Владислав Чупрасов - Glorious Land

Старой площади давно уже не существовало, такое название носил один-единственный обшарпанный переулок, а Новая площадь, вымощенная последний раз незадолго до войны, живо напомнила мне МКАД: выбитые камни, вздыбленный от снарядов асфальт, покрошившиеся углы ближайших домов. И таких «памятников» в Москве — городе боевой славы, — как я смог заметить, было великое множество.

Над головой Лады, склонившейся к своей тарелке, возвышался один из известных небоскребов Лубянки. Он отражал небо, и я даже смог увидеть перьевые облака, проходящие своим чередом. Я перевел взгляд на само небо, и меня настигло жестокое разочарование: на небе не было ни облачка. Проецированное изображение на стеклах — это даже не смешно и совершенно банально. А я ведь купился, как младенец.

Лада занесла руку над салфетками, потом, передумав, просто положила ее на стол. Я тут же воспользовался ситуацией и положил свою руку поверх. Девушка подняла на меня удивленный взгляд и поспешно отстранилась, даже немного отъехав на стуле.

— Да ну, — криво усмехнулся я, сильно уязвленный. — Ни за что не поверю, что у вас все так серьезно и ушло дальше похабных анекдотов.

Она подняла взгляд куда-то над моей головой. Я тут же обернулся, чтобы узреть возвышаюшееся здание, длинное и плоское, со множеством зарешеченных окон.

— Отдел нравов, — подсказала Лада. — Возрождают традиции Лубянки прошлых веков. Чтобы провести несколько положенных часов с девушкой, нужно прийти туда, пройти обследование, записаться, встать в очередь, дождаться, вписать партнершу и после этого получить разрешение на 21.00–22.00. Все это длится минимум неделю.

— Так я схожу, впишу, кого нужно, мне не сложно! А если не хочешь, так бы просто и сказала, тоже мне, повод. Когда надзор кому-то мешал?

— Не надо, — в голосе Лады проскользнуло что-то отдаленно напоминающее просьбу. — Нельзя, чтобы мое имя попало в какие-либо списки.

Я пожал плечами. Нет так нет. И все дружелюбие и приязнь, возникшие между нами, тут же исчезли.

Дурацкие законы дурацкой страны. Возвращались вместе. Я сел за стойку к Диме и попросил кофе, а Лада тут же прошла к столику, где сидел Данила. Они оба синхронно на меня посмотрели; я пожал плечами, обхватил ладонями высокий стакан и начал разводить бармена на разговор. На душе было погано.

Глава 6

Я стал приходить в кафе чаще. Например, в выходные, когда почта закрывалась раньше. Мы с Данилой сидели и пили кофе, разговаривая о знакомых улочках Омска, ближних и дальних городах, погоде, политике (я, конечно, поддерживал своего отца, а вот Даня был против).

Началась самая настоящая московская зима, о которой я столько слышал. Пошел первый дождь, который пробивался даже под натянутые под аэростатами экраны, он оставлял светлые следы на брюках и обуви, под ногами хлюпала грязевая каша, за ночь обрастающая хрусткой мерзлой корочкой.

Я спешил к кафе, с наслаждением ломая эту корочку, из-под которой тут же выступала темная жижа, заляпывающая мне ботинки. На полу моста, куда я нырнул, спасаясь от вновь начавшегося дождя, оставались смачные рельефные следы моих подошв.

Швейцар (по имени Георгий) в утепленном мехом мундире открыл передо мной дверь, подмигнул и снова замер. Он был странным: сколько я ни выспрашивал, за какие грехи парень стоит тут, как изваяние, никто мне так и не ответил. А жаль, любопытство было сильнее меня.

По воскресеньям в кафе были все, даже те, кого из-за студенческой жизни или работы не бывало в будние дни. В выходные кафе вообще превращалось в небольшой отдельный город, в котором играла приглушенная музыка, звучал смех, а под потолком лениво ползали разноцветные огоньки.

Данилы еще не было, и я подсел к бармену, повесив свое серое пальто на спинку высокого одноногого стула. Дима вертелся у стола, что-то разливая, но даже это не помешало ему поздороваться со мной и предложить кофе. Я согласился, сжимая и разжимая замерзшие ладони. У нас, в Омске, было значительно теплее.

Приготовив мне кофе и покончив с остальными заказами, Дима сел напротив меня, по ту сторону стойки. У него были смешно взлохмаченные рыжие волосы, а на носу красовались конопушки — даже зимой.

— Дим, ты же состоишь в Организации? — я вцепился в теплый стакан с кофе, как в величайшее сокровище, иногда поглядывая на бармена.

Тот неотрывно смотрел в ответ.

— Нет.

— Как так? — я несказанно удивился, но виду, кажется, не подал.

— Ну, официально не числюсь. Чтобы быть в Организации, нужно приносить ей ощутимую пользу, — даже отвлекшись на Алексея (Александра?), он продолжал мне отвечать. Я возмущенно взмахнул ложечкой для кофе.

— Но!

— Нет, за это я получаю деньги. Кажется, он запутал меня окончательно. Насколько я видел, Дима никогда не брал деньги со своих. А много ли можно наработать с тех редких посетителей, что иногда сюда забредают. Я собрался было уточнить этот вопрос, но вдруг двери распахнулись, внеся с собой поток холодного воздуха и мелких брызг. Ввалились пять человек в полном обмундировании внутренних войск. За ними сгрудился еще десяток военных.

— Отдел Надзора! — рявкнул командир, и все кафе вдруг пришло в движение. Совершенно спокойный Дима указал мне в сторону противоположной от входа стены, где за дверью можно было увидеть лестницу. Естественно, я устремился туда, думая только о спасении своей шкуры. Все это было очень и очень плохо.

Лестница круто вела вниз, в один из немногих оставшихся в городе подземных паркингов, давно пустующий. В нем разом все замелькало, зашумело, заметались люди. Меня схватил за руку Александр (Алексей?) и подтолкнул к выходу.

Я прошел, вернее, почти пробежал половину, наверное, пути до своего дома, прежде чем смог успокоить бешено колотящееся сердце и осознать, что на улице безумно холодно. Я оставил пальто в кафе, и осознание этой мысли заставило меня панически хлопать ладонями по карманам. Нет, вроде бы, все документы остались при мне, как и КПК.

Если первую половину пути я проделал минут за двадцать, то на вторую потратил чуть ли не час. Разыгравшаяся паранойя и скачущий адреналин гнали меня дикими обходными путями, и я даже не боялся заблудиться.

В квартиру я вполз без сил, замерзший, быстро разулся и пошел на кухню, готовить себе чай. Под мерное бульканье нагревающей воду спирали сполз на стул и попытался привести мысли в порядок. В голову закрались мысли о том, что неспроста Славик оказался в тюрьме. И что, черт возьми, это может настигнуть и меня.

Дыхание выровнялось, и я принялся осторожно прихлебывать горячий чай.

Выходить на работу в понедельник стало вдвойне тяжелее. Я не мог уснуть полночи, в голову лезли непрошеные мысли о том, могут ли на работе узнать о моем «досуге» и, если могут, то что мне за это сделают. К тому же, было очень душно, но по окну отчаянно барабанил дождь, так сильно, что я даже выглянул — аэростаты, свернув экраны, удалялись куда-то на север.