Темный путь. Том второй - Николай Петрович Вагнер
Другой офицер, низенький, красивый брюнет, не спускал глаз с княжны. Он щурился, впивался в нее своими черными бархатными глазами и невольно потуплял их перед жгучим, немигающим взглядом княжны.
Третий офицер позвал денщика и что-то тихо распорядился.
Через четверть часа нам принесли целый десерт из груш, фиг, апельсинов, фиников, принесли засахаренные фрукты, принесли бокалы и шампанское…
Высокий signor принялся угощать нас и хозяйничать.
— Signor! — сказал князь. — Позвольте мне вписать ваши имена в записную книжку (и он вынул и раскрыл ее). На случай нашей вторичной встречи при более мирных условиях.
— Мы вам дадим лучше наши карточки.
И мы обменялись нашими визитными карточками.
На картах итальянцев стояли имена:
Paolo Cantini, Antonio Sphorza и Juseppo Malti.
На карточке князя, которую положил передо мной мой сосед, было награвировано крупным шрифтом:
Le prince Michel Lobkoff-Krassowsky, aide de camps de S. A. I. le grand D…
XXXV
Итальянцы угощали нас на славу. Мы выпили за Italia una, за благоденствие Милана, за взятие Рима, за всех красавиц, за здоровье княжны, una bellissima priirisssa di tutti, за здоровье всех русских княжон, за здоровье всех и каждого.
Прошло уже более часа. Мы говорили по-итальянски, по-французски, по-русски, говорили все в один голос, кричали и смеялись.
Signor Sphorza становился все более и более любезным. Его глаза искрились и лоснились. В его голосе зазвучала страстная нотка. Он поцеловал два или три раза ручку княжны. Наконец он схватил эту руку и уже не выпускал ее из своей. Он что-то шептал княжне на ухо, о чем-то молил.
Я видел, как глаза княжны померкли и она страшно побледнела. Затем я видел, как Сфорца обхватил ее талию, но затем произошло что-то, о чем я не могу дать ясного отчета.
Брякнул выстрел, и Сфорца упал. Мы все вскочили и все видели, как одно мгновение княжна стояла над ним с протянутым маленьким пистолетом в руке. Но это было только одно мгновение.
Все лицо ее быстро изменилось: кровь прилила к нему, слезы заблестели на глазах. Она отбросила пистолет, упала на колени перед телом Сфорца, обняла его и голосом, в котором звучали слезы и рыдания, звучным, страстным голосом проговорила.
— О Mio саго! Mio amore! Tanto dolore, tanto soffrire! (О! Мой дорогой! Моя любовь! Столько горя! Столько страдания!)
И она поцеловала его.
Затем, в следующее мгновение, она вскочила и, схватив голову руками, захохотала громко, дико, неистово, и я чувствовал, как от этого страшного хохота хмель оставил мою голову и мороз побежал по спине.
Мы втроем бросились к ней: я, Cantini и князь. Мы облили холодной водой ей голову, вывели из палатки на сырой, холодный, подземный воздух, и она как будто очнулась. Несколько времени она сжимала лоб и виски руками и потом вдруг проговорила:
— Пора, едемте! — И быстро двинулась.
— Княжна! — вскричал князь, останавливая ее. — Так нельзя. Нам надо завязать глаза.
— Да! Да! Завязать глаза… Когда расстреливают, то всегда завязывают глаза… Я это забыла.
В это время Malti вышел из палатки и на вопрос Cantini быстро отрывисто ответил.
— Уже умер!
Кантини обратился к князю.
— Нам очень неприятно, — сказал он, — что этот трагический случай… расстроил… Но мы не смеем вас долее удерживать. Принимая женщину, — добавил он вполголоса, — в лагере, во время войны, мы многим рискуем… Наши законы строги, очень строги…
И нам опять завязали глаза и повели. Только теперь Malti вел меня и князя, и я чувствовал, как рука итальянца дрожала в моей руке…
Голова моя горела. Мне казалось, что мы тотчас же дошли до наших лошадей и нам развязали глаза.
Кантини очень любезно простился с нами, а Мальти молча пожал нам руки, и я опять почувствовал, как дрожала его рука, сжимая мою руку.
Мы сели на лошадей. Княжна пустила лошадь во весь карьер, и мы понеслись.
— Тише, княжна! Тише! — кричал князь. — Можно сломать шею. Ни зги не видно…
Но она неслась как бешеная.
XXXVI
Мы скакали по довольно ровной местности, скакали, освещенные красноватым огнем какого-то зарева. Было почти полное затишье, и вдруг среди этой тишины, где-то далеко, хлопнул выстрел, и князь стремглав слетел с лошади.
Мы с трудом удержали наших лошадей. Лошадь князя унеслась вперед.
Он лежал на земле без движения. Мы подбежали к нему, и денщик быстро открыл потайной фонарик.
Слабый, красноватый свет его осветил кровь, которая тихо струилась из груди князя: рана была против сердца… Он был убит. Сомнений не могло быть.
Я взглянул на княжну. На ее бледном лице снова появилось то странное выражение, с которым она обратилась к убитому Сфорца, и вдруг она, ломая руки, обняла труп князя, припала к нему, и я снова услыхал тот же сильный мелодичный голос, в котором дрожали слезы, и те же самые слова:
— О! Mio caro, mio amore! Tanto dolore, tanto soffrire!
И снова зазвучал тот же неистовый отчаянный хохот, от которого холод охватывает сердце. Я схватил ее за руки, но она быстро, с нечеловеческой силой оттолкнула меня и в одно мгновение вскочила и исчезла в темноте ночи. Мы только слышали, как в отдалении зазвучал ее звонкий неистовый смех.
В следующее мгновение я бросился за ней, но хохот замолк. Страшная тьма окружила меня со всех сторон. Я оступился и упал на землю.
Почти в то же самое мгновение в ближней неприятельской траншее загремел перекатный штуцерный огонь. И почти вслед за ним грянули его и наши батареи.
Все пространство, как бы по мановению волшебного жезла, ярко осветилось зловещим красноватым светом, и в стороне от меня, не более, казалось мне, в шагах десяти, двадцати раздался резкий, захватывающей крик русского «ура!».
Не успел я опомниться и сообразить, что это такое, как мимо меня промелькнуло несколько рядов солдат, которые бежали, спешили с ружьями наперевес. Офицеры с саблями наголо также бежали, что-то громко крича, и размахивали саблями, которые блестели от огней выстрелов.
Я также выхватил саблю и бросился вслед за этими колоннами.
На одно мгновение в моей отуманенной голове промелькнули все
