Евгения Федорова - Вселенская пьеса. Дилогия (СИ)
— Снимай кольчугу, — велел Воин. — Эй, Муж семьи, вставай, теперь у этой комнаты новый хозяин.
— Оставь, — попросил я, стаскивая с себя ненавистный доспех. Уж очень мне хотелось поговорить с этим беднягой.
— Ну-ну, — хмыкнул Воин, забрал у меня кольчугу и вышел, хлопнув дверью.
Я смотал с головы футболку, сел на пол у стены и стал осторожно вытирать ею потные, изрытые красной сеткой от пропечатавшихся кольчужных колец плечи.
Мужчина, лежащий на кровати, по-прежнему не подавал признаков жизни. Он дышал так редко и неглубоко, что я не мог отследить движение его грудной клетки.
— Ты собрался драться с Воином? — спросил я тихо, понимая, что если не начну разговор, бывший ученик так и будет молчать.
То ли он не услышал моего вопроса, то ли не хотел на него отвечать. Он задышал немного глубже, но по-прежнему молчал. Это был загорелый, довольно крепкий мужчина с темно-русыми, грязными волосами.
— Слушай, ты родился на Парлаке 15? — не дождавшись ответа, снова спросил я.
— Да, — помедлив, сказал мужчина и открыл серые с синей радужкой глаза. Он напряг тело и сел, уперев в меня свой странный, какой-то неживой взгляд, за которым таился тщательно загоняемый внутрь страх. — Но теперь это не важно, ведь сегодня я умру.
— Понимаю, — сказал я с сочувствием. — Жена.
— Ребенок. И что самое ужасное: моя смерть им не поможет.
— А Школа?! Она не может спасти твою семью?
— Только если я выиграю бой, — медленно отозвался мой собеседник. — Тогда я уйду отсюда живым и с большими деньгами. За победу платят — за проигрыш… чего он стоит?!
Мы помолчали, потом мужчина спросил:
— Тебя продали Школе, да?
В его голосе я услышал интерес. Он всячески пытался прекратить думать о том, что его ждет. Если разум не готов к смерти, ему всегда нужна поддержка. Наверное, ученик был даже рад, что я появился. Думаю, он уже достаточно побыл один.
— Да, — согласился я с его словами. — Меня продали, но я не намерен здесь долго задерживаться.
— У тебя есть семья? — спросил он, резко возвращаясь к своему горю.
— Жены нет. И детей, но есть… но родные конечно есть.
— Мать?
— Родители погибли, — я опустил глаза, разглядывая свои руки.
— А моя жена так красива, — обреченно прошептал бывший ученик. — У нее волосы цвета степной травы и глаза как то небо, что на закате укрывает эту гору, когда солнце уже ушло далеко за край горизонта. У меня родился сын… Я ведь тут недавно. И все из-за того, что я слишком поздно возвращался домой с работы! Я ведь простой садовник, но нам с женой хватало заработанных денег. Тогда я вовсе не умел драться. На улице мне повстречался человек и сказал: хочешь много заработать за один раз? Я спросил, что надо делать. Мне сказали, что у Великого Сатринга вянут чужестранные цветы — белые ветвистые Лионы. Я лишь слышал о таких цветах — никогда не видел и, не чувствуя подвоха, с охотой согласился. Глупо конечно, сейчас не пойму, почему тогда пошел, ведь знал же, что Школа покупает рабов и выращивает из них Воинов. Никогда бы не подумал, что могу попасть в ловушку своего собственного умения. Я послал жене весточку, что не вернусь ночевать, и отправился в Школу. Цветы и вправду были прекрасны, их белоснежные бутоны размером с голову ребенка, поражали воображение. Раскрывшись с наступлением вечера, они наполняли ночной воздух нежным, удивительным ароматом. Но Лионы не любят солнца, и кусты начали увядать от молодых побегов. Я присоветовал построить для них специальный навес и закрыть кусты с северной стороны от сильного ветра. У краев навеса я велел посадить дикие плющи, чтобы они создали для цветов привычный им мягкий полумрак. Еще Лионы любят воду, и я помог соорудить рядом с ними непересыхающую маленькую заводь, заболачивая землю. Уже к утру листья ожили. Сам Сатринг вышел ко мне, поглядел на свои любимые кусты и покачал головой.
«Я отплачу тебе хорошей монетой за то, что ты сделал, — сказал мне тогда Сатринг. — Ты действительно настоящий мастер своего дела, достигнув совершенства в одном, грешно останавливаться на достигнутом. Ты не только спас от гибели мои кусты, но сделал прекрасную беседку, в которой так хорошо будет сидеть в жаркие дневные часы».
