Сезон охоты (СИ) - Царенко Тимофей Петрович
За стойкой нашёлся, кажется, весь участок разом. Встречать нас вышли все, то есть, вообще все кто был в здании. И мужчины и женщины.
— Мадам, вас обидели, вы желаете выдвинуть обвинения и покарать вашего… обидчика? — это молодой парень с ракетницей на спине пытался что-то вякнуть, но стушевался под взглядом Молчуна. Полицейский стоял в самом дальнем углу и разглядывал нас, а ещё своих коллег с нечитаемым лицом. Взгляд был каким угодно, но не расслабленным и не дружелюбным.
— Хедрикс, я привела тебя сюда, ты цел, в тебя не стреляют, и всеобщее внимание уже обеспечено. Даю тебе слово.
А потом плащ девушки плавно её обтёк, она даже стала ниже ростом.
— Привет уууу… — я успел прикусить язык — … важаемые. Я тут это, хотел актуализировать задания. В Бочке смерти получил, и…
Кто-то горестно вздохнул. Зазвенели монетки. Интересно, много на меня поставили?
— К кому идти, что делать, короче?
Полицейские продолжали молчать. Как-то очень зловеще.
— Блин, народ, я всё понимаю, с красивыми девушками тут проблема, даже мне пришлось трахать кузнечика, но если на вас такое впечатление произвела грудь моей спутницы, то я могу наделать фото, по сети гуляет порно с нами, договоримся!
Снова звякнули монетки. Кстати, камер тут я не увидел. Особые привилегии?
И снова молчание. Я стал разглядывать полицейских.
Паренёк с портативным гранатомётом и какой-то железкой в районе живота, прокачан основательно, внутри полно другого железа. Мужичок в шлеме, с большими усами. Мода на них у местных что ли? В башке носит что угодно, кроме мозгов. Мозги распределены по телу отдельными блоками, между ними кабеля. Родным нервам, скорее всего, не хватает скорости.
Подтянутая девушка, тощая, с маленькой грудью и длинными руками. На неё я засмотрелся, судя по телу, она принадлежала едва ли не к иному биологическому виду.
— Нравлюсь?
Я как раз рассматривал три капсульных сумки в районе паха, там было явно что-то вроде нужного девайса, женских половых органов, но капсулы… При большом увеличении удалось разглядеть хоботки для впрыска.
— Слушай, а ты ведь ни с кем из своего участка не спала, верно ведь?
И снова звон монет. Тощая побледнела от злости. Синяя полицейская форма забавно оттеняла белое от злости лицо.
Я снял шляпу и отвесил поклон.
— У нас за такое, между прочим, бьют… — задумчиво произнёс Молчун, но так чтобы все услышали.
— То есть, уже взгляд считается фактом харассмента? — я парировал.
— Твой — да, — коротко ответил собеседник. — Вообще, есть ставка, что ты выбесишь всех меньше чем за десять минут. Но я не хочу доводить до кровопролития. Проходите. А вы, лодыри, чего уставились? Эта парочка вас развела как кроликов! Что у них с собой за оружие? — с каждым словом Молчун всё больше свирепел.
— Да… Это…
— «Щас гляну», ага! — закончил фразу майор. — Дыба, ты вообще страх потерял? Ты что там, дрочишь?
— Никак нет, тщ…
— Дрочишь, дрочишь. А теперь, давай по форме устава, что надо сделать, если ты дрочишь, а в комнату вошёл старший по званию?
— Тц… Тщ… Сер! Разрешите закончить манёвр мастурбации!
Майор побледнел так, что уже стал поминать Дыбу.
— В клоаку, на месяц. Блестеть должна, как у тебя яички перед свиданием.
— Сэр, но это же работа муниципалитета…
— Два месяца клоаки. С пола технических зон можно есть.
— Но…
— Три месяца, и без автономных роботов.
В участке воцарилась полная тишина.
— Слышь, Дыба, не стесняйся, скажи ещё что-то, — я решил подбодрить участников представления, — мне интересно, что этот человек с богатым воображением может ещё придумать.
— А я тебе грудь покажу, мальчик, ну скажи ещё что-то! — Лизи от меня не отставала.
Молчун посмотрел на нас, кривя губы. Он держал улыбку с большим трудом. Этот дядька был мне всё более симпатичен.
Тем временем Лизи снова стянула с себя плащ. До пояса. А я неожиданно понял, что Дыба молод. Прям реально молод, даже моложе меня. Лет двадцать, что ли… И капитан по званию. Любопытно…
— Ну? — Лизи облизнула палец и провела по верху груди, отчего та засияла. — Ты видишь, она светится, это возбуждение, ты видишь, я хочу показать тебе грудь, это заводит!
