Лоис Буджолд - Осколки чести
— Ну… — Он повел плечами, будто бы тоже покончив с неким обязательством, и продолжил уже более твердо. — Как бы то ни было, моя главная забота — проследить за тем, чтобы вы были действительно готовы к службе.
— Я… я приду в норму после месячного отпуска. Мне просто надо отдохнуть. Я хочу вернуться в Экспедицию.
— И вы вернетесь. Как только врачи дадут разрешение.
— О! — До нее не сразу дошел смысл сказанного. — О, нет. Погодите-ка. У меня возникло н-небольшое недоразумение доктором Спрейг. Очень милая дама, рассуждает вполне логично, но исходные посылки были неверны.
Коммодор Тейлор с грустью глядел на нее.
— Думаю, сейчас мне лучше передать вас доктору Мехте. Она все объяснит. Вы ведь будете сотрудничать с ней, Корделия?
Пугающее подозрение заставило Корделию похолодеть. Она упрямо сжала губы.
— Давайте внесем ясность. Вы хотите сказать, что если ваш психиатр не будет мною доволен, то я больше никогда не ступлю на борт корабля Экспедиции? Никакого к-ко-мандования, да и вообще никакой работы?
— Это… слишком жесткая формулировка. Но вы сами знаете, что в экспедиции, где небольшие группы людей надолго остаются отрезанными от остального мира и вынуждены довольствоваться обществом друг друга, психическое здоровье имеет огромное значение.
— Да, я понимаю… — Она растянула губы в улыбке. — Я буду с-сотрудничать. К-конечно.
ГЛАВА 13
— Ну вот, — жизнерадостно объявила доктор Мехта на следующий день, устанавливая свой ящичек на столе в квартире Нейсмитов, — это совершенно безвредный метод мониторинга. Вы ничего не почувствуете, и прибор вам ничем не повредит — только покажет мне, какие темы важны для вашего подсознания. — Она прервалась для того, чтобы проглотить какую-то капсулу, пояснив: — Аллергия. Прошу меня простить. Считайте этот прибор эмоциональным геологоразведывательным инструментом: он выявит, где прячется источник переживаний.
— И скажет вам, где бурить скважину, да?
— Именно. Не возражаете, если я закурю?
— Пожалуйста.
Мехта зажгла ароматическую сигарету и небрежно положила ее на край пепельницы, которую принесла с собой. Едкий дым заструился в сторону Корделии и заставил ее поморщиться. Странный порок для врача… Что ж, у всех свои слабости. Она покосилась на прибор, стараясь подавить раздражение.
— Итак, в качестве точки отсчета, — сказала Мехта. — Июль.
— Я должна ответить «август» или что-нибудь в этом роде?
— Нет, это не тест на свободные ассоциации — машина сама сделает всю работу. Но если хотите, можете говорить вслух.
— Ладно.
— Двенадцать.
«Апостолов, — подумала Корделия. — Яиц. Дней рождественских праздников…»
— Смерть.
«Рождение, — подумала Корделия. — Эти барраярские аристократы все возлагают на детей. Имя, собственность, культуру, даже управление страной. Тяжкая ноша — неудивительно, что дети гнутся и корежатся под ее весом.
— Рождение.
«Смерть, — подумала Корделия. — Человек, не имеющий сына, там все равно что ходячий призрак, не участвующий в их будущем. А когда их правительство терпит поражение, они расплачиваются жизнями своих детей. Пятью тысячами».
Мехта передвинула пепельницу чуть левее. Так не стало лучше; даже наоборот.
— Секс.
«Вряд ли — я здесь, а он там…»
— Семнадцать.
«Емкостей, — подумала Корделия. — Интересно, как там поживают эти несчастные крошечные эмбриончики?»
Доктор Мехта озадаченно нахмурилась на показания своего прибора.
— Семнадцать? — повторила она.
«Восемнадцать», — твердо подумала Корделия. Доктор Мехта сделала пометку в своих записях.
— Адмирал Форратьер.
«Бедная зарезанная жаба. Знаешь, я верю, что ты говорил правду: ты должен был когда-то любить Эйрела, чтобы так его возненавидеть. Интересно, что от тебе сделал? Скорее всего, отверг тебя. Эту боль я могу понять. Возможно, между нами все же есть нечто общее…»
Мехта подкрутила другой регулятор, снова нахмурилась, повернула обратно.
— Адмирал Форкосиган.
«Ах, любимый, будем верны друг другу…» Борясь с усталостью, Корделия попыталась сосредоточиться на голубом мундире Мехты. Да, если она начнет бурить здесь свою скважину, у нее просто гейзер забьет… Скорее всего, она уже знает об этом — вон опять кинулась что-то записывать…
Мехта бросила взгляд на хронометр и подалась вперед с возросшим вниманием:
— Давайте поговорим об адмирале Форкосигане.
