Пасынок империи (Записки Артура Вальдо-Бронте) (СИ) - Точильникова Наталья Львовна

— Артур Вальдо, если не ошибаюсь?

— Да.

Рядом с моим столом стоял молодой человек лет тридцати и держал поднос.

— У вас свободно? — спросил он.

— Да, садитесь. С кем имею честь?

— Илья Махлин.

— Очень приятно, — сказал я.

Он сел напротив.

— Ну, как вам наш пансионат для грешников?

— Терпимо.

— На сколько вас сюда?

— Две недели.

— Немного, — сказал он. — Мне мой психолог сказал минимум полгода.

— А по приговору сколько?

— А у меня нет приговора. Я согласие подписал.

— До суда? — спросил я.

— На второй день следствия. Я признал вину.

— А что с вами случилось? — спрашивать «за что?» казалось нетактичным.

— Я врач, — ответил он. — У меня пациент умер.

Ну, вот и первый убийца. Правда, по неосторожности. В кодексе это не называется убийством, потому что убийство по определению умышленное. Есть более мягкая формулировка.

— Причинение смерти по неосторожности, — пояснил Илья.

— Я понял. Знаете, я же юрист, хоть и не доучившийся. Насколько я понимаю, от этой статьи можно отбрехиваться до последнего и подавать кассации до посинения, потому что очень трудно доказать, что это ваша вина, а не просто несчастный случай или несовершенство науки.

— Да можно. Легко. Я им сам на допросе под биопрограммером все и выложил: и что я должен был сделать, и чего не сделал. Я-то понимаю. Ну, следователь мне и говорит: «Куда едем в тюрьму или в Психологический центр?» «В Психологический центр, конечно».

— Вы были в Закрытом Центре?

— Нет, в ПЦ не был. Все-таки неумышленное преступление. Сразу отправили сюда. Правда, под охраной. Хотя я бы и сам доехал.

— Он преувеличил, мягко говоря, ваш следователь, — сказал я. — Это не арестная статья. Вообще не имели права ни в какую тюрьму отправлять. И под охрану брать не имели права. Максимум контрольный браслет.

— Ну, я же не знал, — сказал он. — Потом меня просветили.

— Кто?

— Мой психолог. Но он сказал, что ничего страшного не произошло, что, если бы я не подписал согласие, и был суд, я бы все равно поехал сюда и на столько же, только двумя месяцами позже. ПЗ положительное, значит, все правильно.

— А бывают отрицательные?

— Говорят, да. Ошибки следователей, судебные ошибки. Редко, но бывает.

— Илья, вы помните фамилию следователя?

— Конечно. Жеребков.

— Угу, я запомнил. Нагорному скажу. Или Леониду Аркадьевичу. Или обоим.

— Да, не надо. Я не в обиде, в общем.

— Причем тут вы? Дело в других. Он сейчас лжет, а потом что будет? Дела начнет фабриковать?

— Это у них методика допроса, по-моему…

— Илья, я по методикам допроса экзамен сдавал. Нет там вранья в качестве методики. Я понимаю, что до эпохи биопрограммеров это еще можно было как-то оправдать. Но сейчас! Нет в этом никакой необходимости. И в вашем случае не было. Он просто себе работу облегчил: никого больше не допрашивать, не делать экспертиз, не писать обвинительное заключение.

— Не хотите ему залепить пощечину? — улыбнулся Махлин.

— Хочу. Но не буду. Пусть Александр Анатольевич разбирается. По закону.

— Угу. Артур, интересно, а что вы здесь делаете?

Я пожал плечами.

— Вы о чем? Вообще-то завтракаю.

Я вспомнил про кофе и обнаружил, что он остыл. Круассан постигла та же участь.

— В Центре я имею в виду, — пояснил Махлин. — Тут при Центре есть церквушка православная, а там иконостас. Вот там вам, по-моему, самое и место.

— В церкви? Я не верующий.

— На иконостасе.

Я хмыкнул.

— У меня ПЗ положительное.

— А кто писал?

— Старицын.

— Старицын — это круто. Как это он так?

— Ладно, — вздохнул я. — Видимо, не так уж у меня лучезарно со святостью. Вы сколько здесь?

— Три месяца.

Я кивнул и все-таки принялся за круассан.

— Вы без кольца? — спросил Илья.

