Виктор Вагнер - Дети пространства
— А религиозные фундаменталисты у вас на Лемурии есть? — поинтересовался Анджей. По результатам посещения Музея планеты он составил впечатление, что скэттер в основном слишком близок к природе, чтобы представлять собой сколько-нибудь организованные религиозные общины, а про гэзер Ильма прямо сказала, что тот варится в одном информационном супе со спейсианскими городами.
— А как же! — гордо ответила Сесилия. — У меня в регионе целых две общины — пастафарианцы и джайны. А у короля есть даже эти, исповедующие софизм… нет, суфизм.
Дальше непонятным образом мужчины были выпихнуты на экскурсию по древнему городу, а Сесилия с Ильмой остались обсуждать какие-то проблемы хчыагнульской региональной полиции, связанные с этнографией скэттера.
Теперь Анджей получил возможность рассмотреть строения позднеимперского Хчыагнула не из окна автобуса, а вблизи. Почему-то они напомнили ему не имперские столицы Земли, в одной из которых он вырос, а скорее внезапно разбогатевшие на нефтяном буме конца XX–начала XXI веков бедуинские монархии Аравии или, может быть, Москву, которую в начале XXI века точно так же изуродовало нефтяное богатство, свалившееся в постсоветский период.
Всё-таки обычно древние города куда более гармонично сочетают застройку разных эпох. Даже Лелистад и Бразилиа, возникшие на чистом месте в середине XX века, три столетия спустя приобрели определённый шарм древности. А здесь вся застройка относилась к одному периоду. И никаких следов того, что раньше или позже этого периода здесь тоже жили.
Как объяснил Джерри, примерно за поколение до Ри Сахыга город был начисто уничтожен землетрясением и селевым потоком. Уцелела только крепостная стена. При этом Империя была настолько богатой, что восстановила город по последнему на тот момент слову архитектурного искусства на то число жителей, которое он имел до катастрофы. Таким образом, потребности в новом строительстве в городе так и не возникло вплоть до того момента, как планета была перемещена на новую орбиту, и население стало куда-то исчезать. В результате получился очень забавный контраст между величественной, но застывшей древнеарктурианской архитектурой, покой которой нарушался только достаточно почтительными экскурсантами, и живым, зелёным, но эфемерным человеческим городом, полукольцом охватившим исторический центр.
По этому поводу Джерри на память процитировал эссе современного литератора Питера кхе-Чьоля. Анджей восхитился безупречным слогом и ядовитостью сарказма и поинтересовался, кто это вообще такой.
— Никто толком не знает, кто это и где он живёт, — пожал плечами Джерри. — Только в Сети периодически появляются тексты с однозначно узнаваемым стилем. Нет ни одного события, вызвавшего резонанс в блогосфере, на которое он бы не откликнулся. Даже по вашему сериалу «Основание» уже успел проехаться, — Джерри ткнул пальцем в портрет на майке Анджея.
(Вечером в гостинице Анджей нашёл в Сети эту рецензию и прочитал. Чувствовалось, что автор успел не только посмотреть сам сериал, но и прочесть книгу-первоисточник, и скорее полемизировал с идеями Азимова, чем критиковал игру актёров и работу сценариста. От лежащей в основе эпопеи идеи погружения в варварство при распаде централизованной власти он вообще не оставлял камня на камне.)
Обедать археолог повёл гостя в кафе, приютившееся на самом краю исторической части, мотивировав тем, что побывать в Хчыагнуле и не попробовать древнеарктурианскую кухню — это просто упустить всё на свете.
Обстановка в кафе была совершенно необычной — сиденья подвешены к потолку на манер качелей, а вместо вилки подавалось нечто, похожее на большой пинцет. Фирменное блюдо представляло собой что-то вроде спагетти, перемешанных с тонкими колбасками, по толщине сравнимыми с макаронами. Все это предлагалось наматывать на пинцет и отправлять в рот. В общем, при необычности формы это блюдо имело довольно банальное содержание. Зато напитки показались Анджею куда интереснее. До сих пор на Лемурии он пил в основном обычные земные чай и кофе, в крайнем случае сидр, а тут подавались настои из каких-то типично лемурийских трав.
Лемурийские горы
Машина притормозила у незаметного перекрёстка, где в лес, поднимающийся по склону, уходила малонаезженная колея. Ильма легко спрыгнула из кабины, Анджей подал ей оба рюкзака и выбрался следом. Водитель крикнул на прощание что-то неразборчивое и рванул с места, оставляя шлейф пыли.
Ильма взглянула на наручные часы, потом на небо, где сиял оранжевый диск Арктура, и шёпотом выругалась.
