Юрий Леж - Черный дом
— Да все знали, — приподняла бровки Сова. — Только кто-то верил, кто-то пропускал мимо ушей. А таким вот, как тот Степка… им и дела никакого не было ни до зеркал, ни до вариантов будущего. Пожрать, выпить, с женщиной покувыркаться… ну, еще иной раз показать своим дружкам, какой за ним папашка стоит — вот вся его жизнь.
— Наверное, потому, что знали все, не знала моя служба, — хмыкнул недовольно подполковник. — Значит, выхода отсюда, да и того, что с нами произойдет, ты теперь не видишь?
— А я и раньше не видела, — успокоившись немного, честно ответила Сова. — Чувствовала, знала, ощущала… но ведь это — совсем не то, что видеть… по-вашему…
— Но здесь оставаться тоже не имеет смысла, — Голицын, выслушав девушку, просто принял её слова к сведению, теперь предстояло не говорить, а действовать.
— Так чего проще? — спросил Воронцов, привычно уже тыкая стволом в сторону портьеры. — Выходим и — смотрим…
— А если попадаем не туда? — спросила Сова.
— А там и увидим — куда, — железно возразил Алексей.
— Ну, что ж, так и поступим, — согласился жандарм и двинулся было к выходу.
— А как же я? — жалобно спросила Нина, стоя практически на одной ноге, сжимая в руках туфельку с обломанным каблучком.
— Милая барышня-репортер, снимите вторую туфельку и выбросьте обе, — посоветовал Голицын чуть язвительно. — Прогуляйтесь немного босиком, в газетах пишут, что это полезно…
— Полезно — это когда по земле или по траве, — возразила рыженькая, все-таки следуя совету подполковника. — А тут вон — пол какой…
В самом деле, пол в комнате был странный. Где-то в глубине её и под зеркалами лежал темный холодный мрамор самых различных оттенков — от серого до бордового, а вот ближе к выходу, к портьере почему-то были настелены обыкновенные крашеные суриком и казавшиеся теплыми доски.
— Не капризничайте, — попросил жандарм, понимая, что Нина просто нервничает. — Сейчас выйдем и отыщем вам какую-нибудь обувку, снимем с кого-нибудь, в конце концов…
— Я в обуви с покойников ходить не буду, — решительно заявила девушка, вспомнив трупы возле бассейна и на постели, и даже попятилась от выхода, будто там, сразу за порогом, её ждал десяток мертвецов, обутых в туфельки всех размеров и фасонов.
В пол-уха прислушивающийся к маленькой перепалке репортерши с подполковником Ворон презрительно хмыкнул. И неожиданно его поддержала Сова:
— Тоже мне… а я бы вот не побрезговала такими сапожками, да только не по ноге они, размерчик не мой…
Она указала на разлохмаченные пулями, но уже переставшие кровоточить ноги убитого, обутые в очень добротные остроносые полусапожки на небольшом каблуке, сплошь обвешанные металлическими побрякушками.
— Ну, уж с этого-то я бы точно ничего не взяла, — передернула плечами Нина. — До сих пор дрожь пробирает, как его лапу на шее вспомню…
— Достаточно, — остановил разговорившихся женщин Голицын. — Ворон, ты первый…
…за бархатной черной портьерой оказалась пустая, запыленная и плоховато освещенная единственной лампочкой без абажура, висевшей под потолком, комнатка. Ни кафельным, с подогревом, полом, ни бассейном здесь и не пахло.
— А если еще раз? — задумчиво произнес подполковник.
Алексей послушно три раза подряд сдвигал и задвигал импровизированный занавес, но ничего не изменилось, всякий раз открывался унылый вид на пустынную комнату, больше всего похожую на заброшенную подсобку.
— А если зайти туда и вернуться? — продолжил Голицын.
— Только лучше всем вместе, — предупредила Сова.
— Разумеется, — согласился жандарм. — И без того для хождения по лабиринтам настроение не самое лучшее, а если при этом еще и размышлять, куда подевались остальные и как им теперь без нас…
Он плотно прихватил левой рукой за талию Нину, переминающуюся с ноги на ногу рядом с ним, а Воронцов, так и не вернувший пистолет в кобуру, также поступил с Совой…
— Это перебор, — чуть недовольно поморщилась девушка. — Никто же нас при переходе из комнаты в комнату разделять не будет.
— Береженого бог бережет, — ответил затертой сентенцией Голицын.
И они еще трижды входили в пыльную подсобку и возвращались в Зеркальную Комнату, но ничего не менялось, разве что во время последнего перехода в углу пустой до сих пор комнатки оказалась старая, потертая и поломанная швабра.
