Айзек Азимов - Конец вечности
— Тесса, я говорю не о неприязни, антипатии или презрении. Я говорю о слепой ненависти. Поселенцев не любит едва ли не каждый землянин. У них там всё самое новое. У них тишина, покой и удобства. Им неплохо живётся: сплошной отдых, изобилие пищи, там не бывает плохой погоды, там забыли про бедность. Там всё делают роботы, которых прячут от посторонних глаз. И вполне естественно, что люди, считающие себя обездоленными, начинают ненавидеть тех, у кого всё есть — с их точки зрения. Но Танаяма одержим пламенной ненавистью. Он с удовольствием наблюдал бы за гибелью поселений, всех до одного. Видишь ли, я не сказал о его личном пунктике. Для него невыносима культурная однородность Вселенной. Ты понимаешь, о чём я говорю?
— Нет.
— Дело в том, что в каждом поселении живут люди, так сказать, одной породы и принимают туда только тех, кто похож на них. Каждое поселение обладает в известной мере своей культурой, жители даже внешне похожи. На Земле же, напротив, культуры веками перемешивались, обогащали друг друга, соперничали, опасались соседей. Как и многие земляне, Танаяма — сам я, кстати, тоже — видит в этом залог жизнестойкости. Нам кажется, что культурная однородность ослабляет поселения и в конечном счёте сокращает отпущенный им срок жизни.
— Хорошо, но зачем же тогда ненавидеть, раз у поселений тоже не всё ладно? Неужели Танаяма ненавидит нас за то, что нам живётся хуже и лучше одновременно? Это же безумие.
— Согласен. Благоразумный человек этого себе не позволит. Быть может — только быть может, — Танаяма опасается, что поселения ожидает расцвет и культурная однородность в конце концов окажется достоинством, а не недостатком. А может быть, он боится, что поселения решат общими силами уничтожить Землю, — а потому мечтает опередить их. И вся эта история с открытием Звезды-Соседки только ещё больше разъярила его.
— Ты о том, что, открыв эту звезду, Ротор и не подумал известить человечество?
— Хуже то, что они не предупредили нас о том, что звезда движется к Солнечной системе.
— Они могли и не знать об этом.
— Танаяма никогда этому не поверит. Не сомневаюсь: он убеждён, что они знали всё и нарочно промолчали, чтобы Земля погибла.
— По-моему, никто не знает, подойдёт ли Звезда-Соседка настолько близко, чтобы вызвать какой-нибудь вред. Я лично тоже не знаю. Астрономы полагают, что звезда без всяких проблем пройдёт мимо Солнечной системы. Или ты слыхал что-нибудь другое?
Фишер пожал плечами:
— Я — нет. Но ненависть заставляет Танаяму видеть в этой звезде источник беды. Отсюда логически следует, что Земле необходим сверхсветовой звездолёт — надо же искать мир, подобный Земле, куда можно будет переселиться, если дело дойдёт до худшего. Согласись — это разумно.
— Безусловно, но начинать переселяться в космос можно и не со страху. Все и так знают, что человечество уйдёт в космос, даже если Земле ничего не будет грозить. Сначала люди перебрались в поселения, следующий логический шаг — дорога к звездам, а чтобы сделать его, нам нужен сверхсветовой звездолёт.
— Да, но Танаяму интересует не это. Колонизацию Галактики, не сомневаюсь, он предпочтет оставить следующим поколениям. Он стремится лишь отыскать Ротор и покарать беглецов, дезертировавших из Солнечной системы, за пренебрежение интересами рода человеческого. Именно до этого он мечтает дожить — и потому-то и подгоняет тебя, Тесса.
— Пусть подгоняет, ему ничто не поможет. Он уже на ладан дышит.
— Сомневаюсь. Современная медицина подчас творит чудеса, а уж ради Танаямы врачи постараются.
— Даже современная медицина не всесильна. Я справлялась у врачей.
— И они рассказали? Мне казалось, что состояние здоровья Танаямы — государственная тайна.
— Не для меня, Крайл. Я наведалась к медикам, обслуживавшим здесь старика, и объяснила им, что хотела бы ещё при жизни Танаямы построить корабль, способный унести человека к звездам. Короче, я спросила у них, сколько ему осталось жить.
— И что тебе ответили?
— Год, не больше, и велели поторопиться.
— Неужели ты справишься за год?
— За год? Что ты, Крайл, я только рада. Просто приятно знать, что этот ядовитый тип ничего не увидит. Крайл, не кривись. Неужели ты считаешь, что я жестока?
— Ты не права, Тесса. Этот, как ты сказала, ядовитый старик в сущности и добился всего. Он сделал возможным создание Гипер-Сити.
