Илья Шумей - Звезды нового неба
– Но что в таком случае мешает вам вернуться? – недоуменно нахмурился я.
– Гордость, – на лице девушки промелькнула тень досады, – это означало бы, что все, что делалось последние пятьдесят лет, оказалось напрасно. Что все принятые основателями решения – ошибочны. Что все мы – дураки, выгнавшие сами себя на задворки человеческой цивилизации. Нужно обладать немалым мужеством, чтобы признать такое. И я уверена, что подобное решение Совет никогда не примет, вне зависимости от того, какого мнения придерживаются отдельные его члены.
– А ты, как я понимаю, решила действовать «снизу», налаживая контакты между никарами и остальным человечеством при помощи, так сказать, «народной дипломатии»?
– Как-как ты нас назвал? – Кадеста даже приподнялась на локте.
– Никары, то есть «Новые Икары», – разъяснил я, – ты что, никогда раньше не слышала?
– Ни разу, – она снова легла, – удивительно! Насколько я знаю, во времена разрыва ваш брат именовал нас несколько иначе.
– С тех пор много воды утекло. Распри забылись, романтика осталась. Точно так же, как и у вас.
– У нас ничего не забылось, – девчонка недовольно надула губки, – Малгер и ему подобные постоянно напоминают остальным, какими словами нас провожали в изгнание. Они ту старую обиду холят и лелеют, буквально питаются ею.
– Зачем? – искренне удивился я, – и кто он такой, этот Малгер?
– Мой двоюродный брат, сын дяди Оскара. Он весьма влиятельный член Совета. Молодой и невероятно энергичный, вот только энергию свою он тратит не на то, на что следовало бы. Он свято уверен, что пятьдесят лет назад было принято единственно верное решение, и лишь окончательно порвав с «Земляными червями», человечество сможет достичь новых высот своей эволюции. Убежденный изоляционист, в общем. Я же считаю любую изоляцию вернейшим способом зайти в тупик, и что на старых обидах нормального будущего не построить, – Кадеста вопросительно взглянула на меня, – а ты что думаешь?
– Хорошо, общая диспозиция теперь более-менее ясна, и ход твоих мыслей мне понятен, – я поерзал на стуле, поскольку ощущал себя крайне неловко. Мне постоянно казалось, что меня спутали с кем – то другим, а когда ошибка вскроется, меня ожидают серьезные неприятности, – вот только объясни мне одну простую вещь – при чем здесь я?
– Но надо же хоть с чего-то начинать, – Кадеста рассмеялась, но я так и не понял, шутит она или говорит серьезно.
– Если мы говорим о налаживании контактов между нашими народами, то я – определенно не тот человек, который тебе нужен.
– Отчего так?
– Сама посуди! Я всего лишь студент, который на эту драгу-то попал совершенно случайно. При всем желании, мне ни за что не изменить сложившегося положения вещей. Что я могу сделать? Что, вообще, может сделать один-единственный тщедушный и слабовольный человечек?
– Очень многое, – Кадеста определенно не разделяла моего пессимизма, – судьбы целых государств, подчас, зависит от одного верного слова, от одного решительного поступка.
– Да брось ты! – фыркнул я, – ни одно судьбоносное решение не принимается кем-то единолично. В таких случаях все делается коллегиально, а тот человек, который озвучивает конечный результат, ни на что, по большому счету, повлиять не может. Он всего лишь рупор властного большинства, и только.
– Ну почему же? Мой дядя Оскар, прекрасно понимая, что идея разрешить мне посетить вашу драгу с визитом будет встречена Советом в штыки…
– Почему? Откуда такая уверенность?
– У изоляционистов стандартный набор аргументов. Они опасаются, что в случае контакта, земляне смогут получить доступ к информации о наших связях и финансовых интересах на родной планете. Тем самым мы подставим под удар людей, рискнувших сотрудничать с нами, и в дальнейшем возможности заключения совместных контрактов будут сильно ограничены, если вообще возможны. И это было бы крайне неприятно, как в материальном, так и в моральном плане. Возможная выгода же от такого визита представляется им слишком умозрительной, чтобы идти на подобный риск.
– Чушь! По тем искам давно уже истек срок давности, никто больше не держит на вас зла.
– И, тем не менее, Совет моего замысла бы не одобрил, – Кадеста покачала головой, – поэтому, давая согласие на этот визит, мой дядя ни с кем не советовался, и если моя затея позволит хоть что-то изменить в наших отношениях, то, получается, его личное решение смогло повлиять на ход истории.
– Да-да, я все понимаю, но все-таки, почему именно я? Почему не кто– нибудь более влиятельный? Известный политик или популярный актер хотя бы.
