Ким Ньюман - Эра Дракулы
— Есть, сэр, — ответил вампир.
Пленницы плакали и молились. Фон Клатка устроил целое представление, злобно рассматривая каждую из заключенных, отвергая одну за чрезмерный вес и возраст, другую за худобу и жилистость. Он подозвал Костаки, но тот притворился, что не расслышал.
Йорга и Хентцау ушли, хлопая плащами. Генерал подражал в одежде принцу-консорту, однако был слишком полным, чтобы носить ее с достоинством.
— Он напоминает мне сэра Чарльза Уоррена, — сказал Маккензи. — Ходит напыщенный, сплевывает приказы и даже не представляет, каково это — находиться на острие событий.
— Генерал — глупец. Впрочем, обычно таковы все, кто выше чина капитана.
Полицейский захихикал:
— Как и все, кто выше должности инспектора.
— Не могу не согласиться с вами.
Фон Клатка сделал выбор, и надзиратель помог ему вытащить девушек — вампир указал на самых молодых — из фургона. Те сбились вместе, дрожа. Их одежды не подходили для прохладной ночи.
— Из них получатся прекрасные жирные мученицы, — сказал фон Клатка, ущипнув ближайшую за щеку.
Тюремщик вынул наручники с цепями и принялся сковывать избранных вместе. Вампир шлепнул одну по заду и захохотал, словно веселый дьявол. Девушка упала на колени и взмолилась об избавлении. Фон Клатка склонился и засунул свой красный язык ей в ухо. Та отреагировала с комичным отвращением, и капитан чуть ли не задергался в судорогах от смеха.
— Вы, сэр, — сказала одна из женщин Маккензи, — вы же «теплый», помогите, спасите нас…
Инспектору явно стало не по себе. Он отвернулся, снова скрыв лицо в тени.
— Я приношу свои извинения, — сказал Костаки. — Это дикость. Эззо, доставь женщин в бараки. Я присоединюсь к тебе позже.
Фон Клатка отдал честь и утащил девушек за собой, напевая пастушью песню, пока вел стадо прочь. Гвардейцы располагались близ дворца.
— Вас не должны просить о защите в подобных ситуациях, — сказал Костаки полицейскому.
— Никого не должны.
— Возможно, нет.
Фургоны, громыхая, уехали, развозя пленников по лондонским тюрьмам. Капитан предположил, что большинство из них закончат жизнь на колах в Тайберне или станут трудиться в Чертовом Рве.
Он остался с Маккензи наедине.
— Вы должны стать одним из нас, шотландец.
— Неестественным созданием?
— А что более неестественно? Жить или умереть?
— Пережить других.
— Кто может сказать, что он не пережил других?
Маккензи пожал плечами, вынул трубку и набил ее табаком.
— У нас много общего, у вас и у меня, — заметил Костаки. — Наши страны завоевали. Вы, шотландец, служите королеве Англии, а я, молдаванин, следую за валашским принцем. Вы — полицейский, я — солдат.
Маккензи зажег трубку и всосал дым:
— Вы сначала солдат, а потом уже вампир или наоборот?
Костаки задумался:
— Мне бы хотелось думать, что я — солдат. А вы кто прежде всего, полицейский или «теплый»?
— Живой, разумеется. — Чашка трубки светилась.
— Значит, у вас больше общего с Джеком-Потрошителем, чем, скажем, с инспектором Лестрейдом?
Полицейский вздохнул:
— Вот тут вы меня поймали, Костаки. Признаюсь. Я сначала полицейский, а уже потом живой человек.
— Тогда я повторюсь: присоединяйтесь к нам. Неужели вы оставите такой дар бахвалам вроде Йорги или Хентцау?
Маккензи ответил не сразу:
— Нет. Извините. Может, на смертном одре я изменю свое мнение. Но Господь Бог не сотворил нас вампирами.
— Я верю в совершенно противоположное.
Недалеко от них послышался шум. Мужские крики, вопли женщин. Лязг стали о сталь. Что-то хрустнуло. Костаки сорвался с места. Маккензи прилагал все усилия, чтобы не отстать от него. Грохот доносился оттуда, куда ушел фон Клатка. Инспектор схватился за грудь и тяжело дышал. Вампир оставил его позади и покрыл расстояние за несколько секунд.
Прорвавшись сквозь кусты, он застал драку. Девушек освободили, а фон Клатка лежал на земле. Пять или шесть мужчин в черных пальто и шарфах, закрывавших лица, держали его, человек в белом капюшоне резал карпатцу грудь ярко сверкающим кинжалом. Вампир кричал от возмущения. Из земли торчала палка, с которой свисал флаг Христианских крестоносцев. Один из людей в масках вытащил пистолет. Костаки увидел облачко дыма и только было подумал, что не обратит внимания на очередную пулю, как вдруг почувствовал резкую боль в колене. Туда вонзился серебряный шарик.
