Вспомнить всё - Филип Киндред Дик
– Господи Иисусе, – в изумлении ахнула девушка. – А легенда о взрыве для кого тогда выдумана?
– Давай выпьем чего-нибудь, – прикрыв глаза, сказал Эддисон, – а потом я тебе все в общих чертах объясню.
– Только у меня, кроме калифорнийского бренди, в доме совсем ничего.
– Знаешь, – признался Эддисон Дуг, – в таком состоянии, как сейчас, мне все равно что пить.
Рухнув на диван, он устроился поудобнее, вытянул ноги и судорожно прерывисто перевел дух, а девушка со всех ног поспешила к буфету, за бутылкой с бокалами.
– … скорбят по поводу трагического поворота событий, – надрывался радиоприемник в приборной панели машины. – Наиболее вероятной причиной, согласно мнению специалистов, является непредвиденное…
– Все та же официальная чушь, – проворчал Крейн, выключив радио.
Поиски нужного дома оказались предприятием не из легких: прежде Крейн с Бенцем приезжали сюда только раз. На взгляд Крейна, курятник подружки Эддисона в захолустном Охае совершенно не подходил для настолько важного совещания, не соответствовал, так сказать, моменту. С другой стороны, здесь им не будут докучать любопытствующие, да и времени у них, вероятно, в обрез… хотя насчет времени не сможет ни в чем поручиться никто.
Не так уж давно, еще на памяти Крейна, холмы по обе стороны от дороги покрывал густой лес. Сейчас, куда ни взгляни, каждый склон пестрел россыпями домиков и извилистыми змейками дорожек, разноцветных ступеней, отлитых из пластмассы.
– Ручаюсь, когда-то здесь был сущий рай, – заметил Крейн, повернувшись к Бенцу, сидевшему за рулем.
– Тут государственный лесной заповедник Лос Падрес недалеко, – откликнулся Бенц. – Я как-то раз, в восемь лет, там заблудился. Не один час проплутал и все думал: вот-вот на гремучую змею нарвусь… каждую ветку в траве за змею принимал, представляешь?
– Ну, вот сейчас на что-то похожее и нарвался, – проворчал Крейн.
– И не один, – согласился Бенц, – все мы.
– А знаешь, – задумчиво проговорил Крейн, – занятное это, однако же, приключение – числиться… да что там числиться, быть мертвым!
– Кому как.
– Но, строго говоря, мы…
Бенц повернулся к нему. Его крупное, добродушное, точно у мультяшного гнома, лицо помрачнело как туча, в глазах отразился укор.
– Если послушать радио с телевизором, мы нисколько не мертвее любого другого человека на планете, – сурово сказал он. – С одним лишь отличием: дата нашей гибели в прошлом, тогда как всем остальным предстоит умереть в будущем, по прошествии некоего неопределенного срока… хотя в некоторых случаях – к примеру, пациентам из онкологии – срок этот, черт возьми, известен довольно точно. Мало этого. Подумай вот о чем: надолго ли мы сможем задержаться здесь до возвращения? В отличие от жертв неизлечимого рака у нас имеется фора, резерв времени.
– Этак ты скоро начнешь утешать нас тем, что нам не больно, – жизнерадостно посоветовал Крейн.
– Опять же, кому как. Посмотри на Эдди. Помнишь, каким он сегодня от нас уходил? Нервы… психосоматические расстройства вылились в физическое недомогание. Как будто сам Господь на горло ему наступил. Понимаешь, бремя на него свалилось чересчур, слишком тяжелое, однако он вслух не жалуется… только дыру от гвоздя в ладони время от времени предъявляет, – с усмешкой пояснил Бенц.
– Эдди просто есть ради чего жить… и причин держаться за жизнь куда больше, чем у нас с тобой.
– У каждого есть ради чего жить, и этих самых причин куда больше, чем у любого другого. Допустим, у меня нет симпатичной цыпы, чтобы греть постель, однако я с удовольствием еще раз-другой полюбуюсь грузовиками, мчащимися на закате вдоль Риверсайдского шоссе. Речь не о том, ради чего ты должен жить; главное, ради чего жить хочется – что повидать охота, что испытать, где побывать… вот что, черт возьми, самое грустное!
Оба надолго умолкли.
Расположившись в тихой гостиной домика под островерхой двускатной крышей, все трое темпонавтов закурили и мало-помалу расслабились. Отметив, как соблазнительно, волнующе выглядит девушка, хозяйка дома, в облегающем белом свитере и юбке-микро, Эддисон Дуг вдруг с досадой подумал, что сейчас это очень уж не ко времени. Поскромнее бы хоть немного: и без того от усталости мысли путаются…
– Она в курсе, ради чего мы собрались? – кивнув в сторону девушки, спросил Бенц. – То есть в открытую говорить можно? Не съедет она с катушек?
– Ей я пока ничего объяснить не успел, – признался Эддисон.
– Так объясни же, черт побери, – буркнул Крейн.
– О чем вы?
Встревоженная девушка вскинула голову, прижала кулачок к груди чуть ниже ключиц.
«Будто вцепившись в несуществующую ладанку со святыми мощами», – мелькнуло у Эддисона в голове.
– Нас укокошило на возврате, – отрезал Бенц, самый бесчувственный, или, по крайней мере, самый прямолинейный из всех троих. – Понимаете, мисс… э-э…
– Хокинс, – робко пролепетала девушка.
– Очень приятно, мисс Хокинс, – откликнулся Бенц, в обычной манере, с ленцой, смерив девушку холодным взглядом. – А имя у вас имеется?
– Мерри Лу.
– О'кей, стало быть, Мерри Лу. Звучит, правда, точно имя официантки, вышитое на блузке, – продолжал Бенц, повернувшись к товарищам. – «Меня зовут Мерри Лу, я буду подавать вам ужин, и завтрак, и ленч, и ужин, и завтрак еще дня два, три, четыре, пять – словом, пока не оставите этой затеи и не отправитесь восвояси, в собственное время; будьте любезны, с вас пятьдесят три доллара восемь центов, не считая чаевых; надеюсь, больше вы в жизни сюда не вернетесь, ясно?»
Голос его задрожал, сигарета в руке – тоже.
– Простите, мисс Хокинс, – вздохнув, извинился он. – Взрыв в точке возврата всех нас здорово выбил из колеи. Мы ведь узнали о нем сразу же по прибытии сюда, в ПВК, и знаем дольше, чем кто-либо другой… с тех самых пор, как достигли Промежуточного Времени.
– Только поделать ничего не можем, – добавил Крейн.
– И никто другой не сумеет, – подытожил Эддисон, обнимая подругу.
На миг его снова накрыло неотвязным ощущением «дежавю»… и тут он понял, осознал, почему.
«Мы в замкнутой темпоральной петле, – подумал он. – Переживаем все это снова и снова, стараемся решить проблему, возникшую в точке возврата, каждый раз воображая, будто этот раз – первый, единственный… и все напрасно. Которая это попытка? Сотая? Тысячная? А может, мы вовсе, снова и снова впустую, безрезультатно вороша одни и те же факты, сидим здесь уже в миллион первый раз?»
Эти мысли вытягивали последние силы, пробуждали глубокую, философского толка ненависть ко всем остальным, к тем, кому не приходится разбираться в подобных загадках.
«Да, – думал он, – как говорится в Библии, всем нам один
