Вегетация - Алексей Викторович Иванов

— А у вас какие правила? — в голосе Ярослава Петровича была неприязнь, но где-то за ней — почти незаметное презрение.

— У меня нет правил, — блеснул зубами Алабай. — У меня — условия сделки. Кстати, я ещё не получил от вас второй транш.

— Для нас и двадцать пять тысяч долларов было проблемой, а вы хотите ещё сверх того двое больше. Сбавьте цену или потерпите, пока мы соберём.

— Цену я не сбавлю. Семьдесят пять тысяч — это рыночная стоимость той половины вашей рощи, которую я не трону. А сбор денег — ваша проблема. Я знаю, что у «Гринписа» мощная поддержка: фонды, концерны, общественные организации. Вы найдёте нужную сумму, не сомневаюсь.

— Не в курсе, откуда у вас такие сведения, Эдуард. Мои ребята работают бесплатно. Наше оборудование — старьё, списанное из разных лабораторий. И все мы ходим под угрозой уголовного преследования. А тут ещё шантаж.

— Значит, познание тоже требует жертв.

Судя по монитору, Вильма уже стояла по другую сторону двери в шлюз, но Алабай не спешил её впускать.

— Я бы застрелил вас, — признался Ярослав Петрович, — но мы — не такие, как вы. Мы не мерзавцы. Мы будем искать деньги. Половина коллигентной рощи — минимум, без которого невозможна жизнедеятельность мицеляриса. Вы, Эдуард, грабите не нас, вы грабите будущее человечества.

— Уважаю пафос, — кивнул Алабай.

— Это не пафос. Я — учёный, а не фигляр.

— А я — бизнесмен, — снова блеснул зубами Алабай. — И я предложил вам очень хорошую сделку. Половина рощи всё-таки позволит вашему монстру выжить. Я получу прибыль и огражу вас от поползновений других бригадиров. И мы с вами сможем пролонгировать сотрудничество на следующий сезон, когда фитоценоз восстановит коллигентные деревья. Вы сохраните объект исследования, а я обзаведусь постоянной плантацией коллигентов.

Ярослав Петрович ничего не ответил.

В помещение вошла Лена с кружкой кофе, и Алабай вспомнил про Вильму. Он встал, направился к двери и прокрутил штурвал кремальеры.

Вильма, измученная пленом и бегством, растерялась, увидев всё это — Алабая, свет ламп, комнату с мониторами и незнакомых людей. Перешагнув порог, Вильма застыла, будто её поймали на месте преступления. Алабай запер дверь у неё за спиной, подвинул стул, взял у Лены кружку и сунул Вильме.

— Теперь ты в безопасности, моя хорошая, — сообщил он. — Никто из леса сюда не прорвётся. Присядь, отдохни.

Вильма не села: никто не сидел — и она не осмелилась. Она ожидала другую встречу — с объятиями, поцелуями, ласковыми словами…

— Скажи честно, — попросил Алабай. — Ваш побег — не ловушка, не засада Типалова? За вами никто не идёт?

Вильма смотрела на Алабая так, словно ничего не соображала.

— Ау! — Алабай легонько потрепал её по щеке.

— Мы сами сбежали… — тихо произнесла Вильма.

— Отлично! — потирая руки, Алабай прошёлся по шлюзу. — Поздравьте меня, Ярослав Петрович! Мой конкурент остался без трелёвочной машины и без Бродяги! Так что хозяин положения отныне я! Надеюсь, и с вами у меня взаимодействие сложится к обоюдной пользе!

Профессор чуть скривился, но Алабай смотрел не на него, а на монитор. Одна из камер показывала, что в лесу неподалёку от входа в «Гарнизон» прячутся ещё люди — четыре размытых светлых пятна среди черноты и зелени.

Алабай набрал вызов на телефоне.

— Лёнька, у вас всё в порядке? — спросил он. — Я сейчас буду.

Алабай убрал телефон и повернулся к Ярославу Петровичу:

— Что ж, мы вас покидаем, профессор. Надеюсь на следующий транш уже завтра. И спасибо за гостеприимство — вы меня выручили.

— Жалею, что вообще открыл вам дверь, — скупо сказал профессор.

Алабай кивнул:

— Не считайте меня корыстным негодяем… Я понимаю значение науки. Поэтому напоследок хочу передать вам интересную информацию. Бродяги — не единственный тип симбиоза человека и леса. У дровосеков есть ещё некие Ведьмы. Они не могут определять коллигентов тактильно, но чувствуют состояние биоценоза и понимают, как воздействовать на него ради нужной им реакции. Будете хорошо себя вести — я покажу вам Ведьму.

