Redrum 2018-2019 - Юлия Саймоназари
Когда фирменная голубая рубашка надежно запрятана под кровать, я спускаюсь вниз, открываю дверь ванной комнаты, и продираюсь через облака белесого пара, чтобы поцеловать мою Лори.
Так-похудевшую-за-эти-два-меся-ца-что-аж-торчат-ребра Лори.
Такую — любимую-что-я-готов-продать-душу-и-отменить-небесно-голубой-цвет-Лори.
Проклятую-детоубийцу-которая-будет-го-реть-в-аду-Лори.
⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀
⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀
Это был вторник. Кажется, плохие вещи никогда не случаются по вторникам. Вторник — это хлопья на завтрак и капуччино из Неро по дороге на работу, это толчея в подземке и обычная пестрая сутолока веселого Камдена, это холодное лондонское лето и теплый сэндвич с фалафелем на обед в Прет-а-ман-же. Но в тот день мир слетел со своих привычных рельсов, и когда я вошел в нашу квартиру, счастливый идиот… Лори, Джеки, папа, наконец, дома! — Джеки уже было не спасти.
Вообще, этого стоило ожидать. Были все звоночки. Но я, опьяненный своим молодым отцовством, почти ничего не замечал. Правда, послеродовую депрессию Лори сложно было не заметить. Она ходила по квартире привидением, грудное вскармливание давалось ей с трудом, а ребенок, пухлый голубоглазый Джек, которому я, несмотря на все увещевания Лори, каждую неделю покупал какую-нибудь новую младенческую одежку, небесно-голубую, прямо в цвет его ярких глаз, ужасно ее выматывал. У Джеки были проблемы со сном — он рыдал, и ревел, и кричал — беспокойный, нервный малыш, и когда я приходил с работы, Лори совала мне его в руки, а сама убегала в ванную рыдать, потому что от его рёва у нее раскалывалась голова, и ничего не помогало, — ни грудь, ни укачивание, ни фальшиво напеваемые Лори колыбельные. Я убегал на работу, втайне выдыхая с облегчением каждый раз, когда за мной закрывалась входная дверь.
А Лори оставалась наедине с ним, наедине с его плачем вплоть до вторника, до злосчастного вторника, когда я вернулся с работы — Лори, Джеки, папа, наконец, дома! — и нашел Лори рядом с ванной. Рыдающую, воющую, пытающуюся выдавить из Джеки не то, что плач, хотя бы вздох, но все напрасно.
Потом она уверяла меня, клялась, что всего лишь оставила Джеки на полминутки, выбежала из ванной на кухню к открытому окну, чтобы вдохнуть свежий июльский воздух и унять головную боль, возникшую потому, что Джеки не хотел купаться и орал как резаный. Опомнилась она от того, что в квартире было невероятно тихо, и ринулась обратно в ванную, но было уже поздно, слишком поздно.
Лори не понимала, как, как всего за полминуты Джеки выскользнул из своего небесно-голубого, купленного в местной аптеке купалыцицкого спасательного круга для младенцев? Лори грозилась засудить производителя, Лори каталась по полу и выла, а я хотел верить, что это все правда, но маленький голос внутри меня все спрашивал: действительно, как же он выскользнул из своего спасательного круга? Вдруг ему помогла Лори?
Но я заткнул свой маленький голос и сделал все, как надо. Следующие пару дней, пока Лори сходила с ума, перебирая трясущимися руками все эти нежные маечки и ползунки, пока Лори умирала от боли среди всех этих голубых останков, все еще пахнущих младенческой сладостью Джеки, я действовал.
Я не мог допустить, чтобы в дело вмешались врачи или полиция. Потому что вдруг они сумели бы что-то найти? Например, почти невидимые следы пальцев на тонкой молочно-белой шейке?.. Это дало бы весьма точный ответ на вопросы моего маленького внутреннего голоса, а некоторым вопросам, как известно, лучше оставаться без ответа.
Поэтому я нашел в интернете самое дождливое место страны — Кейпел Кьюриг. Нашу новую гавань, где Лори не будет задыхаться в рыданиях, каждый раз выхватывая взглядом чистое летнее небо из окна нашей лондонской кухни. Где коттеджи стоят вдалеке друг от друга, и вездесущие носы любопытных соседей не дотянутся до нашей изгороди. Где маленькое синеющее тело, которому еще предстоит двести с лишним миль по маршруту Лондон — Сноудония в мини-холодильнике, надежно запрятанном под чемоданами в багажнике нашей машины, найдет покой в саду за домом под раскидистой яблоней. Подальше от чужих глаз.
⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀
⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀
И все бы шло хорошо, ведь режим, как говорила моя мать, — лучшее лекарство от душевных ран, но неделю назад с нами случился неожиданный, пришедший, кажется, из ниоткуда кризис.
За ужином Лори пожаловалась, что пока я был на работе, она слышала топот. Топот как будто маленьких детских ножек. Я поднял Лори на смех. Я сказал, что в доме, вероятно, завелась мышь. Лори мне сначала не поверила. Дескать, никаких мышей за два месяца в доме не наблюдалось. Я сказал ей, что если она еще раз услышит топот, пусть звонит мне сразу на работу. И на следующий день прямо перед обеденным перерывом раздался звонок.
Я бросился домой — не хватало, чтобы мою, надежно спрятанную от всего, напоминающего о нашем сыне, Лори свел с ума мелкий садовый грызун. Никакой мыши при беглом обходе дома я, разумеется, не нашел.
— Клянусь, Майк, я сидела в гостиной и читала Джеральда Дарелла, когда откуда-то из коридора в районе ванной опять услышала топот. Туп-туп-туп-туп-туп. Как будто маленькие… крошечные…
Лори начала плакать. Я позвонил в банк и отпросился еще на час. Там, слава богу, не возражали. Я оторвал плинтусы в коридоре. Я простучал стены — безрезультатно. Наконец, я заглянул под раковину. Луч фонарика мобильного телефона отразился в маленьком подвижном черном глазе. Это действительно была мышь, да еще, по виду, почти домашняя — маленькая и совсем ручная. Я взял мышь в ладони и принес ее жене.
Лори тут же успокоилась и даже аккуратно погладила мышь мизинцем по тонкому хребту. Мы дали мыши кусочек сыра — удивительно, но они действительно его едят, и выпустили ее в сад. Гроза миновала.
Еще через пару дней Лори позвонила в ужасе. Она кричала в трубку, а я не мог разобрать, о чем речь.
— Майки!