— Назад, вампир, — сказал стрелок приглушенным голосом.
Их догнал Маккензи. Капитан хотел рвануться вперед, но полицейский удержал его. Нога старейшины онемела. Пуля застряла в кости, отравляя тело.
Одна из освобожденных женщин пнула фон Клатку в голову, не причинив тому никакого вреда. Мужчина, стоявший над ним, своротил в сторону его металлическую пластину доспехов. Ударами серебряного ножа он открыл бьющееся сердце фон Клатки. Один из его товарищей передал ему нечто, похожее на свечу, и тот сунул этот предмет в грудь вампира.
— За Джейго, — крикнул крестоносец, рот его двигался под полотняной маской.
Вспыхнула шведская спичка, и люди разбежались прочь. Вокруг фон Клатки растекалась кровь. Вампир держал края грудины сведенными вместе, раны его закрывались. Свеча торчала из ребер, конец ее шипел.
— Динамит! — закричал Маккензи.
Эззелин фон Клатка схватился за горящий запал, но слишком поздно. Кулак сомкнулся над пламенем, и в этот момент полыхнуло. Вспышка белого света превратила ночь в день. Потом раздался грохот, и воздушная волна сбила Костаки и Маккензи с ног. От взрыва во все стороны полетели куски вампирской плоти, остатки доспехов и одежды фон Клатки.
Капитан поднялся на ноги. Сначала он убедился, что Маккензи, держащийся за уши, серьезно не пострадал. Затем повернулся к своему павшему товарищу. Все тело фон Клатки разорвало на части. Голова его горела, мясо быстро тлело. Останки курились смрадным газом, отчего Костаки чуть не задохнулся.
Флаг Христианского крестового похода упал, испещренный подпалинами.
— Это ответ на попытку убить Джейго, — сказал Костаки.
Маккензи все еще тряс головой, стараясь избавиться от звона в ушах, но не преминул заметить:
— По-видимому. Динамит — это старый фенианский трюк, а в команде Джейго много ирландцев. Но тем не менее… — Он замолк. К ним со стороны казарм бежали карпатцы с мечами на изготовку и в спешно надетых, криво сидящих нагрудниках.
— Тем не менее — что, шотландец?
Маккензи покачал головой:
— Мужчина, который говорил, тот самый, с динамитом…
— Что с ним?
— Я мог бы поклясться, что он — вампир.
Глава 36
СТАРЫЙ ДЖЕЙГО
— Есть люди в этом мире, которых боятся даже вампиры, — сказал Борегар, пока они шли вверх по Брик-лейн.
— Мне это известно, — признала Женевьева.
Старейшина скрывался где-то в тумане, ждал, пока его язык отрастет. Затем он снова придет за ней.
— Мне знакомы бесы во многих преисподних, Женевьева, — сказал Чарльз. — Дело заключается лишь в том, чтобы вызвать правильного демона.
Она совершенно не понимала, о чем он говорит.
Чарльз повел ее в одну из узких, неприятно пахнущих улиц, в самые худшие трущобы Лондона. Стены здесь склонялись друг к другу, периодически на мостовую с них падали кирпичи. Мрачно выглядящие «новорожденные» стояли на каждом углу.
— Чарльз, — сказала она. — Это же Старый Джейго.
Он признал, что так оно и есть.
Женевьева подумала, не лишился ли Борегар разума. Одетые так, как сейчас, — то есть не в отрепья, — они словно вышли с табличкой «Ограбьте и убейте нас». Красные глаза сверкали за сломанными окнами. Дети с усами, как у крыс, сидели на крылечках, ожидая драки за объедки, оставшиеся после крупных хищников. Чем дальше они проникали в трущобы, тем плотнее становилась толпа. Женевьеве она напоминала стервятников. Не Англия, а джунгли. Различные места, подумала Дьёдонне, не могут быть злыми сами по себе; они становятся тем, что делают из них люди. Во тьме засмеялось какое-то существо, и вампирша подпрыгнула. Чарльз успокоил ее и огляделся вокруг, опираясь на свою трость, словно прогуливаясь и дыша свежим воздухом в Хэмптон-корте.
Сгорбленные, шаркающие создания таились во дворах. От них волнами исходила ненависть. Джейго был тем кварталом, где вершились самые худшие дела, «новорожденные» меняли форму до такой степени, что теряли всякое сходство с людьми, здесь селились преступники столь гнусные, что даже другие злодеи не терпели их общества. Из одного окна свисал флаг Христианского крестового похода с крестом, вроде бы нарисованным не кровью. Миссия Джона Джейго находилась поблизости, там, куда полицейские редко осмеливались заходить. Никто не знал подлинного имени церковника.
