Рассказы - Поппи Брайт
— Мы можем взглянуть на нее, сечешь?
— Что? Я с усилием оторвал взгляд от легкого танца огоньков. Я не понимал, что сказал Роберт, до тех пор, пока не увидел на его лице липко-розовую улыбку.
— Ты ебнулся, — сказал я ему.
Неважно что в комнате мы один на одни, я понимал это. Мой голос отражался от потолка. Компатушка казалась еще меньше, чем раньше, сжавшись от чудовищности безмолвного присутствия в ней этого савана. Я посмотрел на Роберта. Он, по крайней мере — теплый и живой.
— Мы не может этого сделать. Даже если бы я и хотел посмотреть на… эту… Старый чувак все поймет, он заметит, что мы разворачивали саван.
— Нам нужно развернуть только ноги и бедра. Мы все поправил и он не заметит. Тем более он придет уже пьяный.
— Роберт…
— … как думаешь, она правда горизонтальная?
Зря я это сказал. Те порнографические мысли, которые я оставил еще в магазине сладостей, непрошенным гостем вернулись ко мне. Я попытался представить это, облажался и попытался снова. По секрету — местечко между женских бедер я всегда находил несколько пугающим — розовая мясистая рябь, словно у какого-нибудь глубоководного создания, мягко распахивающая темное отверстие, словно клапан чьего-то мистического сердца. Представьте, что вот такая штука могла быть прямо под саваном. Такая, как описал Роберт.
— Разворачивай, — сказал я. — Я должен это увидеть. Внезапно мы оба решились. Воздух в комнате пропитался оттенками густого волнения, словно текущая из нас эктоплазма, омывающая нечто под саваном. Роберт разорвал ломкую ткань. Она легко поддалась, оголяя ступни и голени. Плоть выглядела плотной, словно воск, как если бы нервы, кровеносные сосуды и кости соединились в единую массу, будто бы они были полностью твердыми. Роберт продолжал разворачивать. Начиная от колен, кожа была гладкой и практически прозрачной. Мой друг тыкал пальцем в бедро, оставляя небольшие вмятинки на коже, размером с отпечаток пальца. Я шумно задышал, когда увидел черный треугольник волос, зияющий между бедер. Как отверстие, пробуренное сквозь ее тело, как туннель ведущий в вечность.
Роберту не удалось в одиночку раздвинуть ее ноги. Я схватил за одно бедро, он держал другое, как если бы мы хотели разорвать женщину пополам. Мы оба потянули на себя и ее ноги хрустнули, раздвинувшись с болезненным треском. Это всего лишь закостеневшие связки, сказал я себе, всего лишь кончики костей, вращающиеся в усохших гнездах. На мгновение мне показалось, что я вижу себя сверху, будто я парю в одном из темных углов, наблюдая за Робертом и самим собой, раздвигающими трупу ноги. Но при этом я чувствовал материальность собственных глаз, безжизненность плоти под моими пальцами и тупой болью в промежности, пульсация которой повторяла ритм моего сердцебиения.
— Там, — выдохнул Роберт. — Теперь мы можем взглянуть.
Он положил руку на гнездо черных волос и, пригладив их, ввел свои пальцы в темно-розовые губы женской вагины. Которое, разумеется, было вертикальным. Как и у любой другой женщины.
Но Роберту было мало. Может он вообще ни одну до этого не видел. Его пальцы погружались все глубже, исчезая промеж нежных складок, раздвигая их, открывая взгляду то, что было между них…
… единственный глаз. Глаз с двумя темными зрачками, похожий на двойных головастиков, застывших в неподвижности. Как только он влажно провернулся и устремил взгляд на нас, время стало вязким, густым. Ночь, казалось, отражалась в яркой радужке, радужке, что находилась в прозрачном, невероятном шаре, уставившемся на нас из-за четырех розовых губ, похожих на лепестки анемонов. Я услышал крик Роберта, разорвавший плотный слой тишины…
…а затем мы побежали. В одну их тех жутких секунд мне показалось, что я не смогу открыть дверь. Роберт цеплялся за мою спину. Слышимый позади звук его одышки казался мне шелестом савана. Образ всплывал в моей голове: женщина садится, сухая ткань падает с ее лица, оба глаза открываются, как и тот, с застывшим двойным зрачком, слепо смотря сквозь нас и не понимая, почему она оставлена в покое…
… затем я все-таки рванул дверь на себя и мы вылетели в коридор. Свечи в настенных подсвечниках горели синим пламени, пока мы шли мимо них. Теперь коридор казался еще длиннее, чем раньше, а здание больше и запутаннее. Разумеется, дверей больше не стало, да и потолок не стал выше, двери достигали своего декоративного максимума. Мне казалось, что я вижу комнаты с мраморными стенами, цвета ванили и шоколада, комнаты, увешанные гобеленами, жемчугами и золотой нитью. Необузданный нефритовый лев попытался прыгнуть на нас из ниши в стене, и я закричал, как ребенок. Роберт потащил меня за собой.
Вдруг мы миновали дверь и оказались на внутреннем дворике, залитом лунным светом. Это спокойствие теперь казалось зловещим, будто затишье перед бурей. Луна уже исчезла. Мы нашли нужную дорогу в лабиринте ходов и на самом выходе на улицу встретили старого китайца. Был ли он пьян? Не могу сказать: его глаза были, как обычно плоскими, козлиная бородка редка, но опрятна. Он не пытался нас задержать.
— Насладились новыми впечатлениями? — поинтересовался он.
— Впечатлениями? — голос Роберта дрожал.
— Я о коньяке, само собой.
Старик, казалось, слегка нам поклонился, хотя, может быть, он просто шатался. Может, он и вправду был пьян. — Похоже, я задолжал каждому из вас по пять долларов.
Он извлек десятку и протянул ее нам, зажав между указательным и средним пальцами своей усохшей правой руки. Мне не удавалось сконцентрироваться, чтобы забрать банкноту. Роберт поколебался, затем принял ее.
— Мистер, — сказал он. — Мистер, а у вас были какие-нибудь грибы в верхнем ящике? В том, что с косметикой?
— Грибы? — старик улыбнулся Роберту и, на этот раз я был точно уверен, слегка поклонился ему: небольшой кивок головой, ничего больше.
— Джентльмены, — сказал он, — все грибы в китайском квартале ядовиты. Для всех, кроме китайцев.
Он ступил в тень коридора. Роберт оглядел здание еще раз. Я проследил за его взглядом и увидел, как дернулась оконная занавеска. Никто из нас не хотел видеть, чье лицо, если таковое вообще будет, посмотрит оттуда на нас.
Когда мы снова побежали, возвращаясь к неоновым улицам Чайнатауна, с его фиолетовым небом, давящим на наши головы и психоделической ночью, окутавшей нас, я почувствовал, что заболеваю.
Перевод: Кай Эйри
Пепел Воспоминаний, Прах Желаний
Poppy Z. Brite, «The Ash Of Memory, The Dust Of Desire», 1991
Когда-то я думал,