— Угу. Вчера Старицын отобрал. Заговорился с девушкой позже одиннадцати.

— Не переживайте. Он вас еще денек повоспитывает и вернет. Здесь кто только на это не нарывался. Я сам неделю проходил без кольца. И на минимальном рационе. Вам, кстати, что-нибудь взять из платного набора? Как только будет кольцо, деньги вернете.

— Ветчины, — сказал я.

Она оказалась не самой дорогой, но свежей. И была очень в кайф. Все-таки зря я ужинал апельсиновым соком.

— Илья, а сколько времени? — спросил я, доедая последний кусок.

— А вон часы.

Небольшое табло располагалось над дверью в столовую и показывало без десяти десять.

— Старицын меня убьет, — сказал я.

— Да здесь за пять минут можно дойти.

— Ну, все равно пойдемте. Спасибо вам!

Я вернулся в комнату и сел на кровать. Без пяти десять. Звонок раздался ровно в десять ноль-ноль. Я нехотя встал, прошел узким коридорчиком мимо душевой и открыл. Это напоминало то ли религиозный обряд, то ли куртуазный танец: Старицын звонит в дверь, от которой у него есть ключ, а я ее открываю.

— Доброе утро, Артур, — сказал Олег Яковлевич.

— Доброе утро. Мне на кровать?

— Угу, ложитесь.

Я подчинился.

Старицын взял стул, сел рядом с кроватью.

— Артур, как спалось?

— Как в склепе, — честно сказал я. — Ничего не помню. И голова утром как кирпич.

— Сейчас не болит?

— Нет.

— Ну, и отлично.

— Олег Яковлевич, биопрограммер работал всю ночь, да?

— Конечно.

— А что он делал?

— Ничего особенного. Просто подготовка к психокоррекции. Чтобы вас не трясло перед каждым сеансом.

Объяснение было реалистичным. Меня действительно не трясло. Ни в малейшей степени.

— А сейчас он работает? — спросил я.

— Работает, конечно.

— Странно, я вообще ничего не чувствую.

— Ну, он же не только растормаживать умеет.

Растормаживал он, видимо, все равно. Голова не кружилась, но была слабость во всем теле и спокойная безучастность в душе: вот лежу я здесь — и прекрасно, и комфортно, и не надо больше ничего.

— Давайте вот, с чего начнем, — сказал Олег Яковлевич. — Вы все еще считаете себя правым в этой истории?

Я задумался. Как бы это поточнее сформулировать?

— Со времени кассации ничего не изменилось, — сказал я. — Я и сейчас считаю, что в принципе прав, но, видимо, надо было сдержаться. Кривин погиб, и когда я увидел его мертвым, никаких недобрых чувств, никакой обиды на него у меня не осталось. Он был лжец, но за клевету же не казнят.

— А вы бы могли сдержаться? Насколько это сильнее вас?

— Думаю, что мог. Не сильнее.

— А почему не получилось?

— Если честно, не стремился.

— Вам хочется походить на отца?

— Хотелось. Но перед тем как приехать к вам, я летал к нему в Лагранж…

И я выложил все подробности нашего разговора вплоть до истории с неслучайным выстрелом. И даже не задумался, что говорить стоит не все. Голова почти не кружилась, но тормоза все равно не работали.

— Так что, думаю, больше не хочется.

— Точно?

— Походить на его идеальный образ, наверное, хочется до сих пор, если отвлечься от некоторых деталей того дня, когда погибли пассажиры. Быть отважным, независимым, верным себе и своим принципам. Но я же на другой стороне.

— И вам очень хочется показать всем, что вы на другой стороне, да?

— Да.

— И все средства тут хороши…

— Не все. Но одна лживая физиономия вполне может потерпеть…

— То есть истинной целью было доказать преданность императору, одновременно продемонстрировав независимость, отвагу и верность принципам.

— Да, — сказал я.

Хотя понял, что это действительно так, секунды две назад.

— Угу, — кивнул Старицын. — Теперь, сформулируйте мне, пожалуйста, в чем ошибка.

Я даже не усомнился, что ошибка действительно есть.

— Это не метод доказательства преданности, — сказал я. — Да и всего остального.

— Отлично. Мне здесь вообще делать нечего, — улыбнулся Старицын. — А что метод?