Ира Андронати - Малой кровью
— Ну-у-у, — протянула Юлька спасительное «well», поскольку совершенно не понимала, что следует отвечать.
— Вот тебе и «ну». Вообще-то ведь это злая сказка. Про злых, невоспитанных, жадных детей и про одинокую старуху, которая так и не смогла прекратить грабеж. Но хочется, чтобы ребятишки потом, много лет спустя, сами до этого додумались. А не так, чтобы по подсказке… Потому что если с подсказками, то и не додумываются никогда. Вот я и держу под стойкой дробовичок. На всякий случай. Мало ли…
Юлька подумала, что должна бы встревожиться. Но вместо этого вдруг, наоборот, расслабилась.
— А если бы вы знали, — вдруг спросила она, глядя куда-то мимо Памелы, — что какой-то человек — очень плохой, вы смогли бы выстрелить в него из вашего дробовичка?
Та внимательно посмотрела на гостью:
— Деточка, владеть оружием имеет смысл только в одном случае — когда ты точно знаешь, что в нужный момент выстрелишь. Хорошо хоть закон теперь этого не запрещает, спасибо Арни… по-моему, нам с ним здорово повезло. Знаешь, как раньше было? Не знаешь… ну и ладно. Нечего вспоминать всякое идиотство. А вот о чем ты спрашиваешь… Я не знаю. В конце концов, что такое «плохой»? У меня есть брат, сводный, который не работает, пьет на деньги своей жены, бьет ее… Наверное, он плохой. И даже очень плохой. Но когда он приезжает сюда — а он такой большой, грузный, тяжелый, — ребятишки с него не слазят целый день, валяют его по лужайке, тузят, визжат, катаются с него, как с горки… Один день в году он хороший. Может быть, очень хороший… самый лучший… Ну и как тут быть? Стрелять мне в него или воздержаться?.. Ой, детка, по-моему, тебе надо прилечь.
Юлька только сейчас осознала, что на нее опять наваливается эта непонятная, почти неодолимая дурная сонливость, глазки останавливаются… останавливаются… но никак нельзя было поддаться ей в этом странном месте.
— Простите, пожалуйста, вы не могли бы сварить мне очень крепкий кофе? Мне надо ехать, я уже и так слишком задержалась…
Хозяйка неодобрительно покачала головой.
— Кофе… Тебе ведь еще нет двадцати одного?
— Нет, — сказала Юлька. — Но у меня есть вот это… — Она вытащила из кармана кью-карточку и показала Памеле. — Так что кофе мне можно.
— Так ты из этих? — Памела показала глазами в потолок.
— Была, — сказала Юлька.
— Кого только не встретишь, — вздохнула Памела. — Кофе. Кофе, чтобы проснуться. Сейчас я тебе сварю именно такой…
Юлька закрыла глаза, а когда открыла, увидела очень близко лицо настоящей ведьмы: проволочно-толстые белесые волосы, морщинистый лоб, веки без ресниц, огромные зрачки, желтоватые белки глаз в густых сеточках сосудов, мешки под глазами, пористый красноватый нос, бескровные губы…
— Эй! — сказала ведьма и отодвинулась, вновь превратившись в Памелу. Юлька попыталась сглотнуть, но что-то застряло в горле — наверное, вскрик. — Ты что? Ты меня слышишь? Очнись, детка!
— А-а… Да, все нормально… уже прошло… прошло… Который час? — И тут же посмотрела на часы, сама себе кивнула — и через мгновение забыла то, что видела. — Я что, уснула? Я кричала?
— Вот кофе, — сказала Памела, с нова присаживаясь рядом. — Мне не хочется тебя отпускать в таком состоянии. Ты слетишь с дороги, и я буду виновата.
— Я не слечу с дороги, — сказала Юлька. — Пять минут — и я буду в форме… Это мой нормальный дневной сон. Я так приучила себя. Сплю две-три минуты днем — очень помогает.
Она взяла двумя руками тяжелую керамическую кружку и отхлебнула большой глоток — Памела только охнула. Горячим шариком он упал в желудок — и там взорвался…
Еще часа три после того Юльке казалось, что она выдыхает невидимый огонь.
Глава восьмая
Москва, Россия. 28. 07. 2015, 05 часов 10 минут
Такого Селиванов, вообще-то говоря, от себя не ожидал. Конечно, это и обещанные Маргошины капли, не без того, но все же, все же… Он похлопал себя по плотному брюшку, потом стукнул кулаком. Никакой тебе дряблости, сплошная мышца. И Маргошу ублажил по полной программе, вон как посапывает…
Сам он был совершенно ни в одном глазу: бодр и готов к дальнейшим подвигам. Так легко он себя не чувствовал, пожалуй, с времен, когда последний раз проходил трехмесячные курсы повышения квалификации в ВМА. Тогда были веселые друзья, гусарские пьянки и бескорыстные девочки quantum satis — «сколько нужно». А сразу после окончания его ждало новое предложение, от которого он не смог отказаться, настолько заманчивым оно было… а толку? Началось вторжение, и уже нельзя было уйти и заняться чем-то другим, а надо было только пахать, и пахать, и пахать.