«Давайте не будем», — подумала Корделия.
— А что?
— Вы не знаете, он много работает с разведкой?
— Не думаю. Кажется, в основном он занимается тактическим планированием в генштабе, если только… если только его не посылают в патрулирование.
— Мясник Комарра.
— Это гнусная ложь, — не задумываясь, брякнула Корделия и сразу же пожалела об этом.
— Кто это вам сказал? — спросила Мехта.
— Он сам.
— Он сам. Ага.
«Ты у меня еще получишь за это «ага»… нет. Сотрудничество. Спокойствие. Я совершенно спокойна… Скорей бы уж она докурила или затушила эту штуку. От дыма глаза щиплет».
— Какие доказательства он вам предоставил?
«Никаких», — только сейчас сообразила Корделия.
— Наверное, свое слово. Слово чести.
— Довольно-таки эфемерное подтверждение. — Она сделала еще одну пометку. — И вы поверили ему?
— Да.
— Почему?
— Это… согласовалось с впечатлением, сложившемся после знакомства с ним.
— Кажется, вы целых шесть дней находились у него в плену во время той экспедиции?
— Совершенно верно.
Мехта рассеянно постучала по столу световым пером и задумчиво хмыкнула, глядя сквозь Корделию.
— Похоже, вы твердо убеждены в правдивости этого Форкосиган. Вы не допускаете мысли, что он когда-либо лгал вам?
— Ну… да, в конце концов, я же вражеский офицер.
— И все же вы безоговорочно верите его утверждениям.
Корделия попыталась объяснить:
— Для барраярца клятва — нечто большее, чем просто смутное обещание, по крайней мере для людей старого типа. Господи, да у них даже все правление на этом основано: клятвы верности и все такое прочее.
Мехта беззвучно присвистнула:
— Так вы уже одобряете их форму правления?
Корделия неловко поерзала.
— Ну, не то что бы… Я просто начинаю немного понимать ее, вот и все. Должно быть, это очень сложный механизм.
— Так по поводу этого «слова чести»… Вы верите, что он никогда не нарушает его?
— Ну…
— Значит, нарушает.
— Да, я была тому свидетельницей. Но это далось ему дорогой ценой.
— Значит, он нарушает клятвы за определенную плату.
— Не за плату. Я сказала «дорогой ценой».
— Не улавливаю разницы.
— «Плата» — это когда вы что-то получаете. «Цена» — когда что-то теряете. Там, при Эскобаре, он потерял… многое.
Разговор соскальзывал в небезопасную область. «Надо сменить тему, — сонно подумала Корделия. — Или вздремнуть…» Мехта снова бросила взгляд на часы и внимательно вгляделась в лицо Корделии.
— Эскобар, — произнесла Мехта.
— Знаете, ведь Эйрел честь свою потерял при Эскобаре. Он сказал, что когда развяжется со всеми делами, то поедет домой и напьется. Думаю, Эскобар разбил его сердце.
— Эйрел… Вы называете его по имени?
— А он зовет меня «милый капитан». Мне кажется, это довольно забавно. Весьма саморазоблачительно, в некотором смысле. Он и в самом деле считает меня женщиной-солдатом. Форратьер снова оказался прав… наверное, я действительно стала для него решением проблемы. Что ж, я рада…
В комнате становилось жарко. Корделия зевнула. Струйки дыма окутывали ее, словно усики плюща.
— Солдат.
— Знаете, он ведь на самом деле любит своих солдат. Он исполнен этого своеобразного барраярского патриотизма. Вся честь — императору. Мне кажется, император едва ли заслуживает этого…
— Император.
— Бедняга. Мучится не меньше Ботари. Наверное, такой же чокнутый.
— Ботари? Кто такой Ботари?
— Он разговаривает с демонами. И они ему отвечают. Вам бы понравился Ботари. Эйрелу он нравится, и мне тоже. Отличный попутчик для вашей следующей прогулки в ад. Знает тамошний язык.
Мехта нахмурилась, снова покрутила регуляторы и постучала по экрану длинным ногтем. Вернулась к предыдущему вопросу:
— Император.
У Корделии слипались глаза. Мехта запалила вторую сигарету и положила ее рядом с окурком первой.
— Принц, — произнесла Корделия. «Нельзя говорить о принце…»
— Принц, — повторила Мехта.
— Нельзя говорить о принце. Эта гора трупов. — Корделия щурилась от едкого дыма. Дым? Странный, ядовитый дым от сигарет, которые закуривают и больше ни разу не подносят ко рту…
— Вы… одурманиваете… меня… — Ее перешел в полупридушенный вопль, и она, пошатываясь. поднялась на ноги. Воздух был густым как клей. Мехта подалась вперед, приоткрыв рот от напряжения. Когда Корделия метнулась к ней, она от неожиданности вскочила с кресла и попятилась.
