Лоис Буджолд - Осколки чести
— Мы думали, это станет приятным сюрпризом, — добавила мать.
— Да уж, это было сюрпризом. Остается надеяться, что меня не запрут в комнате с мягкими стенами. С недавних пор я терпеть не могу запертые помещения. — От одной только мысли об этом у нее сжалось горло. Пытаясь успокоиться, она старательно перевела дыхание.
Интересно, думала она, где-то сейчас Форкосиган, что он делает? Идея напиться до бесчувствия с каждой минутой казалась все более и более привлекательной — ей хотелось оказаться рядом с ним и надраться вместе. Она помассировала переносицу двумя пальцами, чтобы снять напряжение.
— Можно мне теперь поехать домой?
— Толпа еще не рассосалась? — спросила мать.
— Боюсь, что нет. Мы попытаемся сдержать их.
Доктор шел по одну сторону Корделии, мать — по другую, а сама она всю дорогу до автомобиля матери пребывала в воспоминаниях о поцелуе Форкосигана. Толпа все еще напирала, но как-то притихла: сограждане взирали на нее почтительно и даже слегка испуганно — это резко контрастировало с их первоначальным радостным настроем. Корделия сожалела о том, что испортила им праздник.
У жилой шахты, где была квартира ее матери, тоже толпились люди. Они стояли в фойе рядом с лифтами и даже у самых дверей квартиры. Корделия улыбалась им и легонько махала рукой, но на все вопросы лишь качала головой: она была не уверена, что сумеет ответить вразумительно. Пробравшись сквозь толпу, они наконец закрыли за собой дверь.
— Уф-ф! Они, наверное, с самыми лучшими намерениями, но… Господи, мне казалось, они хотят съесть меня живьем!
— Все так взбудоражены этой войной, и Экспедиционный корпус… все, кто носит голубую форму, стали настоящими знаменитостями. А потом вернулись военнопленные и твоя история вышла наружу… Хорошо еще, что к тому времени я уже знала, что ты в безопасности. Бедняжечка моя!
Корделия охотно позволила снова заключить себя в объятия.
— Ну, тогда понятно, откуда они взяли этот вздор. Барраярцы пустили этот нелепый слух, а все остальные подхватили. Я ничего не могла поделать.
— Что они с тобой сделали?
— Они таскались за мной по пятам, донимали предложениями полечиться — они думали, что барраярцы что-то намудрили с моей памятью… О, я поняла. Ты хотела спросить, что сделали со мной барраярцы. Ничего особенного. Ф-форратьер, может, и хотел, но не успел приняться за дело, как с ним произошел несчастный случай. — Она решила не тревожить мать подробностями. — Но все же кое-что важное произошло. — Она замялась, а затем выдала: — Я снова встретилась с Эйрелом Форкосиганом.
— Этим ужасным человеком? А я, как услышала его имя в новостях, все гадала, тот ли это субъект, что убил твоего лейтенанта Роузмонта в прошлом году.
— Нет. Да. То есть это не он убил Роузмонта, а один из его людей. Но это тот самый.
— Не понимаю, отчего он тебе так по душе.
— Уж теперь-то ты должна его оценить. Он спас мне жизнь. Прятал меня в своей каюте целых два дня после того, как был убит Форратьер. Меня бы казнили, если бы поймали до смены командования.
Но мать казалась скорее встревоженной, чем благодарной.
— Он… что-нибудь сделал с тобой?
Этот вопрос таил в себе нечаянную иронию. Корделия не решилась рассказать матери о невыносимом грузе тайны, который взвалил на нее Форкосиган. Ее мать ошибочно истолковала пробежавшую по ее лицу тень.
— Ох, доченька моя! Мне так жаль.
— Хм? Да нет же, черт побери. Форкосиган не насильник. У него пунктик относительно пленных. Даже палкой к ним не притронется. Он просил меня… — она смолкла, глядя на добрую, встревоженную, любящую стену лица своей матери. — Мы много разговаривали. Он нормальный человек.
— У него не слишком хорошая репутация.
— Да, я слышала кое-что. Это все ложь.
— Так значит… он не убийца?
— Ну… — Корделия попыталась подыскать наиболее правдивый ответ. — Наверное, он убил н-немало народу. Он же солдат, понимаешь? Это его работа. Он не виноват, если иногда хватает через край. Хотя мне известны только трое людей, которых он убил не по долгу службы.
— Только трое? — слабо повторила ее мать.
Повисла пауза.
— Так значит, он не… преступник? Не извращенец?