— Верно, но старался он для себя. Не для меня, не для Земли, не для человечества. Конечно, я могу ошибаться. Только я уверена, что директор Танаяма ни разу не пожалел врага своего, ни разу не ослабил хватки на его горле. И я думаю, что он и сам не ждет ни от кого жалости или сострадания. Даже будет презирать как слабака любого, кто окажется способен на это.
Фишер по-прежнему казался печальным.
— Так сколько же времени на это уйдёт, Тесса?
— Кто знает? Может, целая вечность. Но даже если всё сложится наилучшим образом, едва ли меньше пяти лет.
— Но почему? Ведь сверхсветовой перелет уже состоялся.
Уэндел выпрямилась.
— Крайл, не будь наивным. Я сумела создать лабораторную установку. Я могу взять маленький шарик — мячик для настольного тенниса, — девяносто процентов массы которого составляет гиператомный двигатель, и перебросить его с места на место со сверхсветовой скоростью. Корабль же, да ещё с людьми на борту, — совсем другое дело. Сначала следует всё рассчитать, а для этого и пяти лет мало. Скажу тебе честно: до появления современных компьютеров и математических моделей даже о пяти годах нельзя было мечтать — разве что о пятидесяти.
Крайл Фишер покачал головой и ничего не ответил.
Внимательно посмотрев на него, Тесса Уэндел подозрительно спросила:
— Что с тобой? С чего это ты тоже заторопился?
— Я понимаю, что и тебе не терпится, но лично мне сверхсветовой звездолёт просто необходим, — примирительно ответил Фишер.
— Тебе больше, чем кому-либо?
— Да, для пустяка.
— А именно?
— Хочу слетать к Звезде-Соседке.
Тесса гневно поглядела на него.
— Зачем? Соскучился по жене?
Подробности своих отношений с Эугенией Фишер с Тессой не обсуждал и не намеревался этого делать.
— У меня там дочь, — ответил он. — Я думаю, Тесса, это нетрудно понять. У тебя ведь тоже есть сын.
Это была правда. Сыну Тессы было за двадцать, он учился в Аделийском университете и изредка писал матери.
Уэндел смягчилась.
— Крайл, — сказала она, — не обольщай себя напрасными надеждами. Не сомневаюсь: раз они открыли Звезду-Соседку, то к ней и отправились. С простым гиперприводом на путешествие должно уйти года два. Но кто может быть уверен, что Ротор выдержал путешествие? Но даже если так оно и есть, найти пригодную для жизни планету возле красного карлика практически невозможно. Даже если они прибыли благополучно, то наверняка отправились дальше — искать подходящую планету. Куда? Где их теперь искать?
— Я думаю, они и не рассчитывали найти подходящую для жизни планету возле Звезды-Соседки. Скорее всего, Ротор просто остался на её орбите.
— Допустим, они перенесли полёт, допустим, они кружат вокруг звезды, — но ведь это не жизнь, люди так жить не могут. Так что, Крайл, придётся тебе смириться. Если мы и доберёмся до Звезды-Соседки, то ничего не найдём, разве что обломки Ротора.
— Это лучше, чем ничего, — возразил Фишер, — но мне бы хотелось, чтобы они уцелели.
— Ты ещё надеешься отыскать своего ребенка? Дорогой Крайл, твои надежды призрачны. Ты оставил их в двадцать втором году, ей был только год. Даже если Ротор цел и твоя дочка жива, сейчас ей уже десять, а когда мы сможем отправиться к Звезде-Соседке, будет уже не меньше пятнадцати. Она тебя не узнает. Кстати, и ты её тоже.
— Тесса, я узнаю её и в десять лет, и в пятнадцать, и в пятьдесят, — ответил Фишер. — Я узнаю. Только бы её увидеть…
Глава 19
ОСТАЁМСЯ
40
Марлена робко улыбнулась Сиверу Генарру. Она уже привыкла попросту входить в его кабинет.
— Я не помешала, дядя Сивер?
— Нет, дорогая, особых дел у меня нет. Питт затеял всё это, чтобы избавиться от меня, а я не возражал — потому что хотел бы избавиться от него. В этом я признаюсь не каждому, но тебе вынужден говорить правду, чтобы ты не уличила меня во лжи.
— А вы не боитесь, дядя Сивер? Вот комиссар Питт испугался. И Ауринел испугался бы тоже — если бы я показала ему, на что способна.
— Нет, не боюсь, Марлена, потому что я смирился. При тебе я становлюсь прозрачным, как стекло. Это даже приятно — успокаивает. Лгать — дело нелегкое, приходится всё время делать усилия над собой. Вот потому-то ленивый человек никогда не лжет.
Марлена вновь улыбнулась.
