Владислав Чупрасов - Glorious Land

Большой серый зонт накрывал меня куполом, но спасал только от той воды, что лилась сверху. От потоков воды снизу меня, наверное, могла спасти только подлодка экстра класса. Брюки до колено были намочены едкой дождевой водой, потемнели и намокли, но я не переживал, потому что по задумке партийных дизайнеров они и должны были быть такими: с сероватой белизной от колен.

Руки замерзли, поэтому карточкой в проем я попал не сразу. Долго тыкался, держа в другой руке сложенный зонт, с которого капало на плитки пола, но наконец смог побороть своевольный замок.

Ставшая родной квартира встретила меня холодом, не менее пронзительным, чем уличный. Это я, уходя, забыл закрыть окно. Пришлось спешно его закрывать, вытирать с подоконника и пола набежавшую воду, а после идти на кухню, чтобы приготовить себе чай. Самый обычный черный чай, а не ту дрянь, которой по-прежнему пичкают меня сердобольные операторы на обеде.

Когда единственная комната немного прогрелась, я вылез из кухни с горячей дымящейся кружкой, надел теплый вязаный свитер (болотного цвета — дома в чем хочу, в том и хожу) и забрался на диван, включая телевизор. Монитор в стене замигал, предлагая мне выбрать функцию. Я поднял руку, ловя лучевой сигнал, повел в сторону, нашаривая нужную иконку. Нажал и начал листать каналы, пытаясь найти для себя что-то интересное.

Нашлись новости — сойдет. Как обычно, про погоду: по всей стране осадки превысили зимнюю норму на 30 процентов. Последний раз такая аномалия наблюдалась еще до войны. Деревню Гадюкино, как водится, смыло.

На том самом открытом участке Москва-реки, который мне так и не довелось найти, совершено самоубийство: шестнадцатилетняя девица, не выдержав тягот неразделенной любви, спрыгнула в воду. Понятно, что шансов выжить у нее не было. Тело так и не выловили, родители, учителя и друзья скорбят, вся страна сочувствует.

Я с интересом наблюдал за мимически неподвижным, но предельно дружелюбным лицом девушки-диктора с волосами, собранными в пучок, и длиннющими стрелками по верхнему веку, уходящими куда-то к виску. Волосы темные — тоже не идеальна, с какими-то примесями в крови.

Начались политические новости: тут я уже стал слушать немного внимательнее — мало ли что интересное скажут?

Перевыборы губернатора Сибири. Знаем, пять лет назад всем миром выбирали.

Волнения на границе с Ленинградом. А они когда-то прекращались?

Забастовки в Еврейской республике. Интересно, с чего бы это?

Арестованы политические преступники: я вернулся к монитору с новой кружкой чая и сел на диван, подогнув одну ногу. Мелькали фигуры и лица. Знакомые лица.

— Арестованы организаторы антиправительственных акций, заведено уголовное дело, — искусственно-радостно зачитывала диктор. К большой машине с надписью «НАДЗОР» на боку вели Данилу. С разбитым лицом и скованными руками, с оторванными нашивками на груди — из пиджака торчали нитки. Руслан. Артем. Таня. Алексей. Я их всех знал и мог назвать по имени. Каждого.

— Скорее всего, они будут приговорены к смертной казни.

Последней довольно грубо толкнули в машину Ладу. У меня тихо екнуло сердце, но тут же успокоилось. Все нормально. Все стало на свои места, и мне даже не было ни капли стыдно за то, что они казались там.

Шаткая картинка с места происшествия сменилась устойчивыми студийными кадрами: снова пресное лицо диктора.

— Захват произошел на территории одного из ресторанов на Большой Почтовой. Аресты в данный момент продолжаются, по оперативным данным это еще не все, кто мог бы пойти под суд. Перейдем к новостям спорта…

От спортивных новостей меня оторвала пронзительная трель домофона. Звонили с этажа. Интересно: я никого в гости не звал. Может, соседям что-то понадобилось?

Я открыл дверь. На меня равнодушно уставились защитные маски троих ребят из Надзора. С чего бы это?

— Власов? — хмуро буркнул командир, судя по нашивками на плечах и рукавах. Я кивнул — будто есть смысл спорить. — Пройдете с нами.

Пройду, выбора все равно нет. Сейчас я был спокоен: даже если меня решили схватить в связи с участием в Организации, то совсем скоро отпустят.

Я накинул куртку и вышел в коридор, так же спокойно спустился вниз и сел в машину. С двух сторон меня зажали бравые широченные сержанты.

Районная тюрьма была местом тихим, пыльным и очень темным. Тут-то и начал закрадываться червячок сомнения.

— В чем меня обвиняют? — поинтересовался я у коменданта, при помощи кода вскрывавшего в дверь в камеру, в которую меня вели.

— Невыполнение должностных обязанностей, — туманно ответил комендант, взял под козырек и удалился. Меня толкнули в плохо освещенную комнату. Дверь с лязгом закрылась.

Мне даже адвоката не позволили вызвать, не то что кому-то позвонить. Ошибки на работе, как мне сказали, не прощают. Должно быть, Слава слышал точно то же самое.

Все труды мои пошли прахом. Я сидел, прокручивая в голове разговор с начальником отдела в тот день, когда пришла проверка. Я тогда сказал, что все не просто так, что я готов с ними сотрудничать. Что скажу все имена, адреса и места сборов, и мне за это ничего не нужно. Я просто выполню свой долг почти-гражданина этой страны, раз другие с этим не справляются.

Через неделю за мной пришли, открыли дверь в коридор, вывели под руки.

— Что, без суда и следствия? — криво усмехнулся я коменданту, стоявшему с карточкой, блокирующей двери.

— А что судить? — внезапно отозвался он и пошел следом за мной. — Государство ценит доносчиков, но не любит. Предавший один раз предаст и другой. Слышал такое?

Я не ответил. В горле глухо ухало сердце. Меня вели во двор.

Я успел очень много передумать за это время — за эти чертовы семь дней, день туда, день сюда. Может, зря я сдал тех, кто мне доверял, ради утопически идеального государства, ради почты и абстрактных людей, стоящих за этим фасадом, облицованным стеклом? Быть может, стоило остаться в Организации, поддержать Данилу, убедить Ладу, общаться больше с Димой? Но я уже сделал свой выбор и был уверен, что поступил правильно, а теперь за это приходилось вот так вот платить.

— Какое сегодня чисто?

— Тридцать первое, — коротко отозвался надзорный сержант.

Я кивнул. Понятно. Новый год. Во внутреннем дворике воды было по щиколотку. Дожди, видимо, шли, не переставая, и я едва вытаскивал ноги из вязкой грязи.

— Что ж вы даже по праздникам работаете… — сочувственно пробормотал я, делая еще один шаг и поворачиваясь к своим сопровождающим лицом.

— Подонки и предательство тоже не отдыхают, — резонно ответили мне. Вот черт. Как знал, что никому здесь доверять нельзя. Даже правительству.