Евгения Федорова - Вселенская пьеса. Дилогия (СИ)
— Это ли не беспредел, а?! — взорвался я. — Девушку, которая сидела со мной в клетке, собираются через несколько дней превратить в еду для остальных пленников!
— Ее не купили, зачем она нужна? Нас это не касается, — спокойно отмахнулся Учитель.
— А Союза это тоже не касается?!
— Ты ничего не понимаешь, глупый, — снисходительно взглянув на меня, усмехнулся старик. — Это политика, малыш.
— Мне претит политика, в которой жизнь меряется деньгами, а выбор определяется прибылью!
— Ты к этому никакого отношения не имеешь и не тебе судить! — встрял Воин.
— Совершенно верно, — подтвердил Учитель. — Ты скоро отправишься в ряды Союзных войск, доблестный парлакианин. Я замолвлю за тебя слово.
— Спасибо, Учитель Ри, — скромно ответил мужчина.
— Теперь о деле, — посерьезнел старик. — Я выбрал для тебя наказание. Это не в наших правилах, но ты еще не понял всей важности послушания, потому я преподам тебе урок — жизнь твою я пока оставлю себе. Воин, сними-ка доспех.
Воин беспрекословно и быстро выполнил указание Учителя и протянул ему кольчугу. На его серой безрукавке, поддетой под кольчугу, расплывались на груди и боках темные пятна пота.
— Одень, — сказал мне старик. — Ты пойдешь по дороге в поднебесье облаченным в благородный доспех. Это будет для тебя лучшим наказанием, тем более что ты ранен. Дойдешь до верха, ни разу не упав, и я обращусь к Сатрингу. Попросишь отдыха или упадешь — сам понимаешь. Извини.
Я провел рукой по обжигающе-горячим волосам. При такой жаре я просто умру от удара.
— Разрешите хотя бы покрыть голову, — попросил я, теребя изодранную, измазанную бурыми пятнами крови футболку.
— Кольчуга, одетая на голые плечи, причинит тебе лишнюю боль, — предупредил старик. — Но ты волен поступать так, как хочешь.
Я с трудом стянул футболку и завязал ее на голове. Повязки Змея пока держались, несмотря на все побои, которым я подвергался в последнее время. Что и говорить, мой дядя был хорошим врачом.
Весь правый бок представлял из себя лиловое, с фиолетовыми и желтыми потеками пятно. Обращать внимание на такие пустяки сейчас было глупо, но мне стало себя немного жалко. Со сломанными ребрами, страдающими, казалось, в каждой драке, надо не по улицам бегать, а лежать и пить куриный бульон.
Вздохнув, я принял из рук Воина кольчугу. Она оказалась еще тяжелее, чем я предполагал, и уже была горячей — железо нагревается хорошо. С трудом, неуклюже действуя только одной рукой, я натянул ее на себя, задыхаясь от жары и боли.
— Выходит, наш продавец соврал, — задумчиво сказал старик, глядя на меня. — Он сказал, что у тебя сломано несколько ребер.
— Вполне возможно, — попыхтел я, поправляя железные звенья на плече, которые тут же впились в кожу.
— А что же тогда у тебя под повязкой? — спросил невинно старик.
Как я не люблю таки вопросы!
— Пустяки, — проворчал я.
— Ты должен отвечать на вопросы Учителя прямо, — резко одернул меня Воин. Я покосился на него и увидел, что его черные зрачки сузились от гнева. Ему не нравилось, как я разговариваю со стариком.
— Следы штурма моего корабля, — нехотя ответил я.
— Расскажи, — предложил Учитель, жестом указывая мне идти дальше.
— Не думаю, что это интересно, — попытался отвертеться я — говорить было теперь особенно тяжело. Кроме того, мы уже вышли в окраины города, дорога плавно пошла вверх. Это означало, что мы подходим к подножию лестницы.
— А ты не думай, — спокойно возразил старик. — Я хочу, чтобы ты рассказал мне. Хочу доподлинно знать, что за личность попала ко мне на этот раз. У тебя есть шанс рассказать мне интересную историю. Можешь даже приукрасить — я люблю героев.
— Зато я не люблю врать, — сказал я, твердо решив изложить все как можно лаконичнее. — Нас выдернули из подпространственного прыжка, потребовали сдачи. На это я открыл огонь. Оба корабля были серьезно повреждены, и Ванесса взялась нас штурмовать. До корабля долетело два челнока из трех. Нас было чуть больше десяти. Мы уничтожили их всех, одного даже взяли в плен. Тогда я и был ранен. Мне нужна была поддержка в Союзе, и я предложил Ванессе… деловые отношения, отдал ей нашего пленника. Договор был скреплен кровью. Она обманул меня и вот я здесь.
Старик помолчал, потом хмыкнул:
— А ты немногословен. Так и не рассказал, насколько серьезно тебя ранили. Кстати, ты опрометчиво заключил соглашение с Ванессой — с нею надо было заключать совсем другой договор.
— Думаю, не стоит напоминать, что я был ранен, — взвился я, чувствуя себя уязвленным.
