живой».
Замыкала эссе Овсянникова сухая справка.
«Родился 28 августа (9 сентября) 1828 года.
Убит на дуэли с И. С. Тургеневым – 28 мая 1861 года».
18
144…
114…
19
«Плазма» – два на три метра.
Плывущие по экрану портреты.
Пушкин. Улыбка, никого не обманывающая.
«У каждого творца должны быть преследователи, – писал Овсянников. – За каждым творцом непременно должен гоняться хищник»…
А вот и Лермонтов. «Бешмет белый каленкоровый… Халат бохарский кашемировый… Халат малашовый на меху кримских мерлушек…» У этого точно хватало хищников-преследователей… «Шинель светло-серого сукна с красным воротником летняя на декамитовой подкладке…»
О чем думают онкилоны и выпестыши, глядя в выпуклые глаза писателей?
Разглядывая портрет Овсянникова, тоже (в общем ряду) появившийся на экране, Салтыков вспомнил один поздний зимний вечер в Томске, где гастролировал Свободный театр. Ведущий актер вышел из гостиницы за коньяком и не вернулся. А на улицах мороз под сорок. Администратор театра мрачно обзванивал морги (в лучшее уже не верил), а Овсянникова в это время принимал мэр города. Конечно, Мерцанова была там же, и мэр в основном разговаривал с нею, то есть задавал ей вопросы, а отвечал на них знаменитый режиссер и экспериментатор. Спектакль был назначен на другой день, показать «Ромео и Джульетту» (почти в классическом варианте) без участия ведущего актера представлялось проблематичным. Какая Джульетта без Ромео? Овсянников говорил мрачные тосты, пугал мэра всяческими прогностическими вольностями (через год
