Винсент Килпастор - Беглый
Я остался один, как товарищ Сталин в тёмном личном кинозале. Застрекотал за спиной проектор. Как немое кино промелькнул на экране весь наш короткий журнал о любви.
И правда — несмотря на обилие интима, я так и не успел тогда формально лишить ее девственности.
А потом была Вероника. Совсем другое кино. Боевик.
— Ди, ну вот смотри, позже, через четыре года, ну помнишь — когда я с поселения сбежал? Переспали же один раз? Ведь тогда — вроде по-настоящему было? Или как? Не знаю — мне, например, даже очень понравилось.
— Да уж. Переспали. Переспали. С пятого на десятое. На бегу, как всегда. Побегушник несчастный.
— Ди, моя сладкая черешня! Ну дай мне маленький тайм-аут. Дай хоть с силами собраться! Очухаться. Я ведь горы сверну, посмотришь! Для тебя и сверну. Тюряга — это как болезнь. Понимаешь? Как грипп. Надо отлежаться и все. Выздоровлю. Надеюсь скоро. А хочешь, я тебе все же расскажу какая она — тюрьма — изнутри?
— Да пошел ты к черту, слышишь, ко всем чертям катись со своими сраными рефлексиями! Про тюрьму он мне все поведать рвётся. Ты что, герой-афганец? Лётчик-космонавт? Что ты застрял в этой тюрьме своей? Посмотри на Малявина — представитель шведской компании. Утром встаёт в одних трусах — почту проверит от них и знай получает за это банковский перевод раз в две недели! А Игорешка Кан? В Гренобле преподаёт! Сверстники твои между прочим.
Нам с Алинюшкой нужна защита и опора. А сопли свои прибереги-ка для той, из-за кого ты вообще сел! Вон живет себе в лондонах своих и давно забыла о своем лыцаре. Давай-ка, дружочек, знаешь, по-быстрому, подотри-ка нюни и на работу устраивайся. А если тебя что-то в моем плане не устраивает — можешь катится прямо сейчас. В добрый путь. У нас тут демократия.
Я поднялся на локте и взглянул на Ди. Это правда была она? Моя леди Ди?
* * *Однажды, в прошлой жизни, мы вдвоём не пошли на работу. Вернее, я не пошёл на работу, а Ди не пошла на лекции в институт. У нас с Ди гостил тогда Анатолий Мариенгоф. Тоненькая брошюрка с коротким серебряным романом. Мариенгоф стал с нами говорить. Вопрос о работе и об институте как то разрешился сам собой. Мы смаковали Мариенгофа друг другу по-очереди вслух. По одной главе. Ты — свернувшись в кресле под пледом. Я расхаживая с брошюркой по комнате.
Москва. Голод. Революция. Разруха. Ставят и сносят памятники. На рынке торгуют рыбьей требухой. А герой страусиным пером сдувает пыль с книг своей библиотеки. Когда мы дочитали «Циников» — на глазах и в горле шипели слезы. Мы нежно обнялись и долго лежали просто так. Тихо плакали. Нежно-нежно целовались.
И если есть на свете рай — там все должно быть именно так. Умная нежная девушка, Мариенгоф, музыка и горько-сладкие слезы очищения. Кто ж мне теперь виноват, что я сам вытер ноги об эту красоту? Мог ли я допустить тогда, что в жизни не существует черновиков?
* * *— Ди, ну прости уже меня. Я такой идиот. Сам все испортил!
— Вот именно. Скотина. Своими руками. Уничтожил. Животное тупое. Все переломал. И сейчас. И сейчас! Скажи, вот скажи, мне пожалуйста, что, неужели так трудно свои поганые волосы смыть с мыла в душе? Мерзость какая!
— Ди, я умоляю тебя, прости, прости меня! Дай хотя бы один шанс! Хоть малюсенький шанс — посмотришь, я теперь для вас с Алинюшкой…
— Поздно. Поздно опомнился, голубчик. Ты что ли тут ночей не спал, когда Алинка температурила? Вставал в три часа ночи ее кормить? Вот! А теперь — вот он я, смотрите — на все готовое! Герой-каторжанин. Гол, как сокол.
Её последние слова напомнили, что я и правда — гол в прямом смысле. Я глянул вниз на скукоженую пародию моего мужского достоинства и сполз с кровати на колени.
Опустив голову, стал яростно целовать жестковатые пряди внизу ее круглого живота. Почему-то припомнились слова Ди о волосах прилипших к куску мыла. Подумаешь! Разве мыло может что-то испачкать?
— Ты хоть что-нибудь нормально можешь сделать? Хоть раз в жизни? Да не дави же ты так! Ниже. Ещё чуть ниже. Медленней. Ну же! Вот так! Да нет же, идиот! Вверх-вниз. Ди забарабанила меня по голове кулаками:
— Вверх-вниз! Вверх-вниз…Понимаешь? Как лопатой для снега. Широко. Мягче. Да. Тут. Да. Не вздумай остановится.
Как только она это сказала, я понял, что язык уже устал и сейчас просто онемеет как мои бледные худые ноги на просчёте в лагере. По подбородку липко ползет слюна. Но это ведь мой последний шанс. Когда же она уже отстанет от меня? Когда же вы все от меня отстанете?
— Да. Да. Скотина. Да. Сволочь.
Да. Да!
Ебанная ты проблядь!!! Еще. Уничтожу если остановишься сейчас!
Да. Даааддддаа… сука.
Ди отпихнула меня пятками в челюсть и сжала свои красивые коленки.
Довольный проделанной воспитательной работой, я отвалился на подушки и стал наблюдать, слегка строя глазки — вона как мы можем. Богатыри!
Ди потянулась в постели, как сытая кошка.
— Спасибо, Кирюха! Спасибо, милый! Я подхватил шутку:
— Да что вы, девушка, я не Кирюха, Мефодий я Фессалоникийский.
— Киборг ты македонский.
От Ди снова повеяло холодом.
— Кирилл это мой мужчина. Настоящий мужчина. Любимый мужчина, понимаешь? К кому ты думаешь я бегаю в интернет-кафе?
Я быстро вспомнил как однажды столкнулся с Ди в интернет-кафе у её дома и как немедленно она меня оттуда выдворила. Вон оно в чем дело! И этот мозгляк — компьютерно-продвинутый монстр, неряшливый служащий кафе — её мужчина? Ее Кирюха? Да что же в нем такого? Хотя… Хотя он все знает про интернет, а вот я… Я вообще, кажется, ни хрена ни о чем тут не знаю. И мало что тут, на воле — понимаю.
— Этот турсук закормленный в интернет-кафе и есть твой мужчина?
— Сам ты барсук. Почту я там проверяю. В кафе. Яхуу-уу-мэйл. На парижском канале рекламу гоняли тогда — «Яхууууу!»
Во Франции он остался. Кирюшка мой. Мальчик. В иностранном легионе служит, между прочим. Сильный. Крепкий. Высокий. Все мои капризы терпит. Не то что ты. Бывший десантник. ВДВ!
Мы с ним однажды, второго августа, нагрузились и орали на Елисейских полях: «ВДВ! ВДВ! Дядя Вася!» Этот лозунг Ди выкрикнула настолько громко, что сама испугалась, