Айзек Азимов - Конец вечности
Генарр внимательно слушал. Его лицо было серьёзным.
— Ну и что вышло, Эугения?
— Пока я могу предположить, что орбита Земли сделается более эксцентрической, а большая полуось слегка уменьшится.
— А что это значит?
— Это значит, что на Земле станет слишком жарко, чтобы жить.
— И что будет с Мегасом и Эритро?
— Ничего особенного. Планетная система Немезиды мала и куда тесней, чем Солнечная, поскольку сильнее удерживается своей звездой. Здесь-то почти ничего не изменится, а вот на Земле…
— Когда это случится?
— Через пять тысяч двадцать четыре года плюс-минус пятнадцать лет Немезида подойдёт к точке наибольшего сближения. Процесс растянется лет на двадцать или тридцать, пока обе звезды будут располагаться поблизости.
— А столкновение или что-нибудь в этом роде может произойти?
— Вероятность значительной катастрофы почти нулевая. Крупные небесные тела сталкиваться не будут. Разумеется, принадлежащий Солнцу астероид может упасть на Эритро или немезидийский на Землю. Возможность такого события невелика, но последствия могут оказаться катастрофическими, однако пока этого рассчитать нельзя — разве что потом, когда звёзды сойдутся поближе.
— Значит, в любом случае людей с Земли придётся эвакуировать. Так ведь?
— Увы, да.
— Но у них есть в запасе пять тысяч лет.
— Для того чтобы вывезти восемь миллиардов людей, этого мало. Их следует предупредить.
— А сами они могут разобраться, без нашего предупреждения?
— Кто знает? Но даже если они быстро обнаружат Немезиду, придётся передать им сведения о гиперприводе. Теперь он необходим всему человечеству.
— А я не сомневаюсь, что люди вновь обретут его, и, может быть, очень скоро.
— Ну а если нет?
— Я считаю, что сообщение между Землей и Ротором установится через какое-то столетие. В конце концов, у нас есть гиперпривод, мы в любой момент можем им воспользоваться. Можно даже отправить к Земле одно из строящихся поселений, времени хватит.
— Ты говоришь словами Питта.
— Ну знаешь, — усмехнулся Генарр, — не может же он заблуждаться во всём.
— Но я уверена, что он не захочет извещать Землю.
— Питт не может бесконечно настаивать на своем. Он возражал уже против сооружения Купола — однако мы здесь, на Эритро. Но даже если мы не сможем его убедить — он же умрет когда-нибудь. Право, Эугения, ты слишком уж рано начала опасаться за Землю. А Марлене известно, что ты уже кончаешь работу?
— Разве от неё можно что-нибудь скрыть? Она узнает о состоянии моих работ по тому, как я отряхиваю рукав или причесываюсь.
— Она становится всё более восприимчивой, не так ли?
— Да. И ты тоже заметил?
— Тоже, и это за то короткое время, что я знаю её.
— Отчасти, по-моему, всё можно объяснить тем, что она становится старше. Эта способность растет… ну как грудь. С другой стороны, прежде ей всё время приходилось скрывать свой дар, она не знала, что с ним делать, и всегда имела из-за него неприятности. Теперь она перестала таиться, и всё, так сказать, сразу пошло в рост.
— Или тем, что, как она утверждает, ей нравится Эритро: удовлетворение тоже может способствовать усилению восприимчивости.
— Я думала об этом, Сивер, — проговорила Инсигна. — И не хочу взваливать на тебя собственные проблемы. Я уже просто привыкла бояться: за Марлену, за Землю, за всех вокруг. А тебе не кажется, что Эритро воздействует на неё? В отрицательном смысле. Как ты полагаешь, не может оказаться, что подобная восприимчивость свидетельствует о начале болезни?
— Не знаю, что и ответить, Эугения, но если вдруг лихоманка обострила её восприимчивость, то душевное равновесие пока не нарушено. Могу только заверить тебя, что ни у кого из переболевших ею не обнаруживалось ничего похожего на дар Марлены.
Инсигна грустно вздохнула.
— Спасибо тебе, утешил. И ещё: я рада, что ты так внимателен к Марлене.
Губы Генарра чуть искривились в улыбке.
— Это несложно. Она мне нравится.
— В твоих устах это звучит вполне естественно. Увы, она у меня не красотка. Уж я-то как мать понимаю это.
— На мой взгляд, ты не права. Я всегда предпочитал в женщинах ум красоте — если эти качества не сливались воедино, как в тебе, Эугения…
— Это было лет двадцать назад, — вздохнула Инсигна.
— Эугения, глаза мои старятся вместе с телом. Они не замечают в тебе изменений. И меня не волнует, что Марлена некрасива. У неё потрясающий интеллект, даже если забыть про её восприимчивость.
— Не спорю. Это лишь и утешает меня, когда я нахожу её особенно несносной.
— Кстати, Эугения, боюсь, что Марлена остаётся несносной.
— Что ты хочешь сказать? — Эугения вскинула глаза.
— Она намекнула мне, что уже сыта Куполом. Ей хочется выйти наружу, под небо планеты — сразу, как только ты закончишь с работой. Она настаивает.
Инсигна с ужасом смотрела на Генарра.
Глава 18
СВЕРХСВЕТОВИК
37
Три года, проведенные на Земле, состарили Тессу Уэндел. Фигура её слегка погрузнела; она немного набрала вес. Под глазами появились тени. Груди обвисли — чуть-чуть, а живот округлился.
Крайл Фишер помнил, что не за горами пятидесятилетие Тессы, помнил, что она на пять лет старше его. Но она выглядела моложе своих лет. Фигура её оставалась великолепной — это замечал не только Фишер, — но всё-таки Тесса уже не казалась тридцатилетней, как тогда, на Аделии.
Тесса тоже это знала, но решилась заговорить об этом с Фишером только неделю назад.
— А всё ты, Крайл, — сказала она, когда они лежали в постели: возраст чаще всего заботил её ночами. — Ты виноват. Это ты продал меня Земле. «Великолепная планета, — говорил ты. — Огромная. Многообразная. Всегда что-то новое. Богатая планета».
— Разве не так? — спросил он, зная, чем именно она недовольна, но давая ей возможность излить свои чувства.
— А о тяготении ведь умолчал. На всем этом колоссальном шаре одна и та же сила тяжести. Над землей, под землей, здесь, там — повсюду g, одно g, только g. Умрешь со скуки.
— Тесса, мы не знаем ничего лучше.
— Знаешь. Ведь ты же жил в поселениях. Там человек всегда может выбрать подходящий уровень гравитации. Можно порезвиться в невесомости, дать мышцам возможность расслабиться… Как можно жить без всего этого?
— Спортом можно заниматься и на Земле.
— Ну а что делать с тяготением, этим вечным прессом, который постоянно давит на тебя? И всё время ты тратишь только на то, чтобы не поддаться ему — где уж тут просто расслабиться! Ни попрыгать, ни полетать. Нельзя даже найти такое место, где меньше давит. Ведь давит всюду, давит так, что сгибаешься, покрываешься морщинами, стареешь. Ты только посмотри на меня!
— Я смотрю — и стараюсь делать это как можно чаще, — с грустью ответил Фишер.
— Тогда перестань смотреть. А то присмотришься и бросишь меня. Тогда знай — я вернусь на Аделию.
— Не стоит. Ну порадуешься низкому тяготению — а что потом? Твоя работа, подчиненные, лаборатория — всё останется здесь.
— Начну заново, наберу новых людей…
— И найдешь на Аделии ту же поддержку, что и на Земле? О чём ты говоришь? Ведь на Земле ты ни в чём не знаешь отказа. Разве я не прав?
— И ты считаешь себя правым? Предатель! Ты не сказал мне, что у Земли уже есть гиперпривод, ты даже не сказал мне, что земляне обнаружили Звезду-Соседку! Ты сказал, что полёт Дальнего Зонда не дал полезных результатов — дескать, измерили парочку параллаксов. Ты издевался надо мной, бессердечный.
— Тесса, я мог тебе обо всём рассказать, но вдруг тогда ты не полетела бы на Землю? К тому же это была не моя тайна.
— Но потом-то, здесь, на Земле?
— Как только ты начала работать — по-настоящему, — тебе всё рассказали.
— Да-да, мне рассказывали, а я сидела и хлопала глазами, как дура. А ведь ты мог хоть намекнуть мне, чтобы я не выглядела такой идиоткой. Ох, просто убить тебя хочется — вот только что делать потом? Я к тебе так привязалась. И ты знал, что так и будет, а потому бессовестно соблазнял меня, чтобы увезти на Землю.
Тесса сама выбрала эту роль, и Фишер прекрасно знал своё место в игре.
— Я тебя соблазнил? Ты сама этого хотела. И ни на что иное не соглашалась.
— Врешь. Ты заставил меня. Да-да, это было насилие — гадкое и изощрённое. А сейчас ты опять добиваешься от меня того же. Я всё вижу по твоим похотливым глазам.
Она играла в эту игру уже несколько месяцев. Фишер знал, что подобное желание приходило к ней в те дни, когда она ощущала профессиональное удовлетворение от работы.
— Как твои успехи? — спросил он.
— Успехи? Хм, можно назвать это и так. — Она ещё не пришла в себя. — Завтра мы проводим демонстрационный эксперимент для вашего дряхлого Танаямы. Он всё время безжалостно меня подгонял.
