Владимир Ильин - Зимой змеи спят

Это был не кто иной, как Ден Лумбер. Свой. Друг. Наблюдатель…

Трудно было понять, как ему удалось проникнуть в это подземелье, а главное — зачем. Человек, прикованный к клетке, знал, что Наблюдатель погибнет, но не пошевелит и пальцем, чтобы спасти кого-то, в том числе и самого близкого друга.

Даже себя самого… На то она и Клятва, чтобы блюсти ее даже на краю гибели…

Но лишь увидев Дена, материализовавшегося в этом каменном мешке, человек в клетке понял: подсознательно все время своего плена он ждал именно этого — что однажды к нему придет кто-то из своих и, вопреки Клятве, спасет его — либо от смерти, либо от жизни…

— Привет, — сказал негромко Лумбер.

«Здравствуй, Ден. Давай говорить мысленно. Во-первых, я чисто физически не могу говорить вслух, а во-вторых, по голосу тебя может обнаружить охрана».

«Как ты себя чувствуешь?»

«Ничего, Ден, ничего… Бывало и хуже. Например, во времена инквизиции… Ты видел, как меня взяли?»

«Да. Ты сам виноват в своем провале».

«Я знаю, Ден.»

«Ты нарушил Клятву Наблюдателей.»

«Ден, дружище, пойми, я сделал это не сознательно… Я проговорился во сне…»

«Ты нарушил Клятву не тогда, когда выдал этим людям один из туннелей Трансгрессора. Они бы и сами через пару лет вышли на него, ты лишь слегка опередил события… Нам пришлось проследить все твои предыдущие Выходы, чтобы понять, где ты допустил ошибку».

«И где же?»

«Та женщина, которая тебя предала…»

«Она не предавала меня, Ден. Ее можно было понять, ведь она руководствовалась благими намерениями».

«Пусть так. Но ты, нарушил Клятву еще тогда, когда познакомился с ней… Ты знаешь о том, что у нее родился от тебя ребенок? Ты знаешь о том, что в этом времени у тебя есть сын?»

«Не может быть!.. Мы же провели всего одну ночь вместе!..»

«Этого было достаточно. И теперь масштабы возникших по твоей вине нарушений Ткани Реальности поистине ужасны… Этот мир погибнет быстрее, чем ему следовало бы погибнуть».

«Так, значит, ты для этого и пришел сюда, Ден? Ты явился, чтобы обвинить меня в нарушении Клятвы?»

«А для чего же еще?.. Каждый должен знать полную меру своей вины».

«Послушай, Ден, но неужели даже в этих условиях вы ничего не предпримете, чтобы спасти этот мир? Неужели ничего нельзя сделать?!»

«Ты же сам — Наблюдатель, и мне странно слышать от тебя такие вещи… Мы могли бы предотвратить гибель этого мира, но тогда это был бы уже другой мир, потому что Ткань Реальности утратила бы свою структурную целостность. А в принципе…

Спасти этот мир мог бы ты, но при одном-единственном условии: если сам устранишь источник пертурбаций. Ведь если ты уже нарушил Клятву, то какая теперь тебе разница, сколько раз ты еще нарушишь ее? Все равно тебе уже не быть Наблюдателем.»

«Ты хочешь сказать, Ден, что я должен… я должен убить своего сына?!»

«Я не сказал — убить. Я сказал — устранить его из этого мира. Думай сам, каким способом… А мне пора возвращаться.»

«Ты уходишь, Ден?»

«Да, я ухожу».

«Что ж, понятно… Послушай, скажи мне только одну вещь…»

«Что?»

«Ладно, ничего… Прощай, Ден!».

«Прощай.»

Силуэт растворился в полумраке подвала так незаметно, словно кто-то затушевал фигуру Лумбера серым карандашом. Словно он и не приходил. «А, может быть, он действительно не приходил, и весь этот диалог — лишь плод моего больного сознания?», подумал человек в клетке. Нет-нет, это сейчас твое сознание боится признать подлинность визита Дена и лихорадочно подсовывает тебе всякие варианты, позволяющие не мучиться угрызениями совести… А, собственно, если начистоту, разве тебя мучит совесть? Разве ты считаешь себя по-настоящему виновным?.. С каких это пор сохранение жизни своему ребенку считается преступлением? Грешным может быть способ, каким было произведено сотворение живого, но не само сотворение!.. И поэтому пусть я буду проклят своими друзьями и всем своим миром, и пусть мне никогда не суждено не только стать Наблюдателем, но и вернуться обратно в свой мир — все равно я не раскаюсь в содеянном!..

Вы прислали ко мне моего лучшего друга, чтобы заставить меня прочувствовать свою ответственность. Но на самом деле вы заставили меня усомниться в незыблемости наших канонов. Да, Клятва есть Клятва, но ведь, в сущности, это набор слов, так должны ли слова быть важнее, чем вся жизнь и весь окружающий мир?.. Вы хотели, чтобы я корчился сейчас от осознания своей вины, а я лишь все больше начинаю винить вас самих. Вы полагаете, что я создал угрозу для всего нашего мира и, следовательно, не заслуживаю ни жизни, ни смерти от ваших рук, а я все больше начинаю проклинать вас за то, что вы, по существу, предали меня в трудную минуту!.. Помнится, здесь, в этом времени, один поэт написал стихотворение, которое очень подходит к данному случаю… Называется оно, кажется, «Яма»…

— Яму копал?

— Копал.

— В яму упал?

— Упал.

— В яме сидишь?

— Сижу.

— Лестницу ждешь?

— Жду.

— Яма сыра?

— Сыра.

— Как голова?

— Цела.

— Значит, живой?

— Живой.

— Ну, я пошел домой…

Вы хотите, чтобы я сам убил своего сына, но отныне, если мне суждено остаться в живых и вырваться из этого проклятого подвала, я буду всячески оберегать его! Вы исключили меня из Наблюдателей, но одновременно сняли с меня обязанность невмешательства. Нет, я, конечно, по-прежнему буду молчать в этой неволе, но знайте, что если я все-таки вновь обрету свободу, то перестану носить в себе знание, которое так жаждут получить люди этого мира, и пусть оно достанется тем, кто его достоин!..

Человек в клетке закрыл глаза и погрузился в дрему. Внезапно что-то пробудило его вновь, но, сколько он ни всматривался в тусклый свет ламп, так и не смог ничего различить в своей камере.

Он не знал, что это сработала та невидимая, полумистическая связь, которая обычно существует между двумя близкими людьми, и что сейчас жизни одного из близких ему людей угрожает опасность… Именно в эту минуту Виктор Найвин, сжав зубы так, что казалось — они вот-вот будут крошиться, запустил двигатель и выжал педаль газа до упора, направляя машину на невысокую пожилую женщину, опасливо переходившую скользкую дорогу…

Он позвонил Антону Сергеевичу через полчаса после того, как сделал всё, что от него требовалось. Перед глазами был нехороший туман, руки тряслись так, что он с трудом попадал в дырочки наборного диска на телефоне-автомате. Во рту стоял почему-то стойкий привкус меди. Уже потом, закончив разговор и сплюнув на грязный пол кабины таксофона, он понял, почему — нижняя губа была прокушена до крови. Из киоска, где продавались видео- и аудиокассеты, на всю улицу сердито орал под простенькие гитарные аккорды неповторимый хриплый голос: «Змеи, змеи кругом, чтоб им пусто!..». А еще постоянно казалось, что все вокруг осуждающе смотрят на него и вот-вот начнут тыкать в него пальцем, как в прокаженного.