Вспомнить всё - Филип Киндред Дик
Сложенное им в дороге четверостишие мисс Липкопятто выслушала со всем возможным вниманием.
– В этих стихах, – решила она, как только Шоколадерри замолчал, – чувствуется у-вэй. «У-вэй» – по-японски, а может, по-китайски – означает… – Замявшись, мисс Липкопятто с досадой взмахнула рукой. – Ну, сам понимаешь. Простоту сродни безыскусности рисунков Пауля Клее. Хотя ничего хорошего в этом нет. Скорее наоборот.
– Я сочинил это, – сварливо уточнил Шоколадерри, – в дороге, пока плыл по ручью за связкой жестянок из-под нюхательного табака. Чисто спонтанно. Экспромтом. Уединившись взаперти, в кабинете, за моим любимым «Гермесом», могу сочинять куда лучше… если, конечно, Хильда в дверь не колотит. Понимаешь, за что я терпеть ее не могу? Из-за ее навязчивых, садистских вторжений для творчества у меня остается разве что время ленча да еще пока куда-то плыву. Одна эта сторона нашей семейной жизни уже полностью объясняет, почему мне пришлось порвать с ней и разыскать тебя. Отношения с личностью твоего склада позволят творить на совершенно, совершенно новом уровне – так, что синие фишки посыплются из ушей! И, кстати, мне больше не придется растрачивать драгоценное время на консультации у доктора Проппади-Проппа… козла из козлов, тут ты абсолютно права.
– «Синие фишки»! – скривившись от отвращения, передразнила его мисс Липкопятто. – Это и есть твой новый уровень? Ну и стремления… под стать оптовику, торгующему сухофруктами! Забудь о синих фишках: ради этого не стоит бросать жену. Что толку уходить от нее, забрав с собой старую систему ценностей? Ты же усвоил, впитал все ее поучения и попросту унесешь их на шаг дальше. Возьми другой, совсем новый курс, и все будет в порядке.
– Новый курс? Вроде дзен-буддизма? – уточнил Шоколадерри.
– Дзен для тебя просто забава. Действительно вникнув в него, ты ни за что не явился бы сюда в ответ на мое письмо. Личностей совершенных на свете нет. Ни для тебя, ни для кого-либо другого. Со мной тебе будет нисколько не лучше, чем с женой: все свои беды ты носишь в собственной голове.
– С этим я до определенной степени согласен, – до определенной степени согласился с ней Шоколадерри, – однако жена уж очень усугубляет их. Возможно, рядом с тобой они полностью не исчезнут, но хотя бы поблекнут. Хуже, чем сейчас, просто не может быть. Ты ведь, по крайней мере, не станешь всякий раз, разозлившись на меня, вышвыривать за окно мой «Гермес» и вдобавок, возможно, не будешь злиться на меня круглые сутки, и день и ночь, как она! Тебе этого в голову не приходило? Ну, так знай… мотай, как говорится, на ус.
Очевидно, все эти рассуждения не пропали даром: мисс Липкопятто кивнула, по крайней мере, отчасти признавая его правоту.
– Ладно, – выдержав паузу, с внезапным блеском в огромных, невыразимо прекрасных карих глазах решила она. – Давай попробуем. Если тебе по силам – возможно, впервые в жизни – прекратить навязчивую болтовню, я сделаю с тобой, ради тебя, то, что следует. То, чего никогда не смог бы сделать ты сам. Согласен? Выкладывать все как есть?
– Как-то странно ты начала выражаться, – со смесью тревоги и изумления пролепетал Шоколадерри… и замер в благоговейном ужасе.
Мисс Липкопятто на глазах изменилась, да как ощутимо! Под немигающим взглядом Шоколадерри ее красота, до сего момента казавшаяся высшим проявлением красоты, достигла новых высот. Все, что он видел, предвкушал, воображал, рассеялось без остатка, кануло в реку забвения, в прошлое, за пределы его сознания, сменившись новой красотой, красотой высшего порядка, непредставимо, невообразимо превосходящей прежнюю, оставившей былое далеко-далеко позади.
Одним словом, мисс Липкопятто обернулась несколькими особами разом, прочно связанными с природой реальности: прекрасными собой, однако не иллюзорными; привлекательными, но в пределах действительности. Мало этого, каждая несла в себе очень и очень многое, обладала собственной, неповторимой индивидуальностью, поскольку вовсе не воплощала собою желаний и грез Шоколадерри, не имела с его фантазиями ничего общего. Первая девушка, наполовину азиатка, с длинными, темными, глянцевито поблескивавшими волосами взглянула ему в глаза. В бесстрастном, ясном, проницательном взгляде ее отражались спокойствие, понимание, не омраченное ни сентиментальностью, ни добродушием, ни милосердием, ни состраданием, однако во всем этом чувствовалась своего рода любовь – любовь объективная, без отречения, без отвращения ко всем его, Шоколадерри, изъянам, пускай они и известны ей досконально. То была особая, товарищеская любовь, основанная на глубоком, вдумчивом анализе Шоколадерри и самой девушки, связующая их воедино узами недостатков, присущих обоим.
Вторая девушка улыбалась Шоколадерри снисходительно, всепрощающе, даже не подозревая о каких-либо его недочетах: казалось, никакие его качества либо отсутствие оных, никакие умения и неумения не разочаруют ее, не ослабят ее приязни. Бездонные, дымчато-темные глаза девушки лучились особой нежностью, печалью и в то же время неизменным, непреходящим счастьем. То был взгляд матери – вековечной, той, что никогда не исчезнет в прошлом, не уйдет, не оставит и не забудет, готовой в любую минуту встать на его защиту, укрыть плащом, обогреть, вдохнуть в него надежду, заронить искорку новой жизни, когда боль, уныние, одиночество вот-вот погасят, затопчут последние язычки пламени в сердце… да, если первая девушка держится с ним на равных, будто сестра, то эта – мать, нежная, сильная и в то же время хрупкая, боязливая, однако старательно прячущая слабость со страхами глубоко-глубоко внутри.
Рядом с ними раздраженно, капризно дулась… не девушка даже, девчонка – незрелая, прыщавая, но на особый, порочный манер симпатичная, в чересчур вычурной, чересчур блестящей атласом блузке, в чересчур коротенькой юбке, чересчур тонконогая, и все-таки привлекательная, манящая будущей, расцветающей красотой. На Шоколадерри она глядела разочарованно, словно он обманул ее ожидания, подвел ее и в будущем не раз еще подведет, но тем не менее требовательно, желая большего, много большего, инстинктивно стараясь вытянуть из него все необходимое, все, чего жаждет, целый мир с небесами в придачу, и в то же время презирая его бессилие, неспособность выложить требуемое сию же минуту. Сомнений не оставалось: девчонка – его будущая дочь, та, что в итоге отвернется от него, тогда как первые две останутся с ним навсегда, негодующая, разочарованная, бросит его, отправившись искать счастья с другим, с молодым мужем. Нет, эта надолго с ним не задержится, а он никогда не сумеет снискать ее полного одобрения, однако…
Однако все три, каждая по-своему, любили его, и Шоколадерри любил их – своих, родных, близких, мечтательную, полную надежд, печальную, испуганную, доверчивую, страдающую, смешливую, чувственную, заботливую, теплую, взыскательную, придирчивую,