Тело девушки действительно засияло ярче.
Дыба посмотрел на Лизи, упрямо вскинул подбородок, и…
— Протестую! — голос парня дал петуха.
Он жадно уставился на Лизи, которая спустила бюстгальтер с плеч и обнажила грудь. Даже Молчун скосил глаза. Хотя до этого сверлил подчинённого взглядом.
— Четыре месяца. И в качестве поддержки — нарки на соцконтракте.
— Оно того стоило! — кивнул Дыба с восторгом.
— Живой, Леди, следуйте за мной. Поговорим без лишних ушей. И так работать мешаете.
На мой взгляд, если мы чему и мешали, так это скуке. Тут народ вообще голодный до развлечений, раз так с ума сходит.
Лизи снова оделась, я помахал копам и оправился вслед за Молчуном. Я сильно жалел, что так и не обзавёлся простеньким нейроинтерфейсом, так что вопрос, который у меня возник, мне пришлось задавать голосом.
— Лизи, зачем?
Пару мгновений Теоверитка молчала, а потом заговорила, неожиданно серьёзно.
— Наш образ, наша внешность — это то, что для нас словно витрина. Что мы говорим миру. Наше послание и просьба. Почему все мы хотим быть красивыми? Потому что красота звучит как «Любите меня, будьте ко мне добры». Изящная теория, не находишь? Давай поиграем ещё. Почему мы стремимся к стандартам внешности? Переведём: «Любите меня не меньше, чем…» Чувствуешь этот контекст?
Я на мгновение замер, бросил взгляд на подругу и кивнул.
— Давай пойдём дальше. Переведите на этот язык «У меня есть деньги», «Ты меня хочешь», «Не обращайте на меня внимания», «Я тебя контролирую», «Я над тобой доминирую», «Я сейчас расслаблен», «Ты хочешь меня приласкать». Уверена на сто процентов, ты сходу понял о чём я говорю.
Я видел, как Молчун аж ушами пошевелил, вслушивался в монолог жрицы. Всё это время мы шли по ветвистому коридору, в изгибах которого через стены была видна боевая автоматика. Серьёзно у них тут.
— Это язык, язык на котором мы все говорим. Но нафиг не осознаём. Хотя на уровне общения между подсознанием и подсознанием мы считываем именно так. Давай подумаем, а откуда это вообще взялось?
— Ну тут, возможно, всё тривиально. Красота — здоровье — размножение.
Умозаключение казалось логичным.
— Верно. А ещё верно, что люди не могут молчать на этом языке. Мы всегда говорим что-то, не можем не говорить, скорее так. Каждый из них понял мой посыл. Я безопасна, я открыта к сексу, я ищу близости. Не секса, близости. И когда человек отвечает на желание именно близости, он становится открыт. Не инстинкт, но тень его.
— За попытки ментальных манипуляций у нас могут и пристрелить.
Заговорил Молчун. Он остановился у очередного поворота и пнул стену. Стена мягко ушла вглубь, проявила проём двери, а потом уехала вбок.
— Заваливайтесь.
Кабинет Молчуна отличался от моих камер разве что размерами — он был вдвое больше, да большим столом и пятком табуретов вокруг. Вдоль всех стен — кресла. Хотя, может, это переговорная?
Молчун присел на подлокотник дивана, отчего тот ощутимо деформировался. Глаза мне говорили, что веса в нём под двести кило.
— Короче, тут такое дело, я в Бочке получил задания, и…
Я кратко описал все обстоятельства дела. А ещё мне хватило ума по дороге поднять архив записей (победителям любезно предоставляется весь архив с момента начала испытаний).
— Умно, — Молчун прищурил глаз, — сейчас загляну в сеть, посмотрю что у меня на этих гавриков.
Полицейский замолчал, в его глазах появилось облако искр.
— Я помогу вам, — Молчун очнулся минуту спустя.
— В чём подвох?
— Трое из списка — первостепеннейшие ублюдки. Даже награда есть. У троих репутация такая, что я легко размещу как заказ. Чтобы ты понимал — я не проявляю доброту. Но если сможешь поймать или шлёпнуть кого из списка, людям на станции гораздо легче дышать станет. И мне это выгоднее, чем любой адмирал в покойниках. Те твари сидят в чёрных зонах станции и носа не высовывают. А вот народец из списка департаменту как заноза в заднице. Только они прячутся. И тебе придётся их найти.
