Амулет мертвеца - Константин Чиганов
Запах удалось отключить, и удивительно легко.
Данил поправил животворящую сумочку на поясе. Запер крышку своего несостоявшегося одра, легко и без эмоций поднял гроб и вынес наружу. Почти ничего не весит, что ли. Нет, весит. Только и два таких легко бы унес. Он свалил груз в яму, взял лопату и начал забрасывать. Земля стучала гулко и шелестела, осыпась с крышки. И когда накидал верхний слой, Данил позволил обонянию работать. Странно, как такой простой навык не дается людям. Живым.
Тонко пахло ромашкой и густо — жирными лопухами. Еще, кажется, клубникой. Да, одичала, но надо поглядеть, вдруг найдется пара ягод для Даши.
Стихийное бедствие в драной куртке. Что мы будем делать-то теперь.
— Ты не думал про родителей?
— Думал, Даш. Как я являюсь к ним под ручку с тобой. Вот таким, белым и холодным. И что начнется после. Меня, грешного упыря, отправят в лабораторию подальше и посекретней… а там разрежут на сотню маленьких Данилок. Бессмертный универсальный солдат, золотое дно. Фильм такой был. Так себе кинцо, но идея-то ясна.
— Не смешно.
— Мне тоже. Хотя я и так больше не умею смеяться.
Первого сентября пошел дождь. Дети, в школу собирайтесь, мир оплакивает вас. На дашиной памяти и на родине, с далеко не питерским климатом, все ее школьные годы чудесные — первого сентября всегда шел дождь. Кажется, классе в восьмом закон природы дал сбой и она пришла в школу сухой, но ничего, дождь тогда хлынул после обеда. А уж в славном Петербурге, столице небесных хлябей…
Надо было как-то возвращаться. В город, на работу, к почти нормальной жизни. Думать, как быть Данилу теперь. Без бумажки ты букашка, а где взять поддельные документы, они не знали. В нынешнее время все сложно, пробить даже идеальные бумаги по базам данных дело пары минут.
Два дня спустя они собрали вещи, и Даша вызвала такси.
Глава 6. Преступление и побег
Лист, если верить классику, прячут в лесу. А мертвый лист в мертвом лесу[18]. Петербург — каменный зомби, поглотил еще одну пару после загородного отдыха.
Сверните с Лиговского к Обводному, и из имперской столицы попадете в лабиринты проходных дворов, обшарпанных желто-пегих домов, где свободно ориентируются, кажется, одни местные тощие кошки.
Но и им не везет. Одну такую пыльную бедолажку, расплющенную грузовиком у поребрика, разглядывал высокий и стройный молодой брюнет в джинсе, почему-то в темных очках. Он присел на корточки, словно ребенок, впервые близко увидевший смерть.
Никто в поздний час не прошел мимо. Никто не видел, как у серого силуэта зашевелился хвост. Плоское тельце округлилось, зашевелились лапки, словно еще бежали по предсмертным кошачьи делам, дернулись уши. В мертвом прищуре глаз блеснуло.
Кошка подняла полосатую черно-серую голову и уставилась на наблюдателя. Тот не удивился нисколько. Снял очки, открыв очень темные недобрые глаза, протянул белую холеную ладонь и пощелкал пальцами. Кошка, или то что управляло бывшей кошкой, понюхала… отпрянула, вскочила и побежала прочь, семеня как живая.
— Коть сказал неть, — проговорил молодой человек, — дура, далеко не…
То, что случилось, походило на маленький взрыв. Кошка точно расплескалась по афальту, вмиг стала бурым пятном мерзкого вида. Ни костей, ни шерсти.
Человек поднялся и покачал головой.
— Ну не судьба ей, — прошептал он.
Осенний Петербург странное место. По Невскому фланируют модницы, играют на углах уличные рокеры, перебирая и перевирая песни Цоя и Науменко — интересно, видят ли они «оттуда», слышат ли?
А в паре кварталов в сторону пусто, и редко проедет запоздавшее такси с усталым водилой — домой, домой, в новые спальные районы, в свою высотную норку в картонном многоэтажном человейнике.
Фигура прохожего Данилу не понравилась издали. Вихлястый молодой человек в синем спортивном костюме, черная дутая куртка накинута на плечи, на вид нетрезвый. Да, отчетливо донесло сивушный дух, правда, свежий, не застарелый. Покачиваясь, хотя и сохраняя более-менее верный курс, неприятный пешеход пересекся с ним у фонарного столба, лампа уже горела, тускло, правда, вполнакала. Внезапно, со свойственной бухарикам тупой бодростью, шатнулся к нему со словами «Серый, сколько лет, ты што ль?», попытался ухватить за руку, облапил за плечо.
Данил отодвинулся, не скрывая брезгливость, проворчал «какой я те Серый, уховерт».
Пьяный затряс головой чересчур уж резво, забормотал «извиняссь, обшиблссс..» и споро зашагал прочь, очень уж ровной походкой.
Данил ощутил что-то вроде тошноты. О которой давно забыл, и хлопнул себя по боку локтем.
Сумка! Сумочка с талисманом!
Пусто.
Кошка.
Теперь он.
Ноздри отлично запомнили маскировочный алкогольный дух. Данил кинулся следом, экс-пьяный не успел еще… услышал, обернулся — бледные смазанные черты. Видок у Данила был такой, что щипач рванул рысью, к каналу, что-то чуя уже драной многажды шкурой.
Он бежал быстро, молодыми ногами, вполне трезвый. «Мне для запаха, дури у меня своей хватает», всплыло в памяти Данила, когда между ними осталось метра два.
Берег Обводного, черный блеск воды в каменном ложе. Луна, круглая и похожая на череп, стала кроваво-красной. Данил с удивлением услышал низкое рычание, свое, и прыгнул. Куда-то в канал к черту улетели темные очки.
Что-то рвалось из не его более тела, голодное и яростное.
Он сбил воришку с ног, страшным ударом головой сломал тому нос — хрустнуло, но крикнуть тот не успел. Тот, настоящий в Даниле вцепился ему в кадыкастое бледное горло, зарычал, вгрызаясь, глотая горячее, пьяно-сладкое. Наливаясь чужой жизнью и шалея, как не срывался никогда в оргазме.
Несчастная жертва еще копошилась, из порванной шеи толчками выбрасывало алую кровь, и тот, внутри Данила, пил длинными упоенными глотками, боясь только упустить хоть каплю.
Пока тело под ним не затихло.
Он выдернул из-за пазухи убитого им свою красную сумочку, ощупал, твердый предмет на месте, внутри. Оглядклся, ощущая вместо слабости от перенапряженных сил — внутреннее упоение. Наверное, похожее на наркоманский приход от долгожданного героина, чистейшего. Он не принимал при жизни ничего серьезнее травки, так уж вышло, но теперь мог представить, да, мог.
Никто не видел их почти непристойно сплетшиеся тела. Данил, становясь Данилом, или хотя бы своим подобием, вытер окровавленный рот рукавом, выплюнул какой-то хрящик. Медленно поднялся с трупа. Зрелище жуткое, голова свернута, и белое лицо с черной дырой рта смотрит за спину, шея почти перегрызена. Хорошо, не видно глаз.