— Придётся поторопиться, — пояснила она. — Уже почти полдень, а до хыгра Айол не меньше двадцати километров. Хорошо бы дойти до темноты. А мы ещё и не акклиматизированные.
До заката оставалось ещё минимум часов семь. Вроде рано начинать волноваться, но неизвестно, какая там дорога.
Ильма распределила груз по рюкзакам так, что оба весили почти одинаково, килограммов по пятнадцать. В принципе, за свою жизнь Анджей таскал и не такое. Он вскинул рюкзак на плечи и пристроился вслед за Ильмой, стараясь поддерживать выбранный ею темп.
Первое время идти было легко. Дорога вилась под сенью высоких деревьев, поднимаясь по покрытому лесом склону. Минут через сорок хода рядом с дорогой показалась полянка со скамейкой под дощатым навесом и кострищем, выложенным камнем. Рядом из скалы бил небольшой родник, и маленький ручеёк журчал по камням, пересекая дорогу. Здесь Ильма объявила привал.
Сбросив рюкзак и потянувшись, Анджей обнаружил, что слегка запыхался, но вовремя вспомнил дыхательные упражнения, которым научил его бармен в Офире-восточном. Там это была стандартная практика, помогавшая пришельцам с планет с нормальным атмосферным давлением привыкнуть к разрежённому воздуху хандрамитов.
— Интересная медитативная техника, — прислушалась к его дыханию Ильма. — Это где на Земле практикуют такое? Памир, Непал, Кунь-Лунь, Анды?
— На Марсе научился, — ответил Анджей, завершив комплекс. — У них там давление по каким-то техническим причинам в четыре раза ниже нормального, хотя процент кислорода выше. Поэтому там уже привыкли адаптировать прилетающих.
После этого обмена репликами они замолчали. Просто сидели под навесом и впитывали в себя окружающую красоту, чистый горный воздух, звуки леса. Анджей не был в горах, наверное, уже года полтора. Он заметил, что Ильма тоже наслаждается окружающей обстановкой, как после долгого перерыва.
Вдруг у неё в голове как будто будильник сработал.
— Время, — бросила она, поднеся часы к глазам. — Встали и пошли.
Вскоре после перевала от дороги ответвилась неширокая тропинка, уходившая почти строго вверх по склону. Около развилки стоял столб, к которому была прибита доска с вырезанной ножом надписью «Айольский перевал».
Анджей поглядел под ноги. Отметок краски на камнях, распространённых в австрийских Альпах, здесь не было. Зато между камнями в земле попадались следы подков.
Подъём по этой тропе дался намного тяжелее, чем движение по дороге. Пришлось сделать ещё один привал до перевала. Здесь тоже было оборудовано место с очагом, правда, скамейка была сделана из слегка подтёсанного камня, выступающего из земли, а вместо родника в паре метров от места привала журчал стекающий по склону ручей. Здесь деревья уже не росли — начались альпийские луга.
Следующая остановка была уже на перевале, откуда открывался совершенно шикарный вид в обе стороны. Назад — широкая долина, покрытая лесом, где-то далеко внизу синеют озёра и вьётся река, в другую сторону — нагромождение ущелий и хребтов.
Через полчаса после перевала тропа упёрлась в колоссальный скальный обрыв, поднимавшийся над тропой не меньше, чем на пару сотен метров, и простиравшийся вниз куда-то совсем далеко. Около конца тропы стояло странное сооружение, напомнившее Анджею старинную телефонную будку: врытый в землю столб, накрытый небольшой двускатной крышей из грубых досок, а под крышей к столбу прибит прямоугольный металлический ящик с прорезью, в верхней части которой торчал десяток металлических палочек. Далее прорезь спускалась на несколько сантиметров вниз и, повернув на 90°, выходила на боковую стенку аппарата. Ильма нажала кнопку, подёргала нижнюю палочку, но та не шелохнулась.
— Придётся подождать, — бросила лемурийка. — Перегон занят.
— Это как?
— Тут дальше очень узкая тропа. Даже не тропа, а овринг. Разминуться на ней практически невозможно, особенно если кто с вьючной лошадью или ослом, поэтому поставлены такие аппараты, как на старинных железных дорогах. Выйти на овринг можно, только взяв жезл из аппарата. А аппарат отдаст его только в случае, если никто не вышел на участок тропы с жезлом из аппарата с той стороны. Будь жезл у человека, идущего в ту же сторону, что и мы, после нажатия вот этой кнопки аппарат бы отдал жезл и нам. В общем, развьючивайся, ждём встречного.