Юлий Буркин - Цветы на нашем пепле. Звездный табор, серебряный клинок
Праздник, сопровождаемый обильными возлияниями, танцами и фейерверками, длился двое суток, на третьи же вновь настало время расставания. До самого края селения король и его спутники шли пешком, сопровождаемые толпой восторженных подданных. Боевой отряд Дент-Пиррона был тут же, по поручению правителя он подрядился сопровождать короля до самой столицы.
Свою лепту в это решение внес и Лаан, заявив: «Вы поедете в седлах, а я, выходит, один буду по небу лететь?!» Но как раз эта-то проблема была решена моментально: услышав слова Лаана, к его великому восторгу, Пиррон тут же подарил ему великолепного молодого сороконога по кличке Прорва.
— Он любит поесть почти так же, как я, — объяснил Дент-Пиррон происхождение этого имени и заверил: — Но у него-то это от молодости и быстро пройдет.
Прощаясь, правитель селения отозвал короля в сторонку.
— Я — старый толстый махаон, и бояться в этой жизни мне уже нечего, — сказал он. — Потому напоследок хочу заметить вам вот что. Мир меняется. Да, он меняется, мой господин, нравиться нам это или нет. И то, что когда-то было единственно правильным для него, сегодня, возможно, ему уже не соответствует или даже мешает…
— О чем это вы, милейший?
— Всё о том же, Ваше Величество. Тилия рассказала мне, как нелегко было всем вам расстаться с устаревшими представлениями… А уж как счастливы вы теперь, сделав это.
— Ну и?..
— Я очень рад, что вы сумели так поступить. Это внушает мне надежду. Подумайте, а может быть, и с изобретательством дело обстоит подобным же образом?
— Ах, вот оно что. Вы снова за свое…
— Не будь «прыжков бескрылых», не будь того оружия, которое мастерит моя племянница, как я не пытался отучить ее от этого, вас могло бы уже не быть в живых… Все-все-все, — замахал руками толстяк, видя, что король хмурится, — я вовсе не хочу оказывать на вас давление, и не напрашиваюсь на благодарность… Я замолкаю.
— Хорошо, мой друг, — сжав его пухлую ладонь в своей руке, сказал Лабастьер. — Я обязательно подумаю над тем, что вы сказали. И какое бы решение я не принял, поверьте, моя симпатия к вам безгранична.
Дент-Пиррон выдернул руку и утер со щек внезапные слезы.
— Слышала бы это моя дорогая, моя любимая женушка Дипт-Рууйни, — пробормотал он, качая головой. Затем, шмыгнув носом и не сказав больше ни слова, он повернулся и побрел обратно в селение. Глядя на золотые и серебряные полосы его одеяния, Лабастьер подумал, что на округлом теле махаона эти полосы напоминают раскраску лесных шар-птиц. Может быть, эти цвета вовсе не фамильные? Может быть, просто Пиррону хочется хотя бы внешне походить на то, что способно летать?
За правителем потянулись и остальные провожающие. Причём, никто из них не воспользовался крыльями, видя, как расстроен Пиррон и не желая лишний раз напоминать ему о том, чего он лишен.
…В последнее пристанище последнего т’анга, закованное в камень селение, решили не заезжать. Времени с памятных событий прошло совсем еще немного, и король посчитал, что вряд ли его визит сюда чем-то поможет тем, кто остался жив, и вряд ли, также, он будет им приятен. Он обязательно собирался наведаться сюда, но несколько позже.
Однако любопытство взяло свое и, поручив бабочкам из отряда вместе с сороконогами двигаться в обход, Лабастьер и Лаан полетели прямиком над селением.
— Смотри в оба, — предупредил король, — помни о крылодере!
Но предупреждение оказалось излишним. Как ни вглядывались друзья вниз, на мощеных светло-зеленым и бирюзовым кварцем тротуарах они не заметили никаких признаков жизни.
Зато в небе порхало несколько десятков бабочек, и это доказывало, что окончательно жизнь в селении все ж таки не остановилась. Собственно, это и было тем единственным, что хотел выяснить Лабастьер, потому, стараясь не столкнуться ни с кем из жителей нос к носу, разведчики сперва добрались до центра, а затем свернули вбок, так, чтобы быстрее догнать идущий в обход отряд.
— А может, спустимся? — предложил Лабастьер, пролетая над изрезанным вертикальными щелями конусом крыши дворца Дент-Маари.
— Не стоит, — мотнул головой Лаан, — бессмысленный риск.
— А я все-таки склонен не послушаться тебя, брат махаон, — заявил король. — Хочу посмотреть поближе, как они там.
— Мой господин! — обернулся Лаан, и Лабастьер с удивлением обнаружил, что лицо друга выражает крайнюю степень отчаяния. — Я прошу вас! Ради меня, ради нашей дружбы, летим отсюда как можно быстрее!
