Redrum 2018-2019 - Юлия Саймоназари
Вдруг краем глаза я увидел рябь помех на одном из видео. Я схватил телефон. Барахлила связь из ванной комнаты. Я открыл видео в отдельном окне. Не помогло — те же помехи. Я потряс телефон — белый шум. Ничего, Майки. Просто совпадение. Одна из камер барахлит. Может, просто отошел кабель. Вдруг изображение вернулось. Я почувствовал, как у меня сводит судорогой пальцы.
В наполненной до краев ванной неподвижно лежала Лори… Ее тело покрывала бурлящая вода небесно-голубого цвета. Ее глаза были широко открыты. Лори не шевелилась. Зато шевелилось что-то в углу. Что-то в темном углу комнаты. Вот контур круглой головки. Вот крошечная ножка. А вот, внезапно развернувшись вполоборота, оно машет мне прямо в камеру пухлой младенческой ручкой…
⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀
⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀
В этот раз мне удалось добраться до дома за пятнадцать минут. Возможно, за такое превышение мне выпишут галактический штраф или вовсе лишат водительских прав. Но это не важно. Ничего уже не важно. Сердце оглушительно стучит в ушах. Привычный ежедневный ритуал. Папа дома. Я открываю входную дверь. Медленно иду по коридору. На старом паркете крошечные мокрые следы. Я думаю о том, что еще неделю назад я был уверен, что это мышь. Ха-ха! Мышь! Я смеюсь вслух. Смех звучит громко и неуместно, как будто это вовсе и не я издаю эти звуки. Я открываю дверь в ванную. Я знаю, детской фигурки там уже не будет. Он никогда меня не дожидается. Только колокольчик звенит на ветру.
Динь-дили-линь-динь.
А вот Лори… Лори останется тут со мной. Не-давно-ставшая-опять-живой-и-веселой-Лори… Такая-любимая-что-я-отменил-небесно-голу-бой-цвет-Лори. Такая-мертвая-что-мертвее-некуда-Лори.
Я подхожу к ванне… Заглядываю за бортик…Но Лори там нет. Ванна пуста. Только небесно-голубая вода. И осевшие на дне частички парфюмирован-ной бомбочки, которые, как говорит Лори, ужасно неприятно шипят на коже. Я наклоняюсь посмотреть поближе, и водная гладь вдруг летит на меня с безумной, страшной скоростью. На секунду мир становится небесно-голубым и тут же исчезает в темноте.
⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀
⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀
Моя мать никогда мне ничего не говорила. У меня ее просто не было. Она погибла через год после моего рождения, а отец — ну, его в принципе в нашей жизни не существовало. Меня воспитывала бабушка. К тому времени, как я закончила университет и на вечеринке у общих друзей познакомилась с Майки, она уже умерла, и я была совсем одна.
Мы сразу друг другу понравились. Он был беззаботный, действительно без забот и с легкостью делал все, за что ни брался. Ходил на работу в банк, кормил меня жареными кальмарами на набережной в Кингстоне, выносил мусор. С ним было весело. У нас было много общего. Мы любили одну и ту же музыку, читали одни и те же книги и, самое главное — у нас было похожее детство. Или так мне поначалу казалось.
Майки вырос в системе. Его родители погибли, когда ему было семь. Дальше — череда государственных приемных семей, университет, отличные оценки и жизнь, вошедшая, наконец, в колею. О родителях Майки особо не говорил. Я никогда не спрашивала себя, почему — мне это казалось нормальным. Уже потом, когда мне вдруг позвонила встревоженная Джули, у меня в голове начал складываться пазл.
Перемотаем-ка немного назад, в февраль этого года, когда у нас родился Джеки. Майки считал, что у меня классическая послеродовая депрессия. Изучив несколько книжек и десяток форумов на этот счет, я с ним согласна. Она появилась не потому, что я не хотела или не любила нашего новорожденного сына. Нет. Напротив — с его рождением на меня навалился необъятный всепоглощающий страх — такой, какого я никогда не испытывала. Страх, что я никогда не стану ему хорошей матерью потому, что у меня у самой никогда не было родителей. Страх, что я его подведу. Страх, что я как-то испорчу воспитание самого драгоценного человека в моей жизни. Джеки много плакал, и от его плача моя тревожность становилась невыносимой. Я установила маленькие камеры по всей квартире, не сказав об этом Майку. Я думала, он решит, что я ненормальная. Каждый раз, когда я отходила от Джеки в другую комнату — просто перевести на секунду дыхание, — я брала с собой телефон. В тот страшный день я забыла его на кромке ванной. У меня в голове не зазвенел звоночек, мышечная память не подсказала, что в руках чего-то не хватает. Я была спокойна — ребенок бултыхался в совершенно непотопляемом плавательном круге для ванной. Я действительно параноидальная мамашка. Прежде, чем купить круг, я пересмотрела десятки роликов на ютьюбе и прошерстила все сайты с отзывами. До того, как в первый раз засунуть в него Джеки, я попробовала притопить круг в ванной. Он всплывал, как буек. Когда… когда все произошло, я не могла понять — как. Как это возможно?!
Первые дни я была благодарна Майки за то, что он встал у руля. Я не могла думать, не могла дышать, не могла существовать, так мне было больно. Но все проходит, даже боль. Когда мы в спешке покидали нашу лондонскую квартиру, я совсем забыла о камерах. Вспомнила я о них только после звонка Джули.
Я никогда о ней не слышала. Майки никогда не упоминал ее имени, а оказалось, он провел в приемной семье Джули пять лет до поступления в университет. Она через кого-то нашла мой номер и позвонила потому, что была испугана. Майки, который никогда ей не звонил, который не кинул ни весточки с момента своего переезда в университетский кампус, вдруг заявился на пороге дома Джули и завел разговор, сильно встревоживший пожилую даму.
Майки, нервно закуривая сигарету за сигаретой — дома он никогда не курил, я даже не знала, что он курит в принципе — выспрашивал у Джули, через которую прошло множество приемных детей, как сделать так, чтобы ребенок перестал плакать. Джули попыталась успокоить Майки — испытание младенческими коликами не миновало почти ни одних родителей, это просто нужно было перетерпеть.
Майки
