Александр Лукьянов - Чёрная пешка

Еще одним признаком десоциализации, возвращения заключенных к состоянию ребенка, стала полная потеря ими каких-либо половых интересов. Разговоры на сексуальные темы в среде "сиреневых" вообще никогда не велись, непристойные анекдоты не звучали. Среди рассуждений о том, какой будет жизнь после освобождения и получения гражданства, напрочь отсутствовала тема возможного брака. Без особых усилий "сиреневый" мог бы остаться до утра с женщиной в соседней седьмой секции, но этого никогда не происходило. Мужские загоны "зеленых" вообще смыкались с женскими, но и там ничего подобного не отмечалось. Тогда как акты полового насилия охранников по отношению к узницам были массовыми, цинично открытыми и до омерзения грубыми.

Внешний вид также играл немалую роль. Всех "сиреневых" одели в старые матросские формы без знаков различия с метками в виде лиловой руны "ха", номером группы и личной нумерацией на спине и груди. "Зеленые" носили одинаковые серые рубища. Таким образом, узники становились похожими друг на друга и, представляясь стражникам, называли свой номер и группу, но никогда не имя. И мужчины, и женщины были острижены наголо. У старожилов волосы уже отрастали, но расчесок было невозможно достать. Ведь это означало бы пусть скромные, но все же подчеркивающие индивидуальность различия в прическах. А это было бы недопустимым. Всеслав ни разу не видел часов в лагере. Естественно, у охраны они имелись, но узники даже уголком глаза не могли взглянуть на циферблат. И в этом был железный резон. Рассчитывая время до обеда или ужина, заключенный мог сэкономить силы, стать самостоятельным хотя бы в мелочах. Это в "Возрождении" исключалось категорически. Никто из невольников не имел права на жизнь и ее планирование. Боле того! Всеслав стал свидетелем того как у заключенного отобрали даже такое глубоко личное право, как право на смерть. Один из "дзэ-зеленых" ухитрился броситься на контакты высоковольтной сети. Хлопнули предохранители, пострадавшего в бессознательном состоянии отправили в... госпиталь для охранников! Там хирурги сутки боролись за его жизнь, применяли дорогостоящие лекарства и процедуры. И все для того, чтобы через три дня узник мог пройти через процедуру повешения, которую наблюдали остальные заключенные.

Первую половину дня у заключенных занимала работа. Всеслав сразу же осознал, что конечным результатом отнюдь не были штабели распиленных известняковых плиток или квадратные метры уложенного асфальта. Едва лишь охрана замечала, что "сиреневый" с головой уходил в дело, увлекался им, какой бы оно тяжелым ни было, его сразу же переводили на другую работу, например, на упомянутое перетаскивание камня с одного места на другое, а затем обратно. Или на уборку водорослей на берегу, вывоз их в море и выбрасывание там. Идеальный вариант - если выполняемая работа бессмысленна. Цель её очевидна - показать узнику, что от его умения и прилежания ровным счетом ничего не изменится. Заключенный будет выполнять тот же лишенный смысла приказ, что и любой другой на его месте. узники привыкали чувствовать себя униженными, когда их вынуждали выполнять дурацкую работу, и часто даже стремились к более тяжелым заданиям, если там получалось что-то похожее на результат. Чего и требовалось добиться!

В "Возрождении" требовали соблюдать немыслимое количество законов, предписаний, указаний, инструкций и правил. Их распечатывали и вывешивали на доске объявлений. Но все они были на диалекте эм-до. Как ни старались заключенные, но прочесть всего не могли. А, значит, находились в постоянном гнетущем ожидании, что каждое их действие может быть истолковано, как нарушение правил. Сплошь и рядом случалось, что кто-то из береговиков, давал бессмысленное распоряжение и вскоре забывал о нем. Однако среди "сиреневых" постоянно находились такие, кто старательно его соблюдал и принуждал к этому других. Однажды, например, какой-то отделенный приказал мыть с хлорной известью деревянные ступени крыльца. После такой процедуры древесина стала скользкой. Стражник выпятил губу, поиграл резиновой палкой, хмыкнул и удалился. Тем не менее, некоторые старожилы-"сиреневые" не только продолжали каждый день мыть ступени, но и ругали за нерадивость и грязь остальных, кто этого не делал. Такие заключенные свято верили, что все правила, устанавливаемые охраной "Возрождения", являются стандартами единственно верного поведения. Обращение с "ха-сиреневыми" в "Возрождении" выглядело в их глазах отношением сурового, но справедливого отца к своим несмышленым детям. Даже самый строгий отец грозит взысканием наказанием куда чаще, чем на деле применяет его. Всеслав с изумлением отметил, что буквально на второй день после вселения в барак у многих из "сиреневых" возникало искреннее убеждение, что хотя бы некоторые из офицеров-островитян справедливы и добры. Да вот хотя бы взять фрегат-лейтенанта Хацуко Зо! Один из узников-пандейцев горячо убеждал остальных, что за равнодушием Хацуко кроется справедливость и порядочность, что он от всей души интересуются заключенными и даже протягивает им руку помощи. Настоящий миф сплели вокруг единичного случая, когда стражник бросил кусок хлеба "зеленым". Скорее всего, он сделал это, забавляясь, но действие тут же истолковали как проблеск доброты.

Наблюдая за отрядом №82, который за счет новичков быстро разросся до положенной полусотни, Всеслав поражался, с какой быстротой карантин изменял психику заключенных. Прошло десять дней. По левую сторону дорожки, близ столярной мастерской стражник заставлял "зеленого" прыгать босиком на куче щепы. Восемьдесят второй отряд строем возвращался с работ. Футов за сто отряд, словно по команде, перешел на строевой шаг и сделал "равнение направо". "А ну-ка - стоп, машина! - приказал солдат, -Лево на борт. Глядите, как наказывают тупую скотину за неповоротливость и несообразительность. Запомнили, вы, "фиалки"? Железная логика, отметил Всеслав, верно, так и следует - заключенные продемонстрировали солдату-береговику, что они "не заметили" того, что им не приказали заметить. Зато дисциплинированно остановились и смотрели, получив приказ смотреть.

Не замечать и не быть замеченным. Каждый раз заключенные, оставшиеся по каким-либо причинам в одиночестве, в страхе стремились побыстрее присоединиться к большим группам таких же заключенных. Быстрота была необходима, ибо одинокий "сиреневый" привлекал внимание, и его могли определить в "зеленые". Шансы избегнуть этого резко возрастали, если быстро затеряться в толпе. Стать незаметным - верное средство уцелеть. Но это средство также десоциализирует личность, превращает ее в ребенка, который прячет свое лицо от испуга. Анонимность укрепляла относительную безопасность, но вела к исчезновению той личности, которая вошла в ворота "Возрождения". Но те, кто жертвовал личностью ради самосохранения, несмотря на уплаченную огромную цену, получали возможность превратиться в граждан Островной Империи.