Айзек Азимов - Конец вечности
Марлена вновь улыбнулась.
— Поэтому я нравлюсь вам? Потому что позволяю быть ленивым?
— А сама ты как думаешь?
— Не знаю. Просто вижу, что нравлюсь, но почему — не понимаю. Вы ведёте себя так, что симпатию я ощущаю, а причины её уловить не могу. Правда, порой я как будто догадываюсь, но это ускользает. — Она помолчала. — А иногда хотелось бы знать.
— Радуйся, что не можешь. Чужой ум — грязное, вонючее и неуютное местечко.
— Почему вы так говорите, дядя Сивер?
— Знаю, вот и говорю. Твоих способностей у меня нет, однако мне пришлось повидать людей куда больше, чем тебе. Ну а тебе, Марлена, нравится изнанка собственных мыслей?
— Не знаю. — Марлена казалась удивленной. — А что в них может быть плохого?
— Неужели тебе нравится всё, что приходит в голову? Каждая мысль? Всякое побуждение? Только говори честно. Я этого не смогу заметить, но не криви душой.
— Ну конечно, иногда в голову лезут всякие глупости и пустяки. Вот когда я сержусь, в голову приходит такое, чего никогда не сделаю. Но это случается не так уж часто.
— Не так уж часто? Не забывай, что ты свыклась со своими мыслями и не ощущаешь их — ну как платье. Ты ведь не замечаешь одежды, потому что привыкла к ней. Твои волосы падают на шею, их ты тоже не замечаешь. А вот если чужой волосок коснется твоей шеи, кожа сразу же чешется. Мысли другого человека могут быть не хуже твоих собственных, но это чужие мысли, и они тебе не понравятся. Ну например, может не понравиться даже то, что я чувствую к тебе симпатию, могут не понравиться причины этого чувства. Так что куда лучше просто принимать мою привязанность как нечто данное, а не рыться в моих мыслях, пытаясь докопаться до истинных причин.
— Почему же? — спросила Марлена. — И что это за причины?
— Хорошо: ты мне нравишься потому, что когда-то я был тобой.
— Как это понимать?
— Я не хочу сказать, что был девушкой, одаренной утонченной проницательностью. Просто когда-то я тоже был молодым, считал себя скучным и полагал, что меня не любят за это. Я уже понимал тогда, что далеко не глуп, только не мог ещё догадаться, что именно за это меня и не любят. Мне казалось, что нельзя ценить недостаток и пренебрегать достоинством. Марлена, я сердился и расстраивался, а потом решил, что никогда не позволю себе относиться к людям так, как они относились ко мне, — только реализовать это благое намерение в жизни мне практически не удалось. И вот я встретил тебя. Ты не скучная, каким был я, ты умнее меня, и я думаю, что тебе повезёт больше, чем мне. — Он широко улыбнулся. — У меня такое чувство, словно мне представился новый шанс, ещё более выгодный. Впрочем, ты пришла ко мне не за тем, чтобы выслушивать мои разглагольствования. Уж это я способен понять, хоть и не наделен твоим даром.
— Я хотела поговорить о маме.
— О? — Генарр нахмурился. — А что с ней?
— Вы знаете, она уже заканчивает работу. А если она вернется на Ротор, то захочет взять меня с собой. Нужно ли мне возвращаться?
— Думаю, что да. А ты не хочешь?
— Не хочу, дядя Сивер. Я чувствую, что должна остаться. Мне бы хотелось, чтобы вы сказали комиссару Питту, что мы задержимся. Ведь вы можете придумать какой-нибудь предлог. А комиссар — не сомневаюсь — охотно согласится, особенно когда вы доложите ему итоги маминой работы: Немезида действительно погубит Землю.
— Марлена, она так и сказала?
— Нет, но мне и не надо говорить. Можете напомнить комиссару, что теперь мама наверняка не даст ему покоя, она будет требовать, чтобы предупредили Солнечную систему.
— А тебе не приходит в голову, что Питт вовсе не склонен оказывать мне любезности? Если он подумает, что мне просто хочется задержать Эугению и тебя на Эритро, то может приказать вам возвращаться, только чтобы досадить мне.
— Я абсолютно уверена, — невозмутимо возразила Марлена, — что комиссару Питту доставит большое удовольствие оставить нас здесь, чтобы насолить вам. Кстати, вы и сами хотите, чтобы мама осталась, — она вам нравится.
— И даже очень. И нравилась всю жизнь. Да только я-то твоей маме не нравлюсь. Недавно ты говорила, что она ещё не забыла твоего отца.
— Дядя Сивер, вы нравитесь ей всё больше и больше. Правда.
— Марлена, симпатия — не любовь. Не сомневаюсь, что ты уже понимаешь это.
Марлена покраснела.
— Я же говорю о старых людях.