За дверью шлюза располагался другой бетонный отсек — тамбур, и только здесь Алабай обнял и поцеловал Вильму. Он знал, что учёные видят его на экране монитора, но Вильму следовало поцеловать — так проще будет потом ею командовать, и Алабай рассудил, что лучше проявить нежность к бабе на глазах учёных, чем на глазах своей бригады. А Вильма, конечно, ничего не заподозрила. Она ослабла в руках Алабая, и Алабай еле оторвал её от себя.

По железной лесенке они спустились на землю. Серёга уже замаялся ждать на улице в темноте — хоть обратно к Типалову сваливай. Алабай зорко оглядел Бродягу с головы до ног и дружелюбно хлопнул по плечу:

— Что ж, поработаем вместе, Дмитрий. Как дело сделаем, я отзвонюсь, и тебя там примут, — Алабай кивнул на бетонный утёс у себя за спиной. — Такова моя сделка с миссией. Без моего согласия ломиться туда тебе бесполезно.

— Лады, — ответил Серёга, невольно подражая Егору Лексеичу.

Алабай сунул в рот два пальца и свистнул.

Серёга понял, что у входа в «Гарнизон» Алабай расположил засаду, и всё это время за ним, за Серёгой, кто-то наблюдал. Что ж, Алабай — не дурак, подстраховался… В темноте леса появились неясные фигуры. К лестнице с разных сторон приближались четверо с автоматами и повязками на лицах.

— Операция закончена, — сказал Алабай своим людям. — Идём на базу.

Люди молча разглядывали Серёгу. А затем один из бойцов Алабая вдруг стащил с лица повязку, и Серёга узнал Щуку.

— Здорово, кореш! — осклабилась Щука.

— Здорово, — насторожённо буркнул Серёга.

— А я теперь с банды стала, тут нормальные пацаны.

— Рад за тебя, — сказал Серёга.

— Я тебя не поблагодарила, что ты шухер не поднял, когда я у моста сдёрнула… Вот — благодарю! — Щука щедро протянула Серёге руку.

Серёга пожал её ладонь — твёрдую и широкую, как у мужика. Но Щука почему-то вцепилась в Серёгу, не отпуская его руки, и вперилась в него.

— Начальник! — негромко окликнула Щука Алабая. — А это не Бродяга! Я Бродяг-то чую! Это брат его близнец! Наебали тебя, командир!

59

Станция Пихта (VI)

Не вылезая из спального мешка, Егор Лексеич повернулся на правый бок и приподнялся на локте, приложив телефон к уху.

— Ты уж не серчай на меня за поздний звонок, Геворг Агазарыч, — сказал он. — Днём-то завертелся… Всё нормально в бригаде. Ну, давай, ага.

Митя сидел перед бригадиром на коленях. Матушкин стоял поодаль.

— Назипова дошла до Татлов, — убирая телефон, сообщил Егор Лексеич. — Утром её на Белорецк увезут в больничку. Дрочи спокойно, Витюра.

Матушкин молча растворился во мраке.

— Простите, что вот так вот разбудил вас, — на самом деле Митя никакой неловкости не испытывал; наоборот, он даже немного гордился, что может теперь без всякого пиетета поднять Типалова хоть посреди ночи. — И простите, что угрожал пойти в Татлы. Но вопрос надо было закрыть.

— Ещё раз такое выкинешь — вышибу на хуй с бригады, и ебал я в рот, что ты Бродяга, — мёртвым голосом ответил Егор Лексеич и улёгся в спальник.

Митя потоптался на перроне, не зная, что делать, и спрыгнул на рельсы. На душе у него было непривычно легко, спать совсем не хотелось, и тягостная дурнота пока отступила. Митя думал о Матушкине, да и не только о нём. В этих людях — в лесорубах — ещё оставалось что-то хорошее. Заплёванное, неосмысленное, загнанное в дальние углы. И порой оно всплывало, пусть криво и нелепо. Порой эти люди вдруг тревожились о других больше, чем о себе… Порой вдруг ощущали, что есть вещи превыше вегетации: есть любовь, талант, служение… Вещи, совершенно бесполезные в жизни лесорубов, но почему-то всё равно необходимые. Может, ещё не всё пропало? Ещё где-то сохраняются островки человечности?.. Мите хотелось убедить себя, что он отыскал путь, который приведёт его к примирению с судьбой.

С перрона почти бесшумно, как кошка, спрыгнула Маринка.

— Чё спать