Миссия Эскарины Ставо (СИ) - Ахметова Елена

Удивительно и вполне ожидаемо одновременно.

Я потерла ладонями лицо, сгоняя остатки дремы и собираясь с мыслями.

- Эрик, я бы хотела, чтобы ты сохранил обмен сообщениями, свой анализ и записи в бортовом журнале и передавал их каждому следующему дежурному. Настрой звуковое оповещение на шестнадцать часов после их пробуждения. Если все дежурные скажут, что никакого обмена сообщениями не было, исключи меня из списка лиц, имеющих доступ к управлению, и сформируй отчет для наземных служб.

- Указания сохранены, — равнодушно отчитался компьютер.

Я повисела еще пару минут, убеждая себя, что поступила верно. Репутации, конечно, жаль, но неадекватный капитан — это куда опаснее, чем поломка сервоприводов. Лучше быть комиссованной на Землю, чем не суметь отыскать «Седну» или, того хуже, послужить причиной гибели пятерых человек.

- Ночной режим, — скомандовала я, наконец, и высвободила стопы из скоб.

Невесомость лишила кровати смысла, но сон в своей каюте превратился в еще один ритуал.

Он значил, что прошел еще один день. Что время не остановилось.

Что у меня еще есть шанс дождаться пробуждения Лаури, будучи в своем уме.

Глава 2. «Линкольн»

Американцы: «Это авианосец „Линкольн“, второй по величине военный корабль Атлантического флота США. Нас сопровождают три крейсера, три эскадренных миноносца и многочисленные корабли поддержки. Я требую, чтобы вы изменили свой курс на 15 градусов на север, или мы будем вынуждены принять необходимые меры для обеспечения безопасности нашего корабля».

Канадцы: «Это маяк. Делайте что хотите».

— Nicholas Hobbes

Выспаться в космосе — та еще задача.

Если справиться со сбоящими биоритмами еще как-то помогали программируемые лампы, с посторонними источниками света — отключенные обзорные экраны, а с постоянным шумом работающих двигателей — сложная звукоизоляция и герметичные переборки, то что делать с гулом вентиляторов, еще никто не придумал. Отсутствие гравитации означало и отсутствие естественной конвекции; неподвижный спящий космонавт быстро расходовал кислород рядом с собой и начинал задыхаться. Вентиляторы, по крайней мере, не давали воздуху застаиваться.

Наверное, не будь я одна, их цикличный гул превратился бы в привычный фоновый шум, на который никто не обращает внимания. Но темнота, пустые коридоры и холодное перемигивание диодной подсветки на каютной консоли давили, не позволяя расслабиться ни на секунду. Я не знала, что хуже: чувствовать, что я единственный человек в сознании на многие световые часы окрест, или внезапно просыпаться от пугающего и одновременно невероятно манящего ощущения, что рядом кто-то есть. «Гибкая психика», благодаря которой я и прошла отбор на службу в Исследовательский флот, услужливо не зацикливалась и чередовала оба состояния. Я просыпалась по «ночам» каждые несколько часов и подолгу ворочалась в пристегнутом спальном мешке, вслушиваясь.

Космос скуп на звуки. Космический корабль — увы, нет.

Слабые зеленоватые отсветы от диодного оформления консоли едва заметно обрисовывали рельеф опущенной переборки. Я сонно сощурилась на привычные изгибы: под толстой стальной обшивкой скрывались гибкие коммуникации и замки, способные в случае необходимости превратить каюту в единственный островок жизни на терпящем крушение корабле. Расположение каждой системы было стандартизировано, и любой курсант мог сказать, где скрывается кабель аварийного питания, а где — шестерни герметичного запора. А уж распознать, если что-то отличалось от обычного порядка, сумел бы и школяр младших классов.

Поэтому, когда подсветка мигнула, я дернулась в мешке, толком еще не проснувшись. Невесомость не упустила шанса игриво подбросить излишне прыткое тело, закручивая его в сторону неприметной двери в санитарный отсек. Спасли страховочные ремни, упруго притянувшие мешок обратно к койке.

Мигал индикатор, который не должен был подавать признаков активности еще как минимум полторы недели.