— Думаю, что эксперименты пора заканчивать, — сказал Голицын на правах старшего, как по чину, так и по возрасту и положению в обществе. — Как думает уважаемая Кассандра, можно из "Черного дома" выйти? Или так и будем блуждать по комнатам до самой смерти?
— Естественно, можно, — поморщилась Сова, она невзлюбила прозвище, данное ей подполковником. — Я сразу говорила, что закрытых миров не бывает. А запертые специально всегда можно открыть… но этот — не заперт, я бы почувствовала… наверное…
— Тогда — пойдем дальше…
И потянулся странный, чем-то жутковатый лабиринт пустынных комнат. В некоторых были только-только накрыты столы свежайшими, прямо с плиты, деликатесами, от которых иной раз даже исходил ароматный парок. В некоторых каменной твердости куски хлеба соседствовали с заплесневелыми фруктами и изрядно воняющим тухлятиной мясом. Иногда в пепельницах дотлевали окурки положенных туда несколько минут назад папирос. А иногда пыль лежала толстым-претолстым пушистым слоем на всех горизонтальных поверхностях. Но людей не было нигде.
В некоторых комнатах подполковник Голицын с неожиданным для него, лихорадочным интересом бросался к установленным телефонным аппаратам, накручивал диск, набирая только ему известные номера, и разочарованно, аккуратно клал трубку обратно на рычажки, хотя, и это было заметно всем, сокровенным желанием жандарма было грохнуть злосчастный, ни в чем не виноватый кусок пластмассы, так, что бы разлетелся он вдребезги и пополам. На третий, или уже четвертый раз бесплодных попыток жандарма Сова поинтересовалась без тени иронии:
— Нет связи?
— Да вот, странное дело, — охотно поделился подполковник. — Связь есть, но… понимаешь, никто не берет трубку с той стороны. Идут и идут длинные гудки, но никто не подходит. Даже оперативный дежурный по жандармскому Корпусу, а этого не может быть в принципе. А так, связь есть. Я специально пару раз набирал абсолютную абракадабру, представляете, приятным женским голосом автомат отвечал: "Неправильно набран номер!"
— Тогда, может быть, стоит выйти из дома? — спросила Сова. — Вдруг на улице наше положение прояснится?
— Ты знаешь дорогу? — поинтересовался Воронцов, постоянно в этом блуждании по лабиринту комнат находящийся поблизости от девушки.
— Ха, — оживилась Сова, — а хваленые штурмовики и жандармские офицеры не знают? Может быть, они еще и не заметили, что мы только что вошли в ту самую комнату, в которой встретились несколько часов назад?
— Получается, что если пройти отсюда по коридору направо до упора, потом еще через две комнаты и большой зал при самом входе, то мы попадем на крылечко? — будто бы сам себе проговорил Алексей.
— Я прошла сюда другим путем, — покачала головой Сова. — Но надо попробовать и твой, мы ничего не теряем…
— …кроме времени и нервов, — заметил Голицын, которому откровенно надоело телефонное бесплодие и тихое, жалостливое нытье рыжей репортерши по поводу её передвижения босиком.
Справедливости ради, надо бы заметить, что ныла Нина совершенно напрасно, никаких неудобств вроде битого стекла, камней или колкой травы на их пути не встречалось, и самое большое неудобство для репортерши заключалось в полном отсутствии привычки передвигаться босой даже по относительно чистым, ровным и гладким полам. И еще она жгуче завидовала Сове и Ворону за их простенький, функциональный наряд. В кардинально изменившейся ситуации вечернее платье с разрезами до верхней половины бедра и абсолютно голой спиной выглядело дико и совершенно неуместно. Вот только до поры, до времени поделать с этим ничего было нельзя, ни в одной из пройденных комнат, комнаток и залов, коридоров и вестибюлей никакой одежды и обуви не наблюдалось и в помине.
…над маленьким, символичным навесом крыльца по-прежнему вполнакала горела слабенькая лампочка, не столько освещая темную стену "Черного дома", сколько, казалось, собирая вокруг себя все еще ночной мрак.
— Ничего не изменилось, — с сомнением в голосе сказала из-за плеча подполковника Нина.
— Пожалуй, ничего, — задумчиво отозвался Голицын. — Кроме, автомобилей…
Пусть и затруднительно было что-либо отчетливо разобрать в темноте, но то, что из пяти машин, прижавшихся к стене, четыре были никуда не годны, видно было издалека. Корпуса автомобилей проржавели, и едва ли не светились во мраке чешуей разрушенного металла. Ни стекол салона, ни покрышек на машинах не было.
