Тайны старого дома - Ульяна Каршева
Глава 5
Никакой реакции.
Но ведь будет кричать ночью, как говорил во сне и плакал утром!..
Или не будет? Ведь теперь дома есть котята.
Голова Саньки шевельнулась. Нина взглянула: мальчик смотрел на неё. Лицо не то что недовольное, скорее — странно обиженное.
— Мама, я не хочу рисовать. Я спать хочу.
— Я с тобой немного посижу, а потом встану, — пообещала Нина.
— Мам, а зачем рисовать?
— Чтобы спал хорошо.
— Всё равно не хочу.
— И не надо. Спи. Я полежу немного с тобой, как в тот раз, когда мы сюда впервые въехали, когда ещё с Анюткой на одном диване спали. Помнишь? А потом уйду. Тебе не холодно? В туалет не хочешь?
— Мам, я сам посплю. Один.
Сказал требовательно. И осталось от этого его «один» странное впечатление, что он пытался… избавиться от неё… И правда странно. С чего бы это?
— Взрослый такой, да?
Нина шутливо взъерошила светлые волосы сына. Цветом волос он пошёл в неё. А вот у Анюты волосы тёмно-русые, отцовские… Нина поспешно посмотрела на сына. Не надо бы сейчас об отце… И потом тоже.
— Мам, ты иди! — настойчиво и со странной мольбой попросил (или потребовал?) Санька, и она встала с его кушетки, на которой еле умещалась с ним, да и то — лёжа боком.
— Ладно. Сейчас ночник включу — и спать, — пообещала она.
Улыбнулась сыну и только хотела отойти от кушетки, только отвернулась, а в памяти стоп-кадр: дрожащие от подступающего плача губы Саньки — и большие от пока что не пролитых слёз глаза.
Дошло — почему он почти гонит её от себя.
Бросила взгляд на Анюту. Дочка уже спала, счастливо раскинув руки во все стороны, ногами взбив одеяло. Последняя прогулка с няней явно оказалась активной.
— Анюта спит, — тихо и спокойно сказала Нина Саньке, который уже затравленно смотрел на неё, укрывшись одеялом до подбородка. — Вставай. Умоемся. Будешь спать сегодня на моём диване.
Сын, приподнявшись, тоже посмотрел на Анютку и, наконец, откинул одеяло.
Другие дети, может, и кричали во сне. Санька спал до утра — без криков. Уж на них-то Нина бы давно вскочила. Только, просыпаясь, что-то бормотал да пару раз вскрикнул… Санькино ночное происшествие ударило всё по тому же его слабому месту. Не успел дойти до ведра. Последний раз — не считается. Дело было не ночью.
— Иди-иди, — вполголоса велела ему Нина.
И подняла одеяло с его кушетки, разглядывая мокреть, оставшуюся с ночной личной Санькиной катастрофы и дополненную дневной… А она ещё удивлялась, что сын не ходил в туалет. Раз только ей почудилось, что в комнате слабо витает неожиданный запах, но так же мельком она решила, что его принесло сквозняком из коридора. Да и котята успели парочку мест в комнате приспособить под свои нужды.
Памперсы она купит завтра. Хотя бы на ночь, а пока…
Она сноровисто сняла попорченное постельное бельё и сунула его в пакет. Сменное есть, а это отстирает утром. Пока Санька, успокоенный её сдержанным откликом, сбегал к ведру и сейчас сидел с котятами, в устроенном для них уголке под окном, Нина успела застирать часть его одеяла и, отжав, повесить его на верёвках в махонькой прихожей, совмещённой с кухонькой… Наверное, ещё утром, пока она бегала за котятами, сын вставал и, стараясь хоть как-то решить проблему, подстелил под простыню два магазинных пакета. Так что на самой кушетке пятна остались небольшие, их будет легко застирать. А пока она бросила на кушетку старое покрывало.
За время возни с бельём она продолжала думать об альбоме с рисунками — и придумала-таки.
Выглянула из кухоньки, когда закончила с постирушкой. Смущённый стыдным недержанием и задрёмывающий, сын ждал её, забыв о котятах и сидя на краешке дивана. Она подтащила торшер ближе и принялась за шантаж:
— Сань, ты же не хочешь по ночам… вот так?
Он отчаянно замотал головой: «Не хочу!»
Но перевёл взгляд на альбом в её руках и сморщился: рисовать напугавших его существ — или кто там они? — он тоже не хотел.
Сдаваться Нина не собиралась: приподняла подушки, чтобы удобнее было на них полулежать, и устроилась рядом с сыном. Тихо и деловито сказала:
— А я ведь тоже их видела. Давай так, Сань. Я буду их рисовать, а ты будешь смотреть, правильно ли я их рисую. Ну что? Согласен?
Сморщенные в преддверии плача, губы сына вернулись в состояние покоя. Глаза распахнулись. Кажется, эта идея: рисовать будет не он, а мама — его заинтересовала.
Вскоре они шушукались, словно не мать с сыном, а два закадычных дружка… Саня серьёзно воспринял работу наблюдателя и начал уточнять уже с первых чёрточек синим карандашом на белом альбомном листе.
— Я думал, ты сначала нарисуешь темноту.
— У нас же карандаши, — ответила Нина. — Если всё раскрашу сразу тёмным, как потом светлое рисовать? Были бы краски — тогда можно было бы. Сань, а ты тогда очень испугался?
— Не знаю. У меня в голове такая каша была… Как будто позвали, и очень нужно бежать туда. Я и бежал, — объяснил Саня, увлечённо следивший за линиями карандаша.
— А потом? — осторожно спросила Нина. — Они тебя… уронили? Или ты сам упал?
— Сам, — рассеянно отозвался сын и ткнул пальцем в появлявшуюся картинку. — У тебя тут все одинаковые, а они все разные.
— Ты имеешь в виду рост?
— Ага. Там и высокие были, и низенькие.
Нина начала штриховать фон, одновременно обдумывая, как спросить сына о важном, но не спугнуть его.
— Сань, может, между столбами сам раскрасишь? — предложила она. — А то у меня руки устали в таком положении.
— Дай карандаш, — оживился мальчик и принялся так густо штриховать фон, что тот кое-где даже заблестел от плотности.
И Нина решилась:
— А почему ты упал?
И затаила дыхание: сейчас скажет, что смутные столбы его толкнули!
Но сын, не прекращая старательно черкать карандашом и уже царапая лист (кончик грифеля почти стёрся), чуть ли не безмятежно ответил:
— Там трава и кусты. А трава такая, как… — Он затруднился объяснить — какая, и показал руками — то ли холмик,