Тогда я понял, что попал в беду. Глава Школы сразу сделал меня учеником и, как я не молил его отпустить меня домой, лишь рассеяно качал головой, любуясь своими драгоценными цветами. Он хотел, чтобы я был при нем и его кустах, чтобы в любой момент мог предугадать каждую их прихоть, а мои увещевания о том, что у меня есть семья, его не трогали. Он твердо решил отблагодарить меня новыми умениями, вовсе не спросив, нужны ли они мне. А жена моя, как оказалось, уже несла в своем чреве кровное дитя.
Садовник замолчал, и я увидел, как на глаза его навернулись непрошеные слезы. Тут наш разговор прервали: дверь открылась, и вошел хмурый худощавый мужчина в годах, одетый в зеленую рубаху. В руке он нес бежевый чемодан.
— Ты выйди, подыши воздухом напоследок, а я осмотрю новичка, — сказал он, и садовник, вздохнув, вышел, с трудом пропихнувшись в дверь. Врачу пришлось попятиться прежде, чем снова войти в комнату.
— Что у тебя? — спросил он, как только дверь закрылась за бывшим учеником Школы.
— Ребро сломано, наверное, — я осторожно пожал плечами.
— На кровать садись, — велел врач. — Иначе нам с тобою тут не разминуться.
Я сел и врач долго и мучительно ощупывал мои бока. Наконец, что-то решив, он порылся в своем чемоданчике, достал оттуда плоский сканер. Про себя я подумал, что стоило именно с это и начать. К чему было столько прощупывать сломаны ли кости, когда можно просто посмотреть? Впрочем, это оказался не сканер. Врач некоторое время возился, что-то настраивая, потом нагнулся надо мной. Когда он поднес прибор к моему боку и включил его, я почувствовал острый холод. Тысячи тончайших игл пронизали кожу, и я вздрогнул.
— Сиди, сиди смирно. У тебя сломано не одно, а два ребра. В третьем трещина. Под повязкой что?
— Заживающая рана, залитая наногелем.
— Варвары, — проворчал Врач. — И не подлечишь тебя теперь после этого варварского лечения. Мучайся и жди, когда сама подживет.
— Варварство, я считал, что наногели — одни из самых передовых разработок…
— Прошлый век для Союза, регенератор — вот самое передовое оборудование. Но, чтобы его можно было использовать в твоем случае, придется вскрывать плечо и вычищать оттуда весь наногель. Регенератор надстраивает клетки, но он не может строить их через инородную среду, нано гель не проводит нужные импульсы.
— Я могу и потерпеть, — ради того, чтобы плечо исцелилось, и вправду можно было немного потерпеть.
— А кто тебе сказал, что я буду этим заниматься? Врач глянул на меня с неприязнью и принялся холодить мне бок. Тогда я и понял, что передо мной и не врач вовсе, а просто обычный местный, которому дали чудо-прибор. И вправду, зачем что-то знать или уметь, когда умная аппаратура способна все сделать сама?
Закончив с ребрами, врача велел мне зажмуриться, и тоже самое проделал с лицом. Нервы тут же онемели, было такое ощущение, словно на лицо мне нацепили маску из цемента. Я вытерпел, чувствуя, как медленно согревается замороженный бок. Боли я больше не чувствовал.
Потом врач сменил повязку на плече, обработав припухшие края своим чудо-прибором, и велел мне выйти на улицу погреться на солнце.
— Иди, пошныряй по Школе, — подсказал он, — лицевые нервы снова заработают только от тепла. Теперь ты хоть прилично выглядишь. Бледноват, правда, но ничего, через пару дней будешь щеголять хорошим загаром. Завтра можешь заглянуть ко мне, чтобы я смазал солнечные ожоги на твоей коже. Иначе облезешь до мяса. Не затягивай, у Парлака навязчивое солнце, а твоя белая кожа непривычна с радиации.
Повернувшись, он вышел вон, а я остался сидеть на кровати, размышляя, занятый размышлениями о садовнике. Чем я мог помочь этому несчастному?
Врач сотворил чудо. Когда я встал, прошел по проходу между стеной и кроватью и сел обратно, то убедился, что бок и правда больше не болит. Более того, кожа медленно принимала свой первоначальный, нормальный цвет, синева расплывалась и блекла на глазах. Должно быть, на моем лице тоже не осталось синяков. Я провел пальцами по губам и не нашел ни одной трещины, ни царапины. Хороший приборчик, надо будет такой для Земли достать! Пускай наука думает.
Итак, вернемся к нашим баранам. Нужно бежать и прихватить с собой садовника, чтобы не мучился. Успеть бы до этого боя, может, перенесут?
С другой стороны, если сам я намеревался убраться с Парлака 15, и тем самым, уйти от дальнейшей погони, что мог сделать этот несчастный? Его найдут в тот же день. И убьют. Или вернут силой, все равно выставят против бывалого бойца.
За стеной загудел, завибрировал звук огромной трубы и я вздрогнул. Что это?
