Владимир Михановский - Секрет двух полюсов

– И что это даст?

– Живя спокойно, можешь ничего не бояться. Но стоит тебе нарушить жизненный ритм – разволноваться или чем-нибудь увлечься – и интенсивность сигналов, излучаемых твоими клетками, резко возрастет. Тогда Альве, который на них сориентирован, будет легче тебя разыскивать.

Арбен сказал:

– Уже поздно. Я пойду.

– Еще одно. – Ньюмор задержал в крепкой ладони руку Арбена. – Не исключено, что когда Альва выйдет на волю и будет бродить по городу в качестве вольного стрелка, твоим знакомым он будет встречаться чаще, чем другим: они в какой-то мере будут служить приманкой, хотя и безопасной, для Альвы.

– Это еще почему?

– Потому что человек, общающийся с тобой, будет отражать твои биоволны, как луна отражает чужой свет.

– И они могут…

– Нет, с ними ничего не случится, потому что Альва настроен на одного тебя.

Арбен покинул Ньюмора поздно вечером. Тротуар, омытый дождем, блестел, словно черное зеркало. Редкие прохожие проносились мимо, придерживаясь за темные перила бегущих лент. Фигуры, закутанные в плащи, при скудном уличном свете казались одинаковыми. Арбен не ступил на движущуюся ленту – он решил до станции подземки пройтись пешком, чтобы собраться с мыслями.

Инженер шагал осторожно, будто нес полный сосуд, который боялся расплескать. Он знал, что Ньюмор включил дешифратор сразу же, как только Арбен покинул лабораторию.

И теперь, в этот самый момент, его, Арбена, наследственная и прочая информация тонкой струйкой вливается в биопамять Альвы. Широко шагая, Арбен расправил плечи, всей грудью вдохнул. Ему показалось, что он почувствовал себя лучше, чем все последние дни…

– Похоже, я и впрямь начинаю раздваиваться на два полюса: один со знаком плюс, другой со знаком минус, – не сдержавшись, пробормотал себе под нос Арбен. Даже то, далекое воспоминание, которое жгло и мучило его, – и оно, кажется, потускнело.

………………………………

С некоторых пор сотрудники не узнавали Арбена. Не то чтобы инженер изменился внешне: разве что походка стала тверже, да сутуловатость исчезла. Разговаривая, Арбен смотрел прямо, чего раньше за ним не наблюдалось. Взгляд его стал тяжелым и «пронзительным», по определению мисс Шеллы. Однако история, рассказанная ею, особого успеха не имела.

– Он вошел вчера в приемную шефа, – рассказывала она всем желающим. – Было уже около часа, а шеф велел мне до перерыва набрать отчет четвертого отдела. Здоровается. Отвечаю, а сама пальцы с клавиш не снимаю, – пусть, мол видит, что я очень занята. Вы не могли бы сделать мне сейчас небольшое одолжение, спрашивает. Не могла бы, отвечаю.

А он как посмотрит на меня, – словно кипятком ошпарил. Понимаете, говорит, нужно сходить в лабораторию низких температур, взять у Алана Жантильи новый журнал, он получил сегодня бандероль с континента. Вот и ступайте! – говорю. – Не могу, я с ним крепко повздорил с месяц назад. И тут какая-то сила поднимает меня со стула. А если Алан не даст мне журнал? – Даст!.. Только поживей! – И я поворачиваюсь и как дурочка иду в нулевку, – округляла мисс Шелла подведенные глаза, – он мне вслед кричит: Журнал называется «Ядро и космос»! Одна нога здесь, другая там.

Но большинство слушателей воспринимало рассказ платиновой красотки скептически. Сотрудники знали, что в лаборатории низких температур, проще сказать – в нулевке, с недавнего времени работает молодой программист из Европы Чарли Макгроун, которому мисс Шелла отдает явное предпочтение перед прочими. Так что таинственная магнетическая сила, заставившая ее отложить в сторону срочное задание шефа, могла быть объяснена довольно просто. Но при чем же здесь Арбен?

Работа у Арбена спорилась. Он сумел – без чьей бы то ни было помощи – проделать тонкие расчеты, которые оказались не по зубам ионному «Универсалу», и слепить затем в своем отделе аналоговое устройство, которого заказчик – военное ведомство – тщетно дожидалось больше года.

О подвигах отдела Арбена прочувствованно говорил в субботу сам шеф. Старик Вильнертон настолько разошелся, что наградил Арбена премией, равной трехмесячному окладу, что позволило награжденному приобрести «безан» новейшей марки, на который он точил зубы несколько лет.

И никто не знал, что Арбена еще одолевают приступы страха, что он ведет жизнь затворника (впрочем, он и раньше не отличался общительным характером), а стены своей комнаты тщательно обклеил неизвестно зачем безвкусным дешевым пластиком…

В тот вечер, расставшись с Линдой после концерта электронного штурмана, Арбен вернулся домой озадаченным. По всей вероятности, Линда не ошиблась. Ей повстречался Альва. Значит, Ньюмор завершил свой труд и выпустил Альву на волю, – ну да, месяц миновал.

Что же дальше? Как избегать встречи со своим отрицательным полюсом? Отсиживаться дома? Не пойдет. Обклеить пластиком лаборатории отдела? Все решат, что он выжил из ума. Да и пластика не хватит. Немало толков вызвал его отказ переехать на новую квартиру, приличествующую должности начальника отдела.

На всякий случай, придя к себе после концерта, он выключил видеофон и с тех пор не включал. Так спокойнее, а ведь именно спокойствие рекомендовал ему Ньюмор.

Спал теперь Арбен превосходно – не то, что прежде. На улице старался показываться как можно реже, лишь в случаях крайней необходимости. До сих пор Альва его не беспокоил, если не считать той его встречи с Линдой…

Нет, не такой представлял себе Арбен «жизнь без нервов», безмятежное будущее. Как-то он, занятый своими мыслями, машинально включил видеофон. Экран, похожий на огромное око, внезапно засветился, и вместе с сигналом вызова из глубины выплыло взволнованное лицо Линды.

– Арбен, я звоню тебе каждый день, никто не отвечает. Что случилось?

– Занят, – спокойно ответил Арбен. Больше всего он не хотел теперь возмутить собственное спокойствие, как возмущают зеркальную поверхность пруда, швыряя в него камень.

– Ты не пришел на следующий день.

– Говорю же, не смог.

– Заболел?

Арбен покачал головой.

– Мы не виделись целую неделю…

В душе Арбена происходила борьба. В нем сражались два желания: одно – смело и решительно действовать, например, критиковать свою фирму, другое – забыть все новые желания и жить по-старинке, как раньше. А так… пусть он проживет еще долго – что толку в такой жизни?

– Прости меня, Линда. Так получилось…

– Ах, не в этом дело! – перебила она. – Скажи, Арби: куда ты пошел, когда мы расстались после концерта?

– Домой.

– Ты уверен, Арби? Скажи, это очень важно.

– Я пошел к подземке, сел в вагон и вернулся домой.

– Ты болен, Арби! – воскликнула она. – Теперь я знаю точно.