Redrum 2018-2019 - Юлия Саймоназари
— Ох ты ж!.. — выдавил Фетисов.
Фельдшер испуганно перекрестился.
Я, недоумевая, переводил взгляд то на того, то на другого, а то и на отца Георгия, который стоял чуть поодаль с выражением полнейшей растерянности.
Аркадий перенёс младенца на стол, заботливо застеленный батюшкой какой-то тряпицей, и принялся разрезать плаценту, бормоча под нос что-то о врождённых уродствах.
Уродства? Ведомый скорее любопытством, чем желанием помочь, я подошёл к другу и… Не знаю, что именно ожидал я увидеть. Недоношенного, скорее всего, обречённого на смерть, младенца? Безносого циклопа? Анацефала? Ребёнка со сросшимися ногами? Сиамских близнецов? Либо ещё какого-то уродца, вроде тех, что выставлены на всеобщее обозрение в петроградской Кунсткамере? Морально я был готов узреть нечто подобное. Но я ожидал увидеть человека, а лежащее в крови и слизи существо было чем угодно, но только представителем рода людского. То был длинный (почти в пол-аршина) и толстый, отвратительно белёсый червь.
Отец Георгий пробормотал что-то вроде «не убоюсь я зла», замолчал и только размашисто крестился дрожащей рукой. Мелко крестилась старушка в своём углу. Николай Павлович время от времени тоже осенял себя крестом.
— Что… чёрт возьми… ЭТО? — спросил я, понимая, что ответа не будет.
Аркадий, на лице которого одновременно читались отвращение и любопытство, осторожно кольнул червя ланцетом. Червь, доселе почти неподвижный, вдруг резво изогнулся и стал раздуваться, с хлюпаньем втягивая в себя воздух через какие-то невидимые отверстия.
Я представил, что он раздуется до такой степени, что лопнет, и его омерзительное содержимое полетит в наши лица. Я попятился. Остальные тоже.
Но червь, раздувшийся до размеров спелой дыни, не лопнул. Один его конец (очевидно, тот, где должна была располагаться голова) разошёлся со чмокающим звуком, явив некое подобие рта. И тотчас мы услышали младенческий плач. Отвратительный червь кричал как ребёнок, только что извлечённый из утробы матери акушером и первый раз вдохнувший воздух этого мира.
Клянусь, в эти долгие мгновения все ужасы войны ушли куда-то вглубь и там стыдливо затаились. Бесконечные траншеи, куски плоти на колючей проволоке, газовые атаки, пулемётные очереди, воздушные бомбардировки, гниющие в грязи трупы, тифозные вши — всё это меркло в сравнении с огромным опарышем, голосящим, как новорождённое дитя. Все находящиеся в доме одновременно отшатнулись. Отец Георгий и фельдшер, не сговариваясь, начали громко читать «Отче наш». Старушка соскочила со своего места и бестолково забегала кругами, что-то неразборчиво причитая. Мне хотелось заткнуть уши и бежать прочь из этого дома и этого проклятого села.
А потом пол под ногами дрогнул. Земная твердь заколебалась. Заходили ходуном доски, со стуком попадали иконы, заметалось пламя свечей.
Землетрясение!
Мы замерли. Священник и фельдшер замолчали. Чудовищный «младенец» тоже замолк, с омерзительным шлепком свалился на пол и пополз, изгибая тело как гусеница.
Краем глаза я увидел, как приоткрылась крышка погреба. Оттуда показалась чёрная рука, затем косматая голова и грязное тело.
— Суседко! — ахнул Николай Павлович.
События этих дней заставили меня поверить во что угодно, даже в домовых.
— Изыди! — визгливо возопил отец Георгий, выставив перед собой требник.
Существо, высунувшись из подпола по пояс, выпрямилось. И хотя оно было покрыто толстым слоем грязи, я его узнал без особого труда — это был тот самый юродивый, явившийся мне несколько ночей назад. Он-то как тут оказался? Неужели обрёл приют у покойной вдовы и её старухи-матери?
— Отец Аристарх, вы ли это? — ахнул Аркадий.
Отец Аристарх? Пропавший по весне настоятель здешнего храма?
— «Аз же есмь Червь, — строго поправил „домовой" и повторил. — Аз же есмь Червь».
Он замолчал и вытянул перед собой руки ладонями вверх. «Опарыш», ведомый неким чувством, полз прямо к нему. Отец Аристарх (если существо из погреба и впрямь некогда было им) начал подниматься над погребом, не помогая себе руками, словно под ногами у него был некий подъёмник. Вот он уже во весь рост и продолжает подниматься. Когда его макушка почти упёрлась в потолок, мы невольно попятились, лишившись дара речи: отец Аристарх был человеком только выше пояса.
Не было ни ног, ни половых органов — гладкая кожистая колонна. Бывший священник венчал собой то ли тело огромного змея, то ли гигантское щупальце.
«Змей» изогнулся подковой, подхватил с пола червя и бережно прижал к груди, словно настоящего младенца. Затем вновь распрямился и обратил лицо, практически неразличимое под грязными космами.
— «Вы слышали, — посмотри на всё это! И неужели вы не признаёте сего?» — услышали мы. — «А ныне я возвещаю вам новое и сокровенное, и вы не знали сего».
Чудовище, цитирующее Библию, заставило меня содрогнуться. Тот, кто прежде звался отцом Аристархом, погрузился в погреб, держа на руках ещё одно монструозное существо. Когда через несколько долгих секунд наша оторопь прошла, и мы осмелели настолько, чтобы сделать два шага вперёд и заглянуть в квадратную дыру подпола, то увидели лишь груду земляных комьев.
Пол под ногами вновь содрогнулся, а потом и вовсе заходил ходуном. Свечи попадали, плеснув горячим воском, но, к счастью, потухли. Я зажёг фонарь. Конус жёлтого электрического света выхватил стол с лежащим на нём телом, сверкающие глаза ополоумевшей старухи, испуганные лица отца Георгия и Николая Павловича. Весь дом отчаянно скрипел, с потолка сыпалась труха.
— Пора убираться! — сказал я.
Решив далее не искушать судьбу, мы выбежали на улицу, оставив верхнюю одежду в избе. Батюшка чуть ли не силком увлёк за собой старуху.
Вокруг творилось нечто невообразимое. Хлопали двери, из окрестных домов выскакивали перепуганные люди, слышались крики, детский плач и отчаянный лай собак. Рассыпались печные трубы, раскачивались деревья, сбрасывая шапки снега. Земля поднималась и опускалась, словно крупная зыбь на море. Я прежде никогда не видел землетрясений, и мне казалось, что некое чудовищное существо, доселе спавшее, вдруг пробудилось и теперь прокладывает свой путь сквозь толщу земли.
А потом всё разом прекратилось. На секунду показалось, что во всём окружающем мире воцарилась тишина, но тишины не было и в помине. По-прежнему лаяли псы, плакали дети, доносились чьи-то крики. Над селом занималось зарево от горящих изб.
Отец Георгий взял ополоумевшую старуху под своё попечение и куда-то увёл. Аркадий же решил, что самым разумным будет вернуться в больницу, потому как, судя по масштабам бедствия, нуждающихся