— Да-да, о таких, как я. — Откинув голову назад, Генарр расхохотался. Потом сказал: — Извини, Марлена. Нам, старикам, вечно кажется, что молодежь не умеет любить, а молодежь вечно считает, что старики уже обо всём позабыли. Почему же ты решила остаться под Куполом? Не ради же нашей с тобой дружбы?
— Вы мне нравитесь, дядя Сивер, — серьёзно ответила Марлена. — Очень нравитесь. Но я хочу остаться здесь потому, что мне нравится Эритро.
— Я же говорил тебе, что этот мир опасен.
— Не для меня.
— Ты всё ещё убеждена, что лихоманка к тебе не пристанет?
— Конечно.
— Но откуда ты знаешь?
— Просто знаю. И раньше знала — когда ещё не прилетела на Эритро. И нечего сомневаться.
— Это было тогда. Но теперь ты знаешь о лихоманке.
— Моё решение бесповоротно. Здесь я ощущаю себя в полной безопасности. Большей, чем на Роторе.
Генарр медленно покачал головой.
— Вынужден признать, что не понимаю тебя. — Он внимательно посмотрел в её лицо, тёмные глаза, полуприкрытые великолепными ресницами. — Что же, Марлена, позволь теперь мне прочитать твои мысли. Ты решила добиться своего и во что бы то ни стало остаться на Эритро.
— Да, — спокойно сказала Марлена. — И я надеюсь на вашу помощь.
41
Эугения Инсигна просто пылала от гнева. Однако говорила спокойно:
— Он не посмеет этого сделать, Сивер.
— Посмеет, Эугения, — ответил Генарр ровным тоном. — Он же у нас комиссар.
— Но не царь. И, как все роториане, я обладаю правами — в том числе и на свободу передвижения.
— Если комиссар считает необходимым установить чрезвычайное положение в отношении одного гражданина, последний лишается прав. Так это примерно звучит в Акте о полномочиях двадцать четвертого года.
— Но это же просто смешно: вопреки всем законам и традициям вспоминать кодекс времен основания Ротора.
— Не спорю.
— Но я подниму шум; Питту придётся…
— Эугения, пожалуйста, послушай меня. Пускай себе тешится. А пока — почему бы вам с Марленой не погостить здесь? Я вам очень рад…
— Ну что ты говоришь! Мы здесь словно в тюрьме — без обвинения, суда и приговора. И должны торчать на Эритро, повинуясь указу зарвавшегося…
— Пожалуйста, не спорь, а подпишись. Так будет лучше.
— Лучше? Почему? — спросила Инсигна, едва сдерживая негодование.
— Потому что твоя дочь Марлена уже кое-что предприняла.
Инсигна недоуменно поглядела на Генарра.
— Марлена?
— На прошлой неделе она приходила ко мне с целым ворохом предложений, как убедить комиссара оставить вас на Эритро.
Инсигна в негодовании вскочила.
— И ты это сделал?
Генарр энергично качнул головой:
— Нет. А теперь послушай меня. Я всего лишь сообщил Питту, что твоя работа окончена. Я не знаю, чего он хочет теперь: чтобы вы вернулись на Ротор или остались здесь. Эугения, я составил абсолютно нейтральное послание. Перед отправкой я показал его Марлене, она одобрила и сказала следующее — я цитирую: «Если предоставить ему выбор, он оставит нас здесь».
И видишь — он так и решил.
Эугения осела в кресле.
— Сивер, неужели ты действительно послушался совета пятнадцатилетней девочки?
— Я не могу считать Марлену обычной пятнадцатилетней девочкой. А теперь объясни мне, что гонит тебя на Ротор?
— Работа…
— Её нет и не будет, пока ты вновь не понадобишься Питту. Даже если он позволит тебе вернуться, ты окажешься не у дел. А здесь у тебя есть оборудование, которое тебе необходимо. Ведь ты и прибыла сюда, чтобы сделать то, чего не могла сделать на Роторе.
— При чем тут работа? — с явной непоследовательностью воскликнула Инсигна. — Разве ты не понимаешь, что я стремлюсь вернуться именно из-за того, из-за чего он держит нас здесь? Он хочет погубить Марлену! И если бы я только знала об эритрийской лихоманке, мы бы ни за что не приехали. Я не могу рисковать рассудком Марлены.
— Её рассудок — последнее, чем я решился бы рискнуть, — заметил Генарр. — Скорее я рискнул бы собственной жизнью.
— Но мы уже рискуем собственной жизнью.
— Марлена считает иначе.
— Марлена! Марлена! Прямо божок какой-то. Ну что она знает?
— Послушай-ка, Эугения. Давай порассуждаем спокойно. Если бы ей здесь что-то угрожало, я бы сумел найти способ переправить вас на Ротор. Только послушай сперва. Как по-твоему, у Марлены заметны какие-нибудь признаки мании величия?