— Прости, я не понимаю…
— Я не думал, что это будет так мучительно. Вид этих домов и улиц снова заставил меня вспомнить о раз и навсегда утерянном счастье. Вы не можете и представить… Давайте поскорее покинем это место, чтобы в обыденной суете я поскорее вновь позабыл, как бессмысленна моя жизнь. И поспешим к нашим друзьям, я не удивлюсь, если и с ними сейчас творится нечто подобное.
…Но оказалось, что ни Мариэль, ни Ракши не испытали и тени навалившейся на Лаана депрессии. Простого знания о том, что они находятся где-то поблизости от прежнего обиталища т’анга, всё же было недостаточно для этого. Лаан же еще долго был непривычно молчалив и подавлен, а оттаял лишь тогда, когда отряд добрался до гостеприимного селения Мариэль, где он стал любимчиком еще в прошлое посещение.
Он ожил, едва они вышли из зарослей травянистого леса, и вдалеке показались сложенные пирамидками светло-коричневые и розовые сферы «воздушного коралла».
— Хей-е! — выкрикнул Лаан и легонько щелкнул беднягу Прорву бичом меж шейных пластин. Молодой сороконог, казалось, только и ждал возможности порезвиться. И припустил он так, что остальным за ним было бы не угнаться при всем желании. Да они и не пытались.
— Бьюсь об заклад, что еще до того, как мы войдем в селение, все его жители уже будут знать и о нашей помолвке, и, главное, о том, что все устроил не кто-нибудь, а Лаан, — оторвал взгляд от удаляющегося друга Лабастьер и, улыбаясь, обернулся к Мариэль. Он чувствовал, что с души его свалился груз. Подавленное состояние махаона очень беспокоило его.
— Он имеет на это право, — улыбнулась в ответ Мариэль, — и хорошо, что обо всем моим соплеменникам сообщит именно он. Они полюбили его. А я как раз ломала голову над тем, как объясню происшедшее отцу Ракши, Дент-Вайару и матерям.
— Думаешь, твои не поймут? Они ведь сами хотели отправить тебя ко мне на смотрины. Хотя я понимаю, о чем ты…
Как и предполагал Лабастьер, стоило сороконогам и крылатому отряду лишь пересечь границу селения, как там их уже встретил рой бабочек, взбудораженных потрясающим воображение известием: королевой все-таки будет их односельчанка…
— Да здравствует король! — раздался выкрик сверху, и Лабастьер с досадой узнал голос Лаана. Но толпа, словно только и ждавшая этой команды, взорвалась радостными возгласами.
Лабастьер покосился на Мариэль. Девушка выглядела несколько напряженной и как будто бы выискивала кого-то в толпе. Не успел он отвести от нее взгляд, как она встрепенулась и несмело помахала рукой. Еще миг, и к их сороконогу опустился и почтительно сложил крылья в поклоне Дент-Вайар. Соскочив с Умника, Лабастьер протянул махаону руку.
— Итак, ваш друг Лаан ничего не преувеличил? — спросил Дент-Вайар, ответив на рукопожатие, и сдержанно кивнул дочери.
— Если он сказал, что ваша дочь будет моей женой, то он сказал истинную правду, — отозвался Лабастьер. — Или у вас имеются возражения?
— Возражения? — усмехнулся махаон. — Вы шутите. Возражения у меня были тогда, когда она отправилась в дорогу с Ракши. Но даже тогда я не говорил лишнего, чтя наши законы, включая закон свободы выбора супруга. Ну, а уж теперь… Так ведь ей и было написано на роду. Ее кровный отец и мой со-муж Тиман был уверен в этом… — Дент-Вайар оглянулся на притихших односельчан и сообщил то, чего они ждали: — Все — правда.
И те, встрепенувшись, вновь завопили:
— Да здравствует король!!!
А кое-кто, слегка опережая события, кричал уже и:
— Да здравствует королева!!!
…И все же, как и следовало ожидать, самой трогательной, самой щемящей была встреча молодого короля и его невесты с жителями столицы.
Воздух родины как будто бы встревожил даже шедшего впереди Умника, и он стал заметно оживленнее и резвее. Еще час, два, и в лучах заходящего солнца сверкнул купол Золотого Храма.
— Вот мы и дома, дорогая, — сказал Лабастьер Мариэль со смешанным чувством радости и тревоги. Не случилось ли чего в столице в его отсутствие? Все ли родные живы и здоровы? Как-то встретят его избранницу мать-королева и родители махаоны? — Волноваться настал черед мне, — добавил король, и девушка ответила ему понимающей улыбкой.
Лес поредел, а затем и расступился, и Лабастьер залюбовался открывшимся видом. Вечерело, но освещенность была еще достаточной для того, чтобы виден был каждый цветовой оттенок.
