Вместе - Дэйв Эггерс
– Головокружение от аскетизма, – повторил Уэс. – Ну да. Типа того.
– И градус растет. Помнишь, как тогда в столовой началась настоящая вакханалия отречения от бананов. Никаких бананов. Никакой папайи. Бедные фрукты вычеркивались из списка дозволенного. А теперь конец путешествиям, автомобилям, дорогам, самолетам.
– Избавление, – задумчиво проговорил Уэс. Он присел на корточки, чтобы устроить Урагана поудобнее. – Да, это тоже проявление власти. Власти уничтожать. Когда мы были детьми, это происходило с людьми. Постоянно уничтожали людей. Теперь уничтожают обычаи и практики, традиции, историю. Твои “Мысли Вместо Вещей” работают так же. Стремление стереть что-то с лица земли. Как моя теория зомби.
– Это не как твоя теория зомби.
Теория зомби Уэса заключалась в том, что в перенаселенном мире убийство зомби является общественно приемлемым способом выразить отвращение к чрезмерному распространению вида. Популярность фильмов и игр про зомби обусловлена чувством, что на планете осталось совсем немного разумных людей, и эти немногие имеют право прекратить страдания всех тех, кто застрял между недожизнью и смертью.
– Ты права, они жаждут быть первыми в избавлении, – сказал Уэс. – Для них это очищение. Ты начинаешь с комнаты, заваленной хламом, а заканчиваешь чистой белой коробкой. Слышала новый слоган “Прошедшее Совершенно”? Прошлое можно усовершенствовать.
– Устранение загрязнений, – сказала Дилейни.
– Искоренение неизвестного, – сказал Уэс. – Мне думается, все это началось с Мэй. Она непогрешима, потому что никогда никуда не ходит и ничего не делает. Она всегда со всеми вместе. Но помимо того, что она вместе со всеми во “Вместе”, она на самом деле не делает ничего.
– Если ты что-то делаешь, есть риск сделать это неправильно.
– И из-за того, что она боится что-то сделать неправильно, она интеллектуально бесплодна. У нее никогда не было ни одной оригинальной идеи.
Дилейни вспомнила про УЗИ Мэй, и ее мысли перескочили на непорочное зачатие.
– Они говорят, что “АутенДруг” готов, – сообщил Уэс.
– К запуску? К реальному выводу на рынок?
– Они планируют сначала провести эксперимент в Индии. Значительная часть кода писалась там, и офис в Мумбаи делает версию на хинди. Все это уже месяц как разрабатывается. Они только что мне сказали. Почему ты так улыбаешься?
– Потому что это офигенные новости. Я была уверена, это займет больше времени. Но чем быстрее, тем лучше. Не говори мне, что ты привязался к этой программе. Если помнишь, это было фейковое приложение, которое мы придумали, чтобы скомпрометировать “Вместе”.
– Я не привязался, просто слегка разочарован тем, как быстро все движется. Эта Холстейн – сила! Каждую неделю она присылает мне огромный апдейт обо всех исправлениях и улучшениях, которые они внесли. Обычно она добавляет, что мой вклад для них очень важен, но я чувствую себя так, словно стою на берегу, а они орут и машут мне со скоростного катера.
– И?..
– И это уже очень далеко от того, с чего мы начинали.
– Но это же хорошо, разве нет?
– Все перестало быть шуткой. Это не игра и не приложение для танцев. Они применяют настоящие научные данные. Настоящие сенсоры. Настоящий ИИ. С ними работают реальные ученые. Если серьезно, мне уже кажется, что приложение правда работает – оно может сказать, врет ли твой собеседник, откровенен ли он, комфортно ли ему, безразличен ты ему или нет.
– Так в этом же и была суть.
– Я представлял это как шутку. А теперь мне страшно.
– Это и должно было быть страшно!
– Но оно не должно было работать.
Они пошли домой, подгоняемые ветром в спину. В Хижине Дилейни проверила почтовый ящик и нашла очередной синий конверт Агарвал.
Дорогая Дилейни!
Мне обязательно нужно тебе написать. Только что я обедала с академиком из Северной Кореи, она диссидентка, и она очень много рассказала мне о природе информационного контроля. Она жила в условиях самых жестких ограничений, а потом изучала систему в Китае, и ее открытия совершенно прозаичны и при этом совершенно кошмарны.
Прозаическая часть состоит в том, что у большинства людей нет времени беспокоиться или бороться. В Северной Корее среднестатистический человек просто выживает. Он работает часов 60 в неделю, а еще нужно готовить, заниматься уборкой и детьми и пытаться урвать хоть часок на отдых. Свободного времени там крайне мало, и они тратят его на телевидение с жесточайшей цензурой и то, что там заменяет интернет.
При желании гражданин Кореи может добыть информацию из внешнего мира. Но ему потребуются постоянные колоссальные усилия, и это очень рискованно. А поскольку стремление узнать правду не главный приоритет – важнее найти средства для пропитания и обеспечения других базовых нужд, – мало кто утруждает себя этим. Чтобы просто начать искать доступ к запрещенной информации, нужны время, деньги и смелость. Поэтому, по оценке моей собеседницы, меньше 3 % северокорейских граждан предпринимают хоть какие-то попытки.
Китай свободнее, но и он несвободен. Там тоже необходимы большое желание и усилия, чтобы найти что-то помимо информации, одобренной государством. Ты спросишь, какое отношение все это имеет к твоей работе в компании? “Вместе” продолжает контролировать огромные потоки информации. Большинство людей ведут свою онлайн-жизнь только через компанию; среднестатистический человек получает все, что ему нужно, через ее платформы.
Представь, какую власть это дает “Вместе”. Да, мы все еще живем в свободном обществе, где любой может написать все, что ему угодно. Но увидит ли кто-то написанное? Если ты пользуешься их платформами, ты видишь только то, что продвигают они. Контент может быть самый разнообразный, но весь он одобрен “Вместе” и соответствует ее идеологии или бизнес-интересам.
Конечно, я не говорю, что человек в демократическом обществе не может добыть информацию, неугодную твоей компании. Но сколько людей действительно это делает? Сколько живет в состоянии активного поиска правды? На самом деле очень немногие. Помнишь, как я пыталась убедить студентов выступить против видеонаблюдения в кампусе? Мало кто меня поддержал. Поэтому твое поколение, а также предыдущее и следующее, оказались лакомым кусочком для деспотов и тиранов.
Мир движется к авторитарной власти, Дилейни, и главное здесь – порядок. Люди думают, что мир вышел из-под контроля. Они хотят, чтобы кто-то положил конец этим переменам. Это прекрасно соотносится с деятельностью “Вместе”: она подпитывает стремление к контролю, к устранению неоднозначности и сомнений, к организованности и к сведению любых сложных вещей к простым цифрам. Она говорит нам, как надо. Разве это не авторитаризм?
Я знаю, что люди закатывают глаза всякий раз, когда я упоминаю об Эрихе Фромме, но прости, без него никак. Помнишь, как он писал про молодых эсэсовцев,