— Значит, серьезно, — удовлетворенно кивнул головой Учитель. — А вообще это было умное решение. Особенно, если бы на месте обманщицы Ванессы был кто-то другой. Да, хороший ход, жертв минувший катастрофы в Союзе обязательно бы услышали. Скажи теперь, как тебе удалось уничтожить превосходящую в несколько раз штурмовую группу?
— Дело техники, — отмахнулся я. Мы свернули с улицы, прошли под деревья и вступили на незаметные с дороги широкие ступени.
— Это — дорога в поднебесье, — сказал Учитель. — Здесь начинается наш путь.
По-моему, наш путь уже давно начался. Я устал как собака, пот тек по спине, кольчуга нещадно резала кожу, но я не жаловался, я терпел, хотя мир уже начал казать каким-то серым.
— Вижу, ты не хочешь говорить со мной, — вздохнул старик. — Тогда послушай. Я немного расскажу тебе о Школе. Сегодня день покоя. Мы даем ученикам отдохнуть каждый десятый восход. Им разрешается выходить в город и делать все, что заблагорассудится. Тех, кто осмелится не вернуться в положенное время, ждет наказание. День на Парлаке 15 длится двадцать часов, ночь — пять так, что тебе по началу будет тяжеловато, но ты привыкнешь спать мало. В самые жаркие дневные часы тренировки прекращаются, ученики могут поесть, кто хочет — может восстановить свои силы сном. В утренние и вечерние часы мы тренируемся под открытым небом, в остальное время — в закрытых залах. Если вдруг на небесную гору проливается дождь, все тренировки прекращаются. В праздник дождя надо веселиться. Впрочем, такое случается редко. Это знамение Высших Богов. Так они приветствуют то, что тешит их разум.
— Вы тренируете только бою? — переведя дыхание, тихо спросил я.
— Нет. Мы тренируем не только тело. Механика, устройство мира, малекулярная биология и химия, строение звезд. Тактика проведения боя, планирование атаки и защиты; история, психология и парапсихология, управление личностью, строение пространства и материи. Я могу перечислять бесконечно. Каждый найдет в Школе то, к чему он более способен. Мы можем научить всему.
— Душеспасительные беседы и исправление дурного характера тоже в моде? — просипел я, потому что смолчать не мог хоть и ценой воздуха, которого в легких и так было мало.
— Совершенно верно. Кстати, в этой лестнице три тысячи триста двадцать две ступени — это священное число Школы. Именно такое число раз ты должен будешь подняться по этой лестнице и спуститься с нее прежде, чем станешь Учеником.
Я поперхнулся и закашлялся. Чуть не остановился, но вовремя вспомнил слова старика.
— Теперь о тебе. С завтрашнего дня начинаются тренировки, и тебе придется нести бремя физического тела. Я приглашу к тебе нашего лучшего врача. В распоряжении Школы самые последние средства врачевания. Тебе залечат за эту ночь сломанные ребра и, по возможности, то, что находится под повязкой. Думаю, это не составит большого труда.
Я промолчал и Учитель, похоже, тоже более не хотел ничего говорить. Мы шли молча, поднимаясь все выше. Уже стал хорошо просматриваться город у подножия горы. Несколько раз я позволил себе повернуться, чтобы разглядеть то, что находится внизу, но начал спотыкаться и сосредоточился на подъеме. Я успел увидеть все, что мне было нужно: на горизонте, как раз в том направлении, куда я бежал, далеко за городом среди выжженной солнцем равнины, мой глаз с трудом различил покрытое огнеупорным материалом поле и редкие сверкающие точки на нем. Космопорт. Вот только это был не особенно оживленный порт. Никто не взлетал, никто не садился.
Чем выше мы поднимались, тем меньше казался город, и тем меньше кислорода оставалось в воздухе. Ветра пока не было, и жара душила, охватывая своими плотными лапами. Дыхание было мучительным трудом. Ступени шли террасами, на площадки ложилась разряженная, не приносящая облегчения тень, изломанная корявыми сучьями черных, словно обгорелых деревьев. Земля вдоль лестницы была покрыта жесткой, серой травой, которая умерла, казалось, лет сто назад.
Мне чудилось, я попал в ад.
Ступени были удивительно гладкими, ни одной выщерблены, ни трещины, ровные, словно их высекали не люди — механизм, который не допустит ни ошибки, ни искривления, ни уклона. Ступени бесконечной чередой плыли перед глазами, и мне казалось, что я вот-вот сойду с ума. Мое тело хотело упасть и умереть, но я заставлял его двигаться все вперед и вперед. Злость давала силы. Нет, я дойду! Я не упаду даже там, за воротами, когда вступлю, наконец, на территорию Школы. Пусть они думают, что хотят, но я заставлю себя идти, стоять. Мое тело — это мое оружие. Оно должно быть подчинено мне, и я не дам ему выйти из-под контроля. Оно должно делать то, чего хочу я. А уж о нем я позабочусь позже. И разве оно когда-нибудь могло пожаловаться? Я всегда старался обходиться с ним по-человечески, лишь изредка выжимая его до пустоты внутри. Теперь мне придется выложить на всеобщее обозрение даже эту пустоту. И я шел на одном упорстве, а боль в икрах мало помалу утихала, уступая место одервенелой усталости мышц.
