Вместе - Дэйв Эггерс
– Пиа уже собралась делать операцию, – сказал Уэс. – Проще всего исправить слишком широкий нос. Хирург гарантирует, что показатель тогда будет выше 700.
Они остановились у последней палатки, под вывеской “ТОЛЬКО СОЛОМИНКИ”. Здесь действительно были только соломинки – большинство пластиковые, некоторые явно из прошлого века, варианты для экономных и для транжир.
Дилейни взяла Уэса за локоть:
– Уэс, вы оба сошли с ума. Ты говорил ей, что она красивая?
– Говорил! Говорю! Постоянно! Ты же знаешь. Но это только мои слова. А “Лицом к свету” – это общее мнение. Оно точное и объективное. Она не будет счастлива, пока ее показатель не перевалит за 800. Как минимум. А это долгий путь.
Дилейни понимала, что миллионы, десятки миллионов людей скоро захотят сделать то же самое, что и Пиа, – исправить свою внешность. Как это остановить? Или лучше все бросить, уйти, сбежать из этого города, из всех городов, спрятаться в горах, никогда больше не выходить в интернет? Она посмотрела в глаза Уэсу и впервые в жизни увидела в них страх.
– Как там мама? – сменила она тему.
– Нормально. Ее подруга Гвен выходит на пенсию. Ее вынудили. В бухгалтерском деле почти не осталось трогов. Гвен всерьез подумывает переехать в Либерию.
Либерия, как последнее государство трогов, предоставляло налоговые льготы квалифицированным работникам, желающим получить политическое убежище.
– А Ураган?
– Пока держится. Целыми днями смотрит на улицу. Облюбовал себе местечко на крыльце, греется на солнышке и глазеет. Не знаю, смирился ли он, или просто ждет смерти, или еще что.
– Мне очень жаль, что ты не смог оставить его в кампусе.
– Я тебя не виню, – сказал Уэс, подразумевая, что он больше ее не винит. – Ураган наверняка рад, что ему не приходится смотреть, как ты завязываешь шнурки. Представляешь, какое облегчение.
***
Они договорились встретиться в следующий раз через месяц, на том же самом месте. Когда они были уже недалеко от почты, Уэс перешел на другую сторону улицы. Он не хотел испытывать судьбу – государственное предприятие оставалось государственным предприятием, и вероятность распознавания была высока. Они помахали друг другу на прощанье, Дилейни надвинула шляпу пониже и вошла внутрь.
Еще от дверей она заметила камеры – федеральное учреждение не могло обойтись без них. Но они были бесполезны – смотрели в потолок или в темные углы. Их не отключили, но обезвредили. Дилейни встала в очередь за пожилой женщиной, которая писала адрес на посылке. За пуленепробиваемым на вид стеклом расположился молодой бородатый служащий.
Угрозы Американской почтовой службе нарастали год от года, при поддержке самой Мэй Холланд. Она давно объявила открытую войну бумажным письмам во имя безопасности и защиты человеческого достоинства. “Это последнее прибежище террористов и белых шовинистов!” – заявляла она. С момента своего основания “Вместе” старалась без особой необходимости не выступать против ультраправых, однако в этом случае Мэй использовала их как повод ужесточить контроль. Цифровые медиа можно просканировать и найти призывы к ненависти и насилию, отмечала она. Но бумажные носители по сути своей непрозрачны, поэтому являются идеальными сосудами для их распространения. Доказательств того, что террористы используют Американскую почтовую службу, так и не нашли, но приманку заглотило достаточно людей, чтобы она стала мишенью для выпадов разнообразных чудаков и борцов с терроризмом.
Когда Мэй призвала запретить почтовые отделения, то получила всеобщую поддержку. Почтовая служба терпела убытки, клиентов у нее оставалось все меньше. Но когда историки припомнили слова отцов-основателей, неоднократно упоминавших, что федеральная почта – это обязательная составляющая здорового демократического общества, Мэй без раздумий дала задний ход и сосредоточилась на более достижимой цели – проверке всей бумажной корреспонденции. “Вместе” предложила новую бумагу и конверты – чем-то похожие на те, что использовала европейская авиапочта, – которые можно было прямо во время сортировки подвергнуть сканированию. Компания даже была готова оплатить все необходимое для этого программное обеспечение, технику и облачное хранилище.
– Ни один человек не будет читать ваши письма! – уверяла общественность Мэй. – Только если машина обнаружит определенные ключевые слова, письмо будет отправлено на второй уровень проверки, где за него возьмутся люди.
Программу запустили в Канзасе при поддержке губернатора Помпео. Результаты пробного запуска были неоднозначны. Из примерно 320 миллионов текстов писем, обработанных в Канзасе за первые восемь месяцев, целых 12 миллионов требовали проверки людьми. Конечно, делать это было некому. Один из советников Помпео предложил для этих целей отправлять письма за рубеж; нашелся малайский подрядчик, который утверждал, что его работники могут читать и оценивать 500 000 писем в неделю. Однако власти все же решили, что пересылать американскую почту в Малайзию слишком сложно и, возможно, даже неэтично.
– Это радостный день для внутренних экстремистов, – сказал Помпео, когда стало известно об отмене программы. – И очень печальный день для безопасности нашей республики.
Неудача, как говорят, засела шилом в боку Мэй Холланд.
Дилейни арендовала почтовую ячейку и получила маленький серебряный ключик. Прежде чем уйти, она решила проверить замок. Дверца отворилась с радостным скрипом, внутри обнаружился листок розовой бумаги. Это явно была рассылка – кто-то не пожалел денег, чтобы положить копии в каждый ящик.
ТЫ СОУЧАСТНИК! ТЫ ПРЕСТУПНИК. ЧТО ТЫ СКРЫВАЕШЬ? КАКИЕ МЕРЗОСТИ РАССЫЛАЕШЬ ЧЕРЕЗ ЭТУ АДСКУЮ СЛУЖБУ?
И далее в том же духе, с многочисленными отсылками к Библии. Подписи не было. Дилейни скомкала бумажку и сунула в задний карман.
Когда она уже закрывала ячейку, работник почты опустил в щель еще одну предоплаченную листовку. Строгий шрифт, никакой вакханалии заглавных букв.
Дорогие друзья Американской почтовой службы! Если я выиграю, я буду бороться за сохранение этого главнейшего столпа демократии. Мы имеем все права на конфиденциальность нашей переписки, цифровой или аналоговой…
Дилейни перевернула листок.
Тома Голету в президенты.
29
Устранение угрозы
Том Голета был популярен у “эластичных”. Он планировал посетить “Вместе” и по мере приближения этого дня выступал все чаще, а его речи становились все более яростными. “Эластичные” вместе смотрели его выступления, а после бурно обсуждали каждое его новое предложение.
Ему особенно удавались короткие заявления, ясные и иногда даже лирические, которые он обычно произносил, стоя перед камерой в рубашке с коротким рукавом, озабоченно наморщив лоб.
– Монополия, – сказал он однажды, – это такое же антиамериканское явление, как коммунизм, как госизмена, как массовые аресты. Все это – посягательство на наши свободы. Монополии уничтожают малый бизнес. Они безжалостно и крайне эффективно убивают семейные магазины.
Дилейни вспомнила магазинчик своих родителей. Там ей позволяли лазить и бегать повсюду. Она помнила запах свежего разливного молока в