«Новое сообщение».

- Эрик, почему не было звукового сигнала? — хрипловато поинтересовалась я.

- Звуковой сигнал отключен с получением команды «Ночной режим», — равнодушно отчитался бортовой компьютер.

Машина, напомнила я себе. Ни к чему пытаться очеловечить строчки программного кода. Если бы он мог справиться со всеми ситуациями, необходимости в спасательной миссии не возникло бы — потому что «Седна», управляемая такой же машиной, не попала бы в беду. Но компьютер не способен заниматься расстановкой приоритетов, для этого и нужна я. Нет смысла злиться на Эрика за то, что он не выполнил чужую задачу правильно. Злость — это голос отчаяния и одиночества. Не мой.

- Запусти сообщение, — ровным тоном велела я.

И ошеломленно заморгала, потому что первым звуком, раздавшимся из колонок, был смех. Старательно сдерживаемый, еле слышный за полосой помех, но — живой, здоровый мужской смех. Словом, совершенно не то, что ожидаешь от обмена сообщениями в середине пустоты в нескольких тысячах а.е. от Солнца.

Потом из колонок донеслась какая-то фраза на незнакомом языке, и я остолбенела окончательно.

Возможно, мое решение продолжить полет и было глупым и самонадеянным, но смеяться над ним на Земле никому бы и в голову не пришло. Прислать длинную инструкцию, отстранить меня от командования, велеть разворачиваться немедленно, — вполне вероятно. Но никак уж не хохотать! Кроме того, ближайшее сообщение, которое должен был получить «Норденшельд», ожидалось из комцентра Ее Величества Исследовательского флота, и я могла быть уверена, что запишут его на интерлингве, в полном соответствии с процедурой.

Значит, что бы я сейчас ни слушала, запись пришла не с Земли.

- «Норденшельд», говорит «Карпатия». — В знакомом голосе еще отчетливей звучала агрессивная раскатистая «р» и нотки едва сдерживаемого смеха. — Изменение нашего курса невозможно. Мы — астероид!

На заднем плане грянул-таки дружный многоголосый хохот. Кто-то, не справившись с эмоциями, подвывал в процессе, пытаясь что-то вставить в эфир, но капитан (Глава? С кем я же говорила?) «Карпатии» звучно шикнул, и все стихло.

- Повторяю, отклонитесь от заданного курса либо начинайте торможение, если вам требуется помощь с ремонтом. Расчетное время до столкновения — двадцать шесть земных часов. Минимальное допустимое отклонение от курса… — он начал зачитывать координаты, и я поймала себя на том, что стиснула в руках страховочные ремни.

— Астероид? — переспросила я, словно запись могла мне ответить. — Но это невозможно! В комцентре еще перед вылетом проделали все необходимые расчеты и симуляции. Наша траектория не пересекается ни с одним телом, достаточно крупным и быстрым, чтобы повредить кораблю, не говоря уже об астероиде, где способна разместиться станция связи!

Капитан (все-таки глава?) «Карпатии» дочитал расчетные координаты, дисциплинированно повторил их и оборвал сообщение — слишком поздно, чтобы я не услышала, как он начал хохотать сам. Я осталась сидеть в пустой каюте, на подбитом корабле, где никто не мог бы подсказать мне верное решение, в компании безвольного бортового компьютера и непрекращающегося гула вентиляторов.

«Норденшельду» нужен ремонт, что верно, то верно. Восстановление сервоприводов гравитационных колец позволит разбудить всю команду, что сделает полет гораздо безопаснее и, будем честны, куда полезнее для психики. Но астероидная колония — это всегда один сплошной летающий дефицит кислорода, воды, пищи, света и тепла. Ни один астер не стал бы предлагать ремонт просто так, от широты души.

Ему тоже что-то от нас нужно. Но что?

- Я же не размышляю об этом всерьез? — строго спросила я у себя. — Какой-то неустановленный русский, которого никак не могло быть в этом секторе космоса, присылает сообщение, которое никак не могло успеть дойти, и я начинаю думать, что он может попросить в обмен на ремонт сервоприводов?..