Евгения Федорова - Вселенская пьеса. Дилогия (СИ)
— Это — Школа, — сказал Учитель, видя мое удивление. — В хорошую погоду, гору видно за многие, многие десятки километров. Только самый невнимательный, занятый своими мыслями, мог не заметить горы, выглядывающей из-за домов. Не правда ли, Школа хороша?
— Да, — только и смог сказать я, лихорадочно соображая, что же делать. Стоило мне подняться по этим ступеням, что само по себе вызывало почти физический ужас (мне даже по ровной поверхности идти было тяжело) и я уже больше не выйду из этой Школы. Меня попросту не выпустят. Нужно было что-то срочно предпринимать. Пересилить себя и броситься наутек, бежать куда-нибудь, забиться в подвал на окраине, снять с себя этот браслет на всякий случай, после чего перебраться еще куда-нибудь в другое место и затаиться. Ночью можно будет выйти, разузнать, где здесь космопорт, попытаться угнать корабль. Умом я понимал, что все вышеперечисленное невозможно. Даже если мне удастся убежать от старика, даже если я по счастливому стечению обстоятельств найду укромное место на чужой планете в совершенно незнакомом городе, даже если я проберусь в космический порт, никто не даст мне угнать корабль. Мне схватят там раньше, чем я успею икнуть. Но я просто обязан был попробовать.
— Почему так высоко, почему так много ступеней? — спросил я, собираясь с силами.
— Путь к совершенству всегда лежит через трудности и страдания. Путь обучения никогда не бывает легок. Это всегда подъем, потому что если ты спускаешься вниз, подгоняемый легким ветерком, значит, ты ничего не достиг или отступаешь.
— Как символично, — усмехнулся я и, мягко развернувшись, бросился обратно по улице. Непринужденной рысцы не вышло из-за адской боли в боку. Я прижал ребра рукой и, сопя и переваливаясь из стороны в сторону, продолжал бегство вдоль трассы. Улучив момент, когда между машинами появился просвет, перебежал на другую сторону, вслушиваясь в отчаянный визг тормозов у себя за спиной; сбавил ход перед боковой улицей и нырнул туда. Почти сразу снова свернул.
Не передать словами, как это трудно: убегать в чужом городе. Когда возможные преследователи знают тут каждый закоулок, а ты, сворачивая, каждый раз рискуешь угодить в тупик, выбраться из которого уже не успеешь.
Но я привык рисковать. Стараясь не соваться на узкие улочки, я убегал прочь, и погони, похоже, за мной не было. Жители шарахались, видя бегущего человека с перекошенным болью и напряжением лицом, расступались, давая мне дорогу.
Я должен, просто обязан убежать! Мне повезет, мне не может не повести!
Тяжелая рука легла мне на плечо и остановила бег. Я чуть не упал — с трудом удалось удержать равновесие. На меня смотрел совершенно незнакомый человек. Я не видел его ни в пропускнике, ни среди идущих по улице парлакиан. Его ладонь сомкнулась на моем плече, сжала крепко, словно тисками, затронув незажившие еще раны. Под этим давлением я начал медленно оседать на асфальт.
Он был альбиносом, как и многие жители Парлака; его мутноватые глаза с пронзительным черным зрачком казались мертвыми, сделанными из стекла. У него было широкое, скуластое, немного туповатое, на мой взгляд, лицо с маленьким носом и узкими губами. Высокий лоб по-бычьи выдавался вперед. На мужчине была легкая кольчуга из серебряных, натертых до блеска маленьких звеньев.
— Пошли обратно? — предложил мужчина хрипловато.
На его правой руке я заметил черный, как и у меня браслет.
— Набегался? — снова спросил меня мужчина. Я прикинул, смогу ли с ним справиться. Широкие, загорелые плечи, руки бугрятся мышцами, но ноги длинные и стоит он так, что в любой момент сможет отскочить. Непростой соперник. Если бы у меня не были сломаны ребра и повреждено плечо, а так…
— Не стоит, — сказал парлакианин, слегка наклонив голову. — Я — Воин. Тебе не пойдет это на пользу.
Я медленно кивнул, принимая его совет.
— А имя-то у тебя есть?
— Я — Воин, — повторил мужчина. — Это мое имя и мой путь. Мне ничего другого не надобно.
— Здорово вам там мозги промывают, — устало подытожил я.
— Пошли, — Воин потянул меня за собой. Я покорно пошел с ним, тем более что плеча моего он не отпускал и всякий раз, когда я замедлял шаг, сдавливал его, причиняя жестокую боль.
— Ты нажил себе неприятности еще до того, как вошел в ворота Школы, — сказал Воин, ведя меня по узким улочкам — мы шли совсем другой, известной лишь мужчине дорогой.
— Тебе-то что? — зло спросил я, дыша, как загнанная лошадь.
— Ты научишься и станешь мне младшим братом, если тебе оставят жизнь. Все ученики мне братья.
— И ты так за них радеешь?! — с нескрываемой иронией спросил я.
— Смотри, будь осторожнее со словами, а то как бы тебе не вырвали твой бескостный язык, — посоветовал без тени угрозы Воин и вывел меня на дорогу, с которой я начал свое бегство. Там нас поджидал, стоя у дома, старик Ри. Его лицо было задумчивым и серьезным.
— Ну-ну, — проворчал я.
— Вернулся? — спросил старик, когда мы подошли. — Проблемы были?
— Нет, — Воин покачал головой. — Ума хватило.
— Ну, спасибо, — скривился я.
— А ты помолчи, — строго сказал старик. — Я решаю сейчас твою судьбу. Далеко убежал-то?
— Был бы здоров, мог бы и убежать вовсе, — кивнул Воин.
— А так?
— Хорошо бегает, — пожал плечами Воин. — Набегаться еще успеет.
— Ладно, пойдемте. На ходу поговорим. А то я вышел на час в город за землянином, а уже два прошло.
— Так сегодня день отдыха, — удивился Воин. — Куда вам спешить, Учитель Ри?
— У нас свои дела, мой мальчик, — мягко одернул Воина старик. — Тебе не надобно о них думать.
— Да, Учитель, — покладисто согласился Воин и опустил глаза, признавая за вину свое чрезмерное любопытство.
Я подумал, что мне тошно смотреть на этого сильного и немолодого человека, чья жизнь и воля находится в чужих руках. Захочет этот старик, и Воин прямо сейчас броситься под проезжающую мимо узкоколесую машину. Захочет, будет ноги ему лизать. Мне стало противно, и я отвернулся.
— Я взял Воина с собой впервые, — сказал внезапно старик. — Так посоветовал мне Торговец. Он предупредил, что ты попытаешься сбежать. Он повторил это при тебе, но ничего не изменилось. Еще Торговец сказал, что ты пытался подкупить его. А ведь у тебя ничего нет.
— Зато есть у моих друзей, — хмуро ответил я.
— Однако, ты нагл и глуп. Ты попытался сбежать, даже не обдумав план, зная, что тебе не сбежать. Я не просто так начал наше знакомство с рассказов о наказании, о существующем в стенах Школы порядке. Теперь не говори мне, что я не рассказал тебе о возможных последствиях.
Я молчал, и старик принял мое молчание за согласие.
— Ты знал, — сказал он утвердительно, — и все равно сбежал.
— Да, — упрямо ответил я.
— Тогда почему?
— Потому что я должен спасти свою планет! — не сдержавшись, я сорвался на крик. — Потому что моя жизнь стоит того, чтобы хотя бы попытаться!
— И что мне с тобой делать? — спросил Ри, медленно шествуя по улице. Он направлялся к горе.
— Отпустить, — хмуро предложил я.
— Нет, отпустить тебя я не могу. Только если докажешь свое право уйти, победив Воина. Но помочь я тебе собирался… до тех пор, пока ты не вздумал от меня сбежать.
Я остервенело чертыхнулся про себя, а вслух спросил:
— И чем же вы могли мне помочь?
— Неблагодарный, — тихо сказал Воин.
— Я, — медленно сказал старик, — вхож в круги, которые тебе даже не снились. Достаточно мне сказать Великому Сатрингу, и он обратиться к Совету Союза с предложением — не просьбой. И его предложение будет немедленно рассмотрено.
— Это потому Союз закрывает глаза на Парлак 15 и торговлю рабами?
— Именно потому, что здесь находится Школа. И в этой Школе готовят их лучших и самых преданных веронов.
— Легально, выходит, все. С разрешения Союза, — презрительно сказал я.
— Нет, не легально. Какая может идти речь о легализации торговли рабами?! Но Союзу известно все, иначе не быть ему Союзом. Мы даем объединенной коалиции дань, они не трогают нас. Именно поэтому никто не захочет с нами ссориться. Мы здесь — управляющий механизм, мы обеспечиваем неприкосновенность и не допускаем беспредела.
— Это ли не беспредел, а?! — взорвался я. — Девушку, которая сидела со мной в клетке, собираются через несколько дней превратить в еду для остальных пленников!
— Ее не купили, зачем она нужна? Нас это не касается, — спокойно отмахнулся Учитель.
— А Союза это тоже не касается?!
— Ты ничего не понимаешь, глупый, — снисходительно взглянув на меня, усмехнулся старик. — Это политика, малыш.
— Мне претит политика, в которой жизнь меряется деньгами, а выбор определяется прибылью!
— Ты к этому никакого отношения не имеешь и не тебе судить! — встрял Воин.