– Я должна была убедиться.
– В чем?
– Ну, Малгер порой бывает чертовски убедителен, и когда он рассказывает о том, какими грязными, грубыми и дикими являются все те люди, что остались на Земле, невольно начинаешь ему верить, – Кадеста виновато улыбнулась, – я всегда сомневалась, но была обязана убедиться лично. Именно поэтому мой визит носит столь спонтанный характер, я хотела лишить вас возможности подготовиться. Мне нужен был самый обыкновенный человек, типичный представитель своего народа, и на этом месте оказался ты.
Ох, Борис, Борис! Как в воду глядел, ей-богу!
– Что ж отлично! – выступать в роли говорящего манекена мне нравилось еще меньше, чем быть экскурсоводом, – мне встать и пройтись? Может, сплясать или спеть что-нибудь? Чтобы ты могла лучше меня рассмотреть.
– Извини, я не хотела тебя обидеть, – девушка протянула руку и коснулась моей коленки, – я пытаюсь исправить ситуацию, но и сама толком не знаю, с какого боку к ней подступиться. Если ты мне поможешь, то вместе мы могли бы добиться результата намного быстрее.
– Я же говорю, не тот я человек, что может тебе хоть в чем-то помочь!
Что я могу сделать?
– Ты мог бы посетить нашу станцию, чтобы своими глазами увидеть, как мы живем.
– Ага! И заодно устроить показ мод для всех желающих! Чтобы любой мог посмеяться над моим неуклюжим скафандром. Спасибо большое!
– Ты что, не хочешь слетать к нам, на «Ньютон»!? – Кадеста была настолько потрясена, что даже села на кровати.
– Хочу, конечно, но… постой, ваша станция вроде бы «Джордано Бруно» называлась? Или я что – то путаю?
– Так то давно было! Мы уже лет тридцать как переехали на новую квартиру, гораздо просторней и совершенней, чем прежняя, – девушка продолжала пристально на меня смотреть, – ну так что?
– Хотеть то я, конечно, хочу, но меня совершенно не воодушевляет перспектива работать наглядным пособием, – я с детства терпеть не мог публичные мероприятия. Необходимость выходить на сцену и что-то говорить перед полным залом пугала меня до икоты, – я ведь прекрасно понимаю, зачем ты меня приглашаешь. Ты хочешь, чтобы и остальные убедились, что мы, «Земляные черви», вовсе не такие страшные, как нас представляет этот твой Малгер и ему подобные. Разве я не прав?
– Ты чересчур сгущаешь краски. Публичные смотрины я тебе устраивать не намерена, но вот некоторым из моих соотечественников пообщаться с тобой было бы полезно.
В ее устах это прозвучало так, словно я был лекарством, горькой пилюлей, требуемой для излечения капризного больного. Идея оказаться вовлеченным в какие-то личные разборки Кадесты меня также не прельщала.
Даже странно немного. Почему-то я, вместо того, чтобы немедленно и с радостью согласиться на ее предложение, упрямо выискивал причины для недовольства. Или же то был естественный страх неведомого? Кто знает, что может ожидать меня в гостях у никаров? Я ведь могу и не вернуться, и никакой возможности найти меня или как-то помочь ни у кого не будет. Так и сгину в безвестности. В сети ходили истории о людях, похищенных никарами, но издания, публиковавшие подобные басни, особого доверия не вызывали, так что я и не обращал на них внимания. Другое дело, когда подобная перспектива замаячила передо мной лично…
Поскольку в разговоре с девчонкой я изначально решил не увиливать и говорить все, что думаю, то не стал изменять этому принципу и на сей раз.
– Предложение твое, конечно, заманчивое, – заговорил я, задумчиво потирая ухо, – но ведь и рискованное одновременно.
– Где же тут риск? – удивилась Кадеста.
– Я же фактически окажусь у тебя в заложниках. Никто не будет знать, где я и что со мной, и вы сможете распоряжаться моей судьбой по своему усмотрению. Неуютно как-то, согласись.
– Чушь какая! – девушка возмущенно фыркнула, – к чему нам лишние неприятности?
– Почем мне знать? Ведь мне известно лишь то, что я услышал от тебя. Быть может, вы лелеете некий коварный план, в котором мне уготована роль жертвенного ягненка. Всякое бывает.
– Ты – параноик, – недовольно сжав губы, заключила Кадеста после недолгого раздумья, – но, увы, ничего более убедительного я тебе предложить не могу. Ты либо веришь моим словам, либо нет. И если бы ты знал, каких усилий стоило мне добиться разрешения на это посещение, а, тем более, на то, чтобы пригласить тебя с ответным визитом, то подобных глупостей бы не говорил.