И все-таки он напахал немало, совсем немало, но потом пришла эта белобрысая гадина…
«Никогда не думала, что неприязнь может быть такой… генеративной», — сложив руки над толстенькой попкой и покачиваясь на каблуках, говорила Марго. Она стояла перед его «иконостасом» и рассматривала вырезанные из газет и журналов фотографии: госпожа Эвита фон Гофман с «сыном» Кешей, без Кеши, со своим сожителем, все втроем, в компании с бывшим президентом, в компании с нынешним президентом, еще с какой-то политической шпаной, с офицерами, с мальчишками и девочками, с профессорами и академиками… Тогда он молча выдернул из висевшей на двери мишени дротик и метнул в фотографии. Не целясь, но очень точно. Прямо стерве между глаз. «Вот это бросочек!» — восхитилась Марго…
Сейчас он сам подошел к этой фотовыставке. Многие портреты были буквально изрешечены дротиками. Селиванов послюнил подушечку большого пальца и поставил госпоже фон Гофман печать на лбу — прямо между глаз.
Так и будет, пообещал он ей, улыбнувшись на прощание.
Он умылся и побрился, не без удовольствия разглядывая свою физиономию. И чем она тебе, козлу, раньше не нравилась?.. Ну, нос легко краснеет, так мы его сейчас «мерикеем» натрем, и порядок. Ну, щеки дряблые… так ведь тебе и лет уже скоро шестьдесят, и в остальных местах ты не худенький. Если Маргоша правду говорит, скоро все втянется, вон марцалы какие поджарые, гады.
…и всем говорить, что у меня баба наполовину марцалка… Знаю я, знаю, все уши прожужжали, что говорить нельзя, а приятно-таки — щекочет, щекочет ретивое…
Как это может быть, однажды спросил он ее, тебе же не десять лет, а она засмеялась, развела руками и сказала: какой ты у меня наивный, хоть и в Комитете служил, они здесь уже знаешь сколько? Лет сто как минимум… Он подумал и согласился: вполне может быть. Слишком легко они вписались в действительность, без разведки такое немыслимо.
Из завала одежды в шкафу он выволок бежевые парусиновые брюки, той же фактуры, но зеленоватого цвета легкий пиджак, потом — черную шелковую футболку. Все мятое, но через два часа само собой разгладится; Селиванов никогда не гладил вещи утюгом и не покупал ничего такого, что было бы необходимо гладить. При этом он был своего рода денди…
Оделся. Пиджак все-таки сделался немножко тесен. Так, а если на одну пуговицу… Придирчиво осмотрел себя: прямо, с одного бока, с другого. Терпимо.
Позавтракал, как всегда, чашкой кукурузных хлопьев с молоком и баночкой фруктового йогурта. Запил все это маленьким чайником хорошего зеленого чая. В чем, в чем, а в зеленом чае он толк когда-то знал…
Посмотрел на бутылку, все так же стоящую на подоконнике. Чудо свершилось: на спиртное не тянуло совершенно. А вот капли надо принять… пять капель на рюмочку теплой воды, горечь и гадость редкая, поэтому немедленно запить…
Селиванов обулся — мокасины из мягкой оленьей кожи на кожаной же подошве, — подхватил портфель и тихонько вышел из квартиры, беззвучно прикрыв за собой дверь.
И тогда, сладко потянувшись, проснулась Марго.
Герцогство Кретчтел, Сайя, планета Тирон.
Год 468-й династии Сайя, 46-й день весны, час Собаки
— Товарищ полковник! Ну, товарищ же полковник!..
Да. Сейчас. Жополковник… Потолок.
— Откройте глаза… Вот так.
Воды. Два белых пятна, неровных белых пятна.
— Попейте… вот…
Жидкое, холодное… очень холодное… сладкое…
— Что с ним, Пал Данилыч? Перегрев?
Пал Данилыч… Урванцев, правильно. Док Урванцев. Пятно слева.
— Сердце, какой там перегрев… Он же у нас сердечник, ты и не знал…
— Я знал, я таблетки его при себе таскал, только не думал…
— Не думал… Ладно, обошлось вроде на этот раз, только пусть лежит. Так и скажи — доктор не велел будить. И все.
Пятно справа качнулось и неожиданно стало Дупаком.
— Дупак, — сказал полковник. — Ты…
— Я, Игорь Николаич! Вы живые! Ну, как камень…
Вдохнуть… выдохнуть. Слева все кромешно занемело — от шеи и до края ребер, касаться боязно, а вдруг дыра? Вдох… выдох…
Но ничего не болит. Могло болеть, а не болит. Что не может не радовать.
— Урванцев, — позвал полковник. — Подойди, Урванцев.
Пятно слева стало Урванцевым.
— Слушаю, Игорь Николаевич.
— Как обычно?..
