Соня - Михаил Осташевский
Медсестра обильно залила ссадины перекисью и перемотала повреждённые пальцы бинтом.
– Тебе нельзя ходить здесь одной, – шептала она, – я должна вернуть тебя обратно в палату.
Женщина крепко взяла Соню под локоть и повела по лестнице наверх. Звуки закончились, эхом раздавались лишь шаги по битому кафелю, но Соня всё равно продолжала подозрительно озираться. Она боялась спрашивать, что только что видела, но вопрос сам слетел с языка.
– Это помещение, вниз, по винтовой лестнице, что это было за место?
Медсестра хмыкнула, но не ответила. За следующей дверью оказалась лестница вниз, с которой они спустились в огромный зал с окнами до потолка. Всюду стояли металлические койки, такие же скрипучие, как в советских детских лагерях. Весь этот вид напоминал кадры из фильмов про первую мировую войну, но вместо раненых всюду лежали накрытые белыми покрывалами тела. Торчали лишь ноги. К большому пальцу каждого мертвеца была привязана нить, с другой стороны которой свисала карточка с именем и датой смерти.
Соня чувствовала, что сама «Смерть» шла по пятам.
Медсестра уверенно подхватила её под руку и маленькими шажочками двинулась между рядов.
– Тебе сюда ещё рано, – сказала медсестра, хихикая, – хотя я знаю, что местечко тебе уже подготовили. Во-о-он там, – она улыбнулась и показала на левый ряд коек. Около окна стояла кровать с откинутым одеялом. Приглашала прилечь.
– Но если мы не поспешим, то ты окажешься здесь раньше времени. Ох, какая будет драма!
Соне это надоело, и она остановилась.
– Пока ты не объяснишь, что это было за место и от кого мы бежим, я не сделаю ни шагу!
Медсестра от неожиданной остановки чуть не упала. Ухмылка с её лица тут же слетела.
– Я тебе всё расскажу, когда мы вернёмся в палату.
Но девушка не сдвинулась с места. Какая-то сила не давала ей сделать шаг. Ноги налились свинцом. К тому же она чувствовала, что оставаться тут, среди мертвецов, безопаснее.
Остановившись, хрупкой медсестре пришлось обернуться в сторону окна. Она зажмурилась и прикрыла рукой глаза, словно луна светила так же ярко, как солнце. Лицо её покраснело, а она сама словно постарела лет на двадцать. Комната преобразилась и залилась багровым цветом. Серые тени превратились в тёмно-красные. Старая люстра под потолком ловила лучи и пускала по стенам «кровавых солнечных зайчиков».
Только медсестра открыла рот, двери с противоположной стороны зала распахнулись, со всех сторон завыл ветер, мотая из стороны в сторону шторы и люстры. Могильный ветер, от которого стыла кровь.
– Приплыли…
Медсестра тут же рванула обратно к лестнице, расталкивая койки, мешавшие её пути, но у самых ступеней резко остановилась и замерла.
Ветер стих. В арочном проёме дальнего конца зала появилась женщина в плаще, точь-в-точь, что привиделась Соне на озере. В койках зашевелились мертвецы. Девушка услышала неприятный звук лязганья зубов. Трупы как будто дрожали.
У лестницы сопела медсестра. Она исподлобья смотрела на женщину, склонив голову. Лицо блестело от слёз.
– Не плачь, милая, – от скрипучего голоса женщины медсестра побледнела ещё больше. Она упала на колени и медленно ползла в её сторону, вытянув руки.
– Помилуй, хозяюшка. Она сбежала, я… я не знаю, где она достала… Глупая, глупая Фрося… Прости, хозяюшка.
– Не плачь, я сказала! – голос из скрипучего превратился в грозный бас, мало чем отдававший женским. И тут же снова, тихим и тоненьким добавила: – Она должна была это увидеть, тут нет твоей вины. А теперь ступай к другим, Фрося. Не оставишь же ты остальных больных? Им всем нужна твоя помощь.
– Да, хозяюшка, спасибо, – прошептала медсестра Фрося и быстрыми шажками на коленях поползла к выходу.
Женщина, дождавшись, когда та уйдёт, взмахом руки закрыла дверь. Тела вокруг снова затряслись от страха.
– Меня зовут Лилия. Тебе наверняка знакомо это имя, так? – несмотря на то, что голос звучал тихо, он каждым слогом эхом раздавался по огромному залу.
– Ты уже поняла, что это сон?
Соня посмотрела вокруг. Всё выглядело настолько реальным и нереальным одновременно, что ей пришлось задуматься.
– Иди за мной, девочка.
Женщина развернулась и быстрым шагом пошла прочь из зала. Соня поняла, что теперь-то ей точно никуда не деться и что все ответы она получит только у неё.
Девушка обошла кровати с мёртвыми и вышла в небольшой коридор. Напротив стояла массивная дверь. Внутри комнаты горел свет. Она подошла к порогу и заглянула.
Женщина сидела в большом чёрном кожаном кресле, а вся комната очень сильно напоминала кабинеты психологов из американских сериалов. Лампочка напротив неё горела ярче остальных.
– Так это всё сон? – в подсознании, она понимала это, но всё же голос прозвучал удивленно. – Тогда почему я ничего не могла вспомнить? Не знала даже своего имени.
– Сон – таинственное, неизведанное состояние. Никто так и не смог объяснить, откуда они приходят, почему снятся и как их толковать. Могу предположить, – старуха ухмыльнулась, – что в твоём случае роль сыграли алкоголь и таблетки.
– Не помню, чтобы мне снились такие подробные сны.
– Довольно часто, просто ты их не помнишь, возможно, не запомнишь и этот. Мне, к слову, они вообще не снятся.
– Но это совсем не похож на обычный сон. Я могу чувствовать, осознавать себя, думать. Даже запахи – они-то точно есть.
– Хочешь сказать, все мы, – она обвела руками коридор, – настоящие?
– Не знаю… Но я же видела вас в лодке. В грозу.
– Старая деревенская легенда, – махнула рукой старая женщина, – ты не такая маленькая, чтобы в них верить.
– Тогда, может, скажете, кто вы?
Женщина улыбнулась, и взмахом руки пригласила войти.
– Присаживайся в кресло. Я поставлю чайник.
Что-то поменялось. Вместо кирпичных, стены стали бревенчатыми. Появился запах сырости и затхлости. За пару мгновений кабинет превратился в разваливающуюся избу. Но позади ещё оставался подвальный коридор больницы.
– Это произошло двадцать пять лет назад. Да-а. Не больше, не меньше, – старуха чиркнула спичкой и всю комнату охватило пламя, – я готовилась рожать дитя. Врач сказал, что мне уже поздно, но когда это останавливало мать? Девочка оказалась мёртвой. Я потеряла дочь, не успев обрести. Что может быть в этой жизни хуже, чем мать, теряющая ребёнка? Да, мне тогда было тяжело. Одной, в лесу, в пустой землянке. И я не выдержала. Вышла на берег в ту майскую
