Вегетация - Алексей Викторович Иванов
Натянув одежду на мокрое тело, Митя пошагал по тропе обратно. В лесу совсем стемнело, за кронами деревьев белой искрой вспыхивал и угасал месяц. Митя остановился. На тропе валялись миска, ложка и кружка — брошенные, будто кто-то решил, что больше они уже никогда ему не пригодятся. Митя озадаченно повертел головой и услышал неподалёку в чаще леса такой шум, словно там яростно трясли большой куст. И ещё услышал долгий хрип.
Митя ломанулся в заросли.
В смутной темноте, густо заплёсканной листвой деревьев, Митя еле разглядел зависшего в воздухе бьющегося человека. Это был Матушкин.
Матушкин залез на раскидистую липу, застегнул свой ремень на толстой ветке, изладил петлю, надел её на шею и соскользнул с ветки вниз. Он качался маятником на коротком ремне и молотил ногами по верхушкам папоротника; руками он вцепился в петлю на горле; его лицо почернело, а глаза жутко вытаращились. Он мог бы ухватиться за ветку над головой и подтянуться, чтобы спастись, но он не спасался. Он хрипел, задыхаясь, и умирал.
Митя белкой взвился на липу и метнулся на ветку с Матушкиным. Рыхлая селератная древесина не выдержала тяжести двух человек, и ветка с треском обломилась. Матушкин рухнул в пышные перья орляка, Митя — на него.
Хрип Матушкина перешёл в скулёж, потом в рыданья. Витюра ворочался в папоротнике, рвал его и подвывал, будто Митя отнял у него свободу:
— Отпусти, падла! Не хочу жить! Не хочу! Отпусти!..
Митя поднялся на ноги, за шкирку поднял болтающегося Матушкина и поволок сначала к тропе, потом к ручью. Там он несколько раз макнул Витюру мордой в воду и наконец выпихнул на бережок. Матушкин сел, хлюпая носом.
— Что с тобой? — спросил его Митя.
— Талка… — снова заплакал Матушкин. — Раненую прогнали… Я звоню — не отвечает… Что с ней?.. Я для неё… А она — Холодовского… Он сдох уже, а она про него… А я же всё ей… Лексеича прошу позвонить — посылает…
Митя понял безвыходность, в которую упёрся Матушкин, несчастный и всеми отвергнутый, понял его слепое отчаяние. Ему стало больно за Витюру.
— Всё равно так нельзя, Виктор, — сказал он.
Матушкин замотал головой, как от зубной боли:
— Не хочу жить… Повешусь… Одни сволочи вокруг…
— Послушай, Виктор, — Митя заговорил с Матушкиным, как с ребёнком, — ты же умный человек. Сильный. Надо преодолеть себя… Ну, не полюбила Наталья тебя — и ладно. Другая полюбит. У тебя ведь талант. Огромный талант. Ты так людей показываешь, что все изумляются. Ты — артист. Тебе в город надо. Там тебя оценят. Ты умеешь радость приносить…
Митя врал только наполовину. У Матушкина и вправду был талант. Он же, пожалуй, всех в бригаде изобразил или передразнил. Он не только точно улавливал пластику, мимику, жесты, но и подбирал реплики по характеру. За это его и колотили то и дело. Считали его шутки издёвкой, дурью, кривлянием. Конечно, уезжать в город Матушкину было бесполезно. Вряд ли бы он там хоть как-то пригодился. Но сейчас требовалось утешить Матушкина, дать ему веру, что на земле есть место, где его могут любить и уважать.
Матушкин посмотрел на Митю с такой наивной и абсолютной надеждой, что Митя даже оторопел. Он не ожидал, что немудрёная и обыденная человечность может производить столь мощное воздействие. Просто гипноз.
— Пойдём к нашим, — Митя потрепал Матушкина по плечу. — Я заставлю Егора Алексеича позвонить на станцию Татлы и узнать про Наталью.
58
Объект «Гарнизон» (II)
Девушка в комбинезоне держала электрошокер неумело — обеими руками.
— Это лишнее, милочка, — не глядя на неё, миролюбиво сказал Алабай. — Всё равно я могу обезоружить вас в любой момент.
Девушка отступила на шаг назад, но шокер не отвела.
