Орсон Кард - Тень Великана. Бегство теней (сборник)

– А если на этом корабле они подцепили что-то новое? – не унимался Эндер. – Если они умерли от эпидемии?

– Тогда на нас это никак не подействует, – успокоил отец.

– А если это вообще не жукеры? – спросил Эндер. – Тогда вся твоя уверенность ничего не стоит.

– Неважно, – сказал Великан. – Даже если наш образец был переносчиком микробов, они погибли в космическом вакууме.

– Есть вирусы, способные выжить в космосе, – настаивал мальчик.

– Нам все равно никак его не изолировать. Остатки в любом случае попали на скафандр Сержанта, и тут уж ничего не поделаешь. Придется рискнуть. Наш корабль не рассчитан на работу с инопланетными формами жизни, никто не предполагал, что мы займемся космическими исследованиями.

Эндер знал, что Великан прав. Он заговорил сразу же, едва ему в голову пришла мысль о возможной заразе, но дальше его идеи не простирались. Глупо и стыдно.

– Может, нам повезет, – сказал Эндер, – и эпидемия положит конец нашим мучениям.

– Да что на тебя нашло?! – возмутилась Карлотта.

Великан тут же дал ответ:

– Эндер только что выяснил, что от генетического дефекта, ведущего к самоуничтожению, никого из нас не излечить, не лишив его интеллекта, а может, и вообще никак. Ничего не сделать.

– Я-то думал, как вам об этом сообщить, – сказал Эндер, – а ты просто все взял и выложил.

– Я уже пытался мягко сказать тебе месяц назад, но ты мне не поверил.

Вид у Карлотты был полностью опустошенный.

– Значит, никакой надежды нет?

– Мы все вымахаем, как Великан, – подтвердил Эндер, – а потом умрем.

– В ближайшие пятнадцать лет вы еще многое сможете сделать, – заметил Великан. – Я же смог.

– Но ты не сидел взаперти в космическом корабле в триллионе километров от ближайшего человека, – горько проговорила девочка. – Это не жизнь.

– Это именно жизнь, – возразил отец. – Единственная, которая у вас есть. А теперь за дело. Сержант через минуту вернется, и нам нужно разобрать это существо на части и как следует его изучить. И прошу не забывать, что кто-то вывел чужой корабль на стационарную орбиту. Пока не узнаем, кто это сделал, мы понятия не имеем, с какими опасностями или возможностями довелось столкнуться.

6. Рассказать и показать

Когда Боб разговаривал с детьми об истории, науке или технологиях, с трудом удавалось опережать их по уровню знаний. В конце концов, в детстве он учился только военному делу, а став взрослым – если это можно так назвать, – по-настоящему вел войска в бой или пытался на шаг опередить Ахилла, решая проблемы реального мира.

Здесь, на «Геродоте», он мало в чем мог превзойти детей. Единственное, на что хватало способностей, – отслеживать, чем они занимаются и что изучают, пытаясь вести собственные исследования в неохваченных ими областях. К счастью, дети не считали конкурентами ни его, ни друг друга. Они воспринимали происходящее как игру – роскошь, которой Боб в свое время был лишен.

Они вели с ним интеллектуальные беседы на равных, как и он с ними, учась вместе и уча друг друга. И они действительно чувствовали это равенство, будто не имея никакого понятия, что на самом деле они еще малыши.

Дети называли его Великаном, пытались от него спрятаться. Он понимал их стремление уединиться, чувствовал их недовольство – и соглашался с ним. Точно так же он сам ненавидел Волеску, когда наконец узнал, что стал жертвой его эксперимента.

Они не понимали, насколько по-детски выглядит их реакция, считая себя просто людьми. Дети никогда не осознают, что они дети.

Но опять-таки нельзя было сказать, что они не чувствовали всего того же самого, что взрослые, просто еще не научились скрывать свои чувства – не настолько хорошо умели лгать.

Ребячество, однако, проявлялось не только в этом. Они не умели сдерживать свои чувства, позволяя им влиять на поступки и действия. Разве не в этом и заключается определение взрослости? Тебе хочется одного, но ты поступаешь иначе, зная, что это хорошо, правильно и намного для тебя важнее, чем то, чего тебе хотелось на самом деле.

Дальновидности – вот чего не хватало этим детям. Но любая попытка им об этом сказать лишь повергла бы их в недоумение. Они прекрасно умели заглядывать вдаль, просто не понимали, какое это имеет отношение к решениям, принимаемым здесь и сейчас.