— Конечно, нет! Хотя, насколько я понимаю, у него был немного странный период — после того, как его жена покончила с собой… Вряд ли он догадывается, насколько много мне известно. Не то что бы я поверила всему, что рассказывал этот маньяк Форратьер. Подозреваю, что отчасти это правда, по крайней мере насчет их отношений. Форратьер явно был просто помешан на нем. А Эйрел отвечал ужасно уклончиво, когда я спросила его об этом.
Глядя в лицо перепуганной матери, Корделия порадовалась, что никогда не хотела стать адвокатом. «Все мои подзащитные навечно остались бы на принудительном лечении».
— Это стало бы гораздо понятней, если бы ты познакомилась с ним, — с надеждой добавила она.
Мать неуверенно рассмеялась:
— Похоже, он тебя просто околдовал. Так что же ты в нем нашла? Интересно говорит? Хорош собой?
— Не знаю. Говорит он в основном о барраярской политике. Утверждает, то питает к ней отвращение, хотя мне кажется, что это скорее одержимость. Он не может забыть о ней даже на пять минут. Словно она в нем самом.
— А что, это такая интересная тема?
— Ужасная, — честно ответила Корделия. — От его сказок на ночь неделю не заснешь.
— И уж точно дело не во внешности, — вздохнула мать. — Я видела его в новостях.
— Ой, ты их записала? — сразу же оживилась Корделия. — Где они?
— Помнится, я оставила кое-что в файлах видео, — ответила та, ошеломленно уставившись на дочь. — Но право же, Корделия… твой Рег Роузмонт был раз в десять симпатичнее.
— Наверное, симпатичнее, — согласилась Корделия. — С объективной точки зрения.
— Так что же в нем все-таки есть?
— Не знаю. Наверное, достоинства его недостатков. Отвага. Сила. Энергия. Он всегда может дать мне десять очков вперед. У него есть власть над людьми. Не совсем то, что называют лидерством, хотя и это тоже. К нему нельзя относиться равнодушно. Самый странный человек, которого я когда-либо встречала, и боготворит и ненавидит его одновременно. Но рядом с ним никто не скучает.
— А к какой категории относишься ты, Корделия? — поинтересовалась мать.
— Ну, я не ненавижу его. Хотя не могу сказать, что преклоняюсь перед ним. — Она надолго замолчала, потом подняла глаза, чтобы встретиться с матерью взглядом. — Но когда он поранится, у меня течет кровь.
— О, — только и вымолвила мать. Губы ее улыбались, но взгляд был уклончив, и она с излишним усердием принялась раскладывать немногочисленные вещи Корделии.
* * *На четвертый день отпуска начальник Корделии привел неприятного посетителя.
— Капитан Нейсмит, это доктор Мехта из медицинской службы Экспедиционного корпуса, — отрекомендовал ее коммодор Тейлор. Доктор Мехта была стройной загорелой женщиной одних лет с Корделией. Ее темные волосы были зачесаны назад, и вся она казалась холодной и стерильной в этой голубой униформе.
— Опять психиатр, — вздохнула Корделия. Мышцы у основания ее шеи свело судорогой. Снова допросы — снова увертки, увиливание, все более ненадежная паутина лжи для прикрытия прорех в ее истории. А за недомолвками скрывается горькая правда Форкосигана…
— В ваше личное дело, наконец, попали доклады коммодора Спрейг. Увы, с небольшим опозданием. — Губы Тейлора сочувственно сжались. — Ужасно. Я весьма сожалею. Если бы мы получили их раньше, то могли бы избавить вас от излишних переживаний. Да и всех остальных тоже.
Корделия покраснела.
— Я не хотела пнуть его. Он вроде как… наткнулся на меня. Это больше не повторится.
Коммодор Тейлор подавил улыбку.
— Ну, я за него не голосовал. Душка Фредди меня не заботит. Однако, — он прочистил горло, — он-то как раз очень интересуется вами. Вы теперь крупная общественная фигура, нравится вам это или нет.
— О, да чепуха это все.
— Вовсе не чепуха. У вас есть обязательства.
«Кого ты цитируешь, Билл? — размышляла Корделия. — Это не твой голос». Она устало потерла шею.
— Я думала, что уже выполнила все свои обязательства. Чего еще они от меня хотят?
Тейлор пожал плечами. — Предполагается… мне дали понять… что вам прочат будущее представителя… представителя правительства. В связи с вашим военным опытом. Как только вы поправитесь.
Корделия фыркнула.
— У них какие-то ужасно странные представления о моей военной карьере. Слушайте… Душка Фредди пусть хоть накладной бюст надевает, чтобы охмурять избирателей-гермафродитов с Кварца. Но что касается меня, то я не собираюсь играть роль пропагандистской коровы, которую будут доить какие-то партии. Выражаясь словами одного моего друга, я испытываю отвращение к политике.