Вытянутое и почти пустое помещение заливал белый свет газоразрядных ламп. На неровном бетоне блестела влага. Помещение напоминало шлюз: в узких торцевых стенах располагались прочные стальные двери со стальными рамами и штурвалами кремальер. На длинной стене висел плоский монитор, поделённый на секции; они показывали ночной лес в чёрно-зелёной гамме. Алабай с пультом по-хозяйски сидел на пластиковом стуле, какие бывают в дешёвых уличных кафе, и внимательно смотрел на экран. Девушка с шокером стояла у него за спиной возле дальней открытой двери.
— Не беспокойтесь, я не причиню вам никакого вреда, — пообещал Алабай.
Сквозь тесный проём, перешагнув порог, в шлюз вошёл низенький и толстый человек с седой бородкой клинышком. На нём тоже был голубой комбинезон с эмблемой-«пацификом» на плече. Обитатели катакомб в недрах горы Ямантау всегда носили бейсболки — с потолков капало.
— Леночка, ты же знаешь правила: гостей запускаю только я.
— Он сказал, что вопрос жизни и смерти, Ярослав Петрович…
— Нельзя быть такой доверчивой, Лена. Ты уже взрослая.
— А я ей не солгал, профессор, — усмехнулся Алабай. — У меня и вправду вопрос жизни и смерти. Вот этих двоих, — он кивнул на монитор.
Там по чёрно-зелёному лесу шли две жёлто-оранжевые фигуры.
— Что вам здесь нужно, Эдуард? — сдержанно спросил Ярослав Петрович.
Алабай наконец оглянулся и улыбнулся:
— У меня два перебежчика из вражеской бригады. Мне надо узнать, нет ли за ними хвоста. Удобнее всего у вас — и камеры, и надёжная защита.
— Прошу вас впредь избавить мою миссию от подобных затей, — холодно заявил Ярослав Петрович. — И не приходите сюда, пока я сам вас не приглашу.
Алабай помолчал, продолжая улыбаться.
— Не следует так сердиться, профессор, — наконец сказал он. — Вы сами во всём виноваты. Не надо было привлекать к работе местных жителей. Они же не знают ничего, кроме войны, и они принесли войну к вашему порогу.
— Это вы её принесли, Эдуард, — возразил Яков Петрович. — Вы затеяли войну с другой бригадой.
— Если вы нанимаете Бродягу из лесорубов, то вам не утаить информацию о коллигентах объекта «Гарнизон». Рано или поздно лесорубы узнают о них и передерутся за этот ресурс. На ваше счастье, пресловутый Харлей сначала попался мне. Я сумею прекратить борьбу и унять конкурента, но вы не должны мне мешать. Тогда и ваша миссия, и моя бригада останутся в выигрыше.
— Сомневаюсь, что выигрыш теперь возможен.
— Возможен, — заверил Алабай. — Для вас и компромисс — выигрыш.
Он вытащил телефон и набрал номер. Одна из жёлто-оранжевых фигур на экране тоже поднесла руку к голове.
— Дмитрий? — спросил Алабай. — Привет. Я вижу вас, — Алабай говорил с паузами, во время которых ему отвечал собеседник. — Не ищи меня, я вас по камерам отслеживаю… Да, всё верно, вход в «Гарнизон», и я внутри… Давай так. Отдай телефон Вильме, и пусть она по лестнице поднимается наверх. Я её запущу. Тебя — нет… Потому что так мне спокойнее… Да, проверяю… Жди нас внизу… Сколько мне потребуется, столько и жди. Отбой.
Алабай убрал телефон и повернулся к «гринписовцам».
— Леночка, можно чашку кофе попросить? — вальяжно поинтересовался он. — Сейчас женщина сюда зайдёт, ей сегодня крепко досталось.
Лена глянула на Ярослава Петровича.
— Принеси, — разрешил тот.
Лена протянула профессору шокер и вышла.
На мониторах две светлые фигуры разделились. Одна направилась куда-то в сторону, а потом появилась в сегменте трансляции с лестницы. Это была Вильма. Она осторожно шагала по ступенькам и держалась за перила.
— Поясните-ка мне, Эдуард, почему компромисс с вами — выигрыш для миссии? — спросил Ярослав Петрович, убирая шокер в карман комбинезона.
— Потому что любой другой бригадир просто вырубит все коллигенты подчистую, — Алабай развалился на стуле, вытянув ноги и скрестив руки на груди. — Вы можете попробовать договориться, как договорились со мной, но вас обманут. У дровосеков своя этика. Одно из её правил —