Да и зачем им было это понимать? Они учились сдержанности и самоконтролю так же, как и все дети, – сталкиваясь с несдержанным и неуправляемым поведением других детей. И все же Боб за них боялся, поскольку ему не так уж долго оставалось жить. Он постоянно чувствовал тяжелое сердцебиение, из-за чего с трудом мог заснуть, и знал, что умрет задолго до того, как они достаточно повзрослеют, чтобы сдерживать свои порывы, и научатся уживаться друг с другом.

Все они считали, будто понимают друг друга, и во многом это действительно было так. Чего никто из них постичь не мог, так это собственного характера. В силу крайне юного возраста они до сих пор полагали, что известный им мотив – на самом деле реальная причина их поступков. Взрослый мог сказать: «Нет, я не стану такого говорить, поскольку просто ему завидую, и ничего плохого в том, что сделал он, на самом деле нет». Но ребенок не осознавал чувства зависти, ощущая лишь злость, и все заканчивалось оскорблениями и насмешками. Доверие разбивалось вдребезги.

Подобного допустить было нельзя. Либо им придется рассчитывать друг на друга, либо у них нет будущего. Но если они сумеют остаться в живых и будут работать вместе – какое прекрасное будущее их ждет! Боб пока не мог объяснить им, что он имел в виду. Вернее, конечно, мог, но это окончательно лишило бы их детства, и на них постоянно давило бы знание, что их судьба расписана наперед.

Каждый по отдельности был практически обречен, но вместе они могли стать основателями новой разновидности человечества. Однако если маленькие гении не сумеют решить проблему гигантизма и ранней смерти, представители новой расы обречены умирать, едва почувствовав вкус взрослой жизни. Они окажутся в ловушке вечного детства или в лучшем случае юности. Нет – в худшем случае. Разве может новая цивилизация основываться на выборе, сделанном подростками, которым навязали их роль другие? Подростки редко что-то строили, обычно лишь разрушали.

Тем временем крайне увлекательно было наблюдать за детьми, заинтересовавшимися очередной проблемой. Крошечные ручонки, маленькие даже для шестилеток, держали инструменты, печатали инструкции, манипулировали данными в голопространстве; а разум быстро делал заключения – как правило, верные – и строил на их основании выводы. Казалось, будто находишься в одной комнате с тремя Ньютонами. Но эти Ньютоны и Эйнштейны были преисполнены детского эгоизма. И так будет всегда.

«Возможно, лучшим вариантом стала бы неудача, – думал Боб. – Возможно, если мы не сумеем выжить, если нас уничтожат существа с чужого корабля, будет лучше для человечества. Ибо то, что создаю здесь я вместе со своими сыновьями и дочерью, – раса могущественных детей, преисполненных злобы, страха и жалости к себе. Я могу лишь помочь им понять, что есть лучший образ поведения, чем тот, который они считают естественным. Либо они с ним согласятся, либо нет. Я не в состоянии ничего поделать».

Удачно получилось хотя бы, что каждый из детей имел специализацию, которую выбрал для себя сам. Пока Эндер анализировал наполовину разорванную тушку инопланетного крысокраба, Карлотта и Цинциннат совершили несколько полетов на «Щенке» к чужому кораблю. К шлюзу они не возвращались. Вместо этого Карлотта, пока Сержант защищал ее на случай, если чужаки вдруг начнут обороняться против их вторжения, открыла все служебные люки, после чего занялась измерениями, составлением схем и прочим, позволявшим выяснить, как устроен корабль, и при возможности получить некоторое представление о том, что ждет их внутри.

Результаты оказались впечатляющими. Боб связывался с детьми примерно каждый час, держа включенным аудиоканал, чтобы иметь возможность ответить на любую их реплику, отчего им казалось, будто он заглядывает им через плечо.

Хотя на самом деле у него была своя задача. С помощью зондов и приборов «Геродота» он изучал планету, на орбите которой они находились.

Планета имела кислородную атмосферу. Это означало, что в больших океанах уже произошла бактериальная революция и значительная часть растительности переместилась на сушу. Сканирование различных участков показало отсутствие деревьев – в основном папоротники и грибы. Сила тяжести, на две десятых превосходившая земную, не препятствовала развитию стеблей, которые могли превратиться в массивные стволы, так что отсутствие древесины на планете свидетельствовало, что она еще очень молода.

И никаких следов животной жизни – даже насекомых или червей, – хотя зонды, которые он посылал, были рассчитаны на ее обнаружение. Планета вполне созрела для того, чтобы основать на ней колонию, не беспокоясь по поводу местной фауны; в соответствии с указом Межзвездного конгресса растения требовалось сохранять лишь в виде семян, образцов и данных, с животными же все было иначе, и на колониях приходилось выделять обширные заповедники, обычно целые континенты, чтобы эволюция шла своим чередом.