Тайны старого дома - Ульяна Каршева
И повернулась к входной двери. Нина встала следом — проводить гостью.
Но Марья Егоровна, положив ладонь на дверную ручку, не стала сразу открывать дверь, а застыла, словно раздумывая, всё ли она объяснила новой жиличке. А потом обернулась — одновременно смущённая и хмурая. И нехотя сказала:
— В сказки-то, может, не поверишь, хоть оно и правда. Однако предупредить я тебя предупрежу. Обязана. Так что скажу тебе, Нина, по-своему. Ты дверь за мной не просто закрой, а запри на ночь. На дворе — вечер поздний, и уж ты наверняка выходить из комнаты не собираешься. Запри. И не только на замок — он у тебя хлипкий. Но ещё и … видишь? Тут у тебя щеколда есть. Крепкая. Тоже задвинь до конца. Сейчас-то, конечно, время детское. Можешь выходить. А вот после полуночи из своей комнаты лучше не высовывайся. Есть у нас на этаже… — медленно сказала она и замешкалась, прежде чем договорить: — Есть такой… дрянь-человек. С двенадцати, как часы пробьют, у него башку напрочь сносит. Если в коридор выйти втроём, а ещё лучше — вчетвером, то не тронет. Но не дай бог после полуночи одной в коридор выйти или даже просто дверь открыть…
— Буянит? — несмело предположила Нина.
— …Буянит, — после небольшой паузы вздохнула Марья Егоровна. Она снова будто примерялась, стоит ли отвечать новенькой откровенно.
— А полиция?
Марья Егоровна посмотрела на Нину как-то неопределённо, на этот раз будто прикидывая, всё ли рассказывать новой жиличке… или не пугать пока?
— Полиция с ним справиться не может, — вновь медленно, явно тщательно выбирая слова, ответила она. — Потому как винить его вроде не в чем, типа: шатается по коридору — и шатается. Учти: будет он шёпотом из коридора звать — не откликайся ни единым словечком. Потом ни за что не отстанет ни от тебя, ни от детей твоих. Ладно, пошла я…
Но ещё несколько секунд она колебалась у двери, и тогда Нина убеждённо сказала:
— Марья Егоровна, да вы не беспокойтесь! Я всё поняла. И выходить в коридор после двенадцати ночи не собираюсь. Да и зачем мне в это время?.. Я уже спать буду.
— До свиданья, что ли, — вздохнула та и вышла, плотно притворив за собой дверь.
Нина с уважением подумала, закрывая дверной замок, а заодно и щеколду: «Надо же, какая ответственная!.. Все б такие были…»
Время — десятый час.
Если честно — признавалась Нина себе, то она и сама здорово устала за весь этот суматошный день и мечтала только об одном: спать!
Всё ещё стоя перед входной дверью, сначала взглянула направо: металлическую кровать завалили сумками и пакетами с привезённой одеждой и постельным бельём. Даже мысли о том, что всю эту кучу надо бы прямо сейчас разобрать и разложить на полках старенького шифоньера и серванта, откликнулись ощутимым утомлением. А в будущем, когда разберутся со всеми вещами, спать здесь будет она. При входной-то двери. Дети останутся на диване. Ну, а если повезёт и на том балконе, который ей сейчас представлялся чуть ли не островом мебельных сокровищ, что-то найдётся из мебели, будут спать на своих кроватях.
Взглянула налево. Кухонный стол пуст и протёрт: пока Марья Егоровна предупреждала о каком-то психе из жильцов, посуду успела вымыть.
Посмотрела наверх.
Лампочка здесь слишком тёмная. Сороковушка, что ли?.. Висит на скрученном проводе, из-за чего вся эта часть помещения выглядит бесприютной… Нина выключила в кухоньке свет и пошла в «зал». Здесь, на том же облезлом диване, заранее разложенном мужчинами перед уходом, спали дети.
Осмотревшись, в правом углу Нина обнаружила старенький торшер с ободранным пластиковым абажуром. И когда только и это чудо успели занести? Выключила верхний свет и затеплила торшер, благо он мог похвастать маломощной лампочкой. Получился почти ночник. В будущем она собиралась прикупить лампочки поярче и устраиваться под лампой торшера — для чтения, например.
Прислушалась.
Дом жил и дышал. Стены пропускали многие звуки: невнятный разговор и позвякивание посуды, бормотание включённого телевизора… По коридору тоже время от времени проходили. Вспомнив сказанное управдомом: «Время детское…», Нина слабо улыбнулась и прилегла к детям, надеясь немного отдохнуть, а потом всё-таки заняться хотя бы постельным бельём. И незаметно для себя крепко уснула.
Проснулась посреди ночи лишь раз, когда полусонный Санечка принялся перелезать через неё. Поймала сына, едва не упавшего — спала она на самом краешке дивана, и прошептала:
— Что?
— Хочу в туалет…
Пусть барак этот и хорош своими доброжелательными жильцами, но выходить в затрапезном одеянии в коридор с общим туалетом не хотелось. Зато вспомнилась деревня, и Нина прошептала сыну:
— Помнишь, как зимой у бабушки было? Сходим потом, ладно? А пока…
В кухоньке она выдвинула из-под раковины рукомойника «поганое» ведро и отвернулась.
Через пару минут они снова уснули.
О жильце-психе Нина не вспомнила.
…За следующие несколько дней Нина не осмеливалась выходить из барака и частенько шарахалась даже от тени, будь та внезапной. Зато перезнакомилась с соседями из «своего» коридора. Узнала среди них и сочувствующих, которые мельком слышали о её беде. Были и те, кому всё равно, кто поселился в давно пустовавшей комнате. Особо крепкая дружба завязалась с комнатой напротив: там жила Тоня — жизнерадостная женщина лет под пятьдесят, с двенадцатилетним сыном, которого, как она не раз упомянула, родила для себя; с комнатой слева — здесь командовала семьёй (мужем и двумя пацанятами лет семи) тридцатилетняя Ларка. Обе соседки и были теми первыми знакомками, кто с лёгкой руки управдомши пришёл накормить новичков в первый их день появления в бараке.
Дважды приезжали двоюродный брат с женой. Кроме последних вещей, привёз он старый холодильник и долгоиграющие продукты. Он же выяснил, что продуктовый магазин у остановки, неподалёку от барака, принимает заказы на доставку продуктов. Так что Нина теперь могла, не выходя на улицу, покупать всё, что ей нужно. Работать-то продолжала, так что деньги были. Да ещё — не прошло и недели —
