Тёмная мудрость: новые истории о Великих Древних - Гари Майерс
— Разве вам неизвестно о Ньярлатхотепе? — поинтересовался он.
— Да, — ответил Говард, — мне известно о Ньярлатхотепе. Мне известно о великом египетском пророке пред-египетских богов. И мне известно о Нефрен-Ка — фараоне, который насаждал в противящемся народе поклонением тем богам. Но, что гораздо важнее, мне известно, что ничего из этого: ни пророк-еретик, ни прельщённый им фараон, ни чудовищные боги, которых они оба славили, существуют лишь на страницах бесполезных опусов древних оккультистов, подобных Альхазреду и Принну.
Пол ринулся отстаивать свою позицию или, во всяком случае, попытаться.
— Доктор Говард, уверяю вас, я не питаю доверия к оккультистам, ни к древним, ни ко всем прочим. Принн и в своё время считался отъявленным шарлатаном, а, если Альхазред хотя бы отчасти верил в содержимое своей книги, то он заслужил прозвище Безумного. Но даже шарлатаны и безумцы могут случайно выразить истину, а если их высказывания подкреплены сторонними свидетельствами, то достойны изучения. Если вы просто обдумаете эти доказательства…
— Какие доказательства? Тот свиток? Нам неизвестно его происхождение. Историю свитка удаётся проследить только с того момента, как он попал в коллекцию Картера, которая, как вы сами же признали, и так кишит подделками. Мумия? Отследить путь распелёнутой мумии так же трудно, как и любого мертвеца, обнаруженного без одежды или особых примет. К тому же, свиток мог ему и не принадлежать. Насколько мы знаем, свиток и мумию впервые встретились собрал вместе бесчестный торговец, чтобы взвинтить их общую цену.
Теперь пришёл черёд помолчать Полу. Но, видимо, выражение лица выдавало его чувства, потому что, когда Говард заговорил опять, то уже мягче.
— Я сожалею, Пол. Понимаю, каково должно оказаться твоё разочарование. Каждый из нас когда-нибудь мечтал об этом — мечтал обнаружить нечто грандиозное. В этой мечте нет ничего дурного. Без неё наши познания никогда не продвинулись бы настолько далеко. Но, если мы позволим мечтам отвлечь нас от трезвых научных принципов, куда заведут нас наши знания? Нет, мальчик мой, мечтателем быть неплохо. Но в первую очередь будь учёным.
3
Возвратившись к своему кабинету через некоторое время, Пол отпер его. Теперь он постоянно держал кабинет на запоре, как делали и все прочие, при нынешнем наплыве преступности. Может, наплыв преступности — чересчур серьёзное название для ряда краж, настолько незначительных, что они смахивали на розыгрыш. Но недостаток весомости они возмещали численностью — три кражи произошли за одну неделю. И, к тому же, они вовсе не казались розыгрышем, если ты сам стал одной из жертв. Собственный кабинет Пола первым попал под удар — как-то ночью целиком пропала коллекция иероглифических словарей. Впрочем, особенно редких или ценных книг среди них не было. Но потребуется время, чтобы их заменить, именно теперь, когда они просто необходимы.
Беседа с заведующим отделом не могла пройти хуже. Наверное и следовало ожидать, что подобное открытие встретят с известной долей научного скепсиса, но реакция Говарда выходила за все разумные пределы. Что скрывалось за его неприязненным отношением? Это не могло быть осуждение слабости доказательств Пола, потому что Говард не дал и возможности их представить. Но если дело не в подкрепляющих теорию Пола доказательствах, значит, вероятно, в самой этой теории. В конце концов, последние три тысячи лет Ньярлатхотеп и Нефрен-Ка относились исключительно к сфере оккультистов. Внезапное их вторжение в область серьёзной археологии могло показаться учёному, вроде Говарда, лишь оскорбительной и непристойной шуточкой.
Но, на чём бы ни были основывались возражения Говарда, не они мешали Полу выставить своё открытие на серьёзное рассмотрение. Ему мешало то, что почти наверняка такое же мнение разделяли и все прочие в этой сфере. Это значило, что у Пола практически не было шансов это обойти. Если он хотел добиться признания научного сообщества, то следовало предъявить настолько основательные доводы, чтобы убедить самого Говарда.
Усевшись за стол, Пол отпер и выдвинул неглубокий верхний ящик, вынул оттуда тонкую кипу манильских папок и положил её перед собой. В этих трёх папках находились все его доказательства, все сведения, которые он только смог отыскать по Ньярлатхотепу и картеровской мумии. Он собрал их за одну-единственную неделю, трудясь ночами или в часы, выкроенные за счёт обычных обязанностей. Здесь должно было накопиться достаточно материала, чтобы не раз и не два подтвердить теорию Пола. Требовалось только его рассортировать и расположить так, чтобы представить наилучшим образом.
Он вытащил первую папку и принялся за её содержимое. Это оказалось полное факсимиле картеровского свитка, в виде серии сфотографированных и пронумерованных фрагментов. Оригинал находился под замком в музейном подвале, но его цвет и текстура прекрасно отобразились на этих фотопластинках. Лучшим аргументом в пользу подлинности свитка было само его физическое существование. Мало кто из фальсификаторов сумел бы создать подобную вещь и ещё меньше их обладало необходимыми знаниями, во всяком случае, ещё в относительно недавние времена. И свиток несомненно был древним. Сверх того, его древность можно было подтвердить научными тестами. Но Полу хотелось доказать не столько подлинность свитка, сколько содержащейся в нём истории. Не подкреплённая вещественным доказательством она осталась бы просто занятной небылицей.
Пол вытащил вторую папку. Она вмещала его собственный перевод свитка, написанный от руки карандашом на десятке несшитых листков жёлтой разлинованной бумаги. История, которая там излагалась, в основном совпадала с той, что он раньше пересказал Говарду. Как в своё время подметил Пол, это повествование было примитивным по любым стандартам. Но примитивность сама по себе придавала рассказу дух незатейливой истинности, которого могло недоставать более изящному изложению. Однако для достоверности требовалось кое-что побольше. История, как минимум, должна была согласоваться с породившей её культурой, а вообразить менее сообразный рассказ, чем представленный тут, было бы затруднительно. Было достаточно скверно уже и то, что повествовалось тут о двух персонах, почти исчезнувших из древнеегипетских хроник и якобы совершённых ими деяниях, что должны были навеки вписать их туда. Но всё это ещё и шло вразрез с самыми основами верований их народа о смерти и возрождении. Древние египтяне не стали бы отвергать саму идею о возвращении Ньярлатхотепа. Но они ждали бы этого в смутном и мистическом грядущем, а не при жизни тех, кто его погребал.
Быть может, противоречия в свитке выглядели бы не столь вопиющими, если сверить их с другими, столь же древними и авторитетными источниками. В третьей папке находилась подборка таких источников, цитат и выдержек из
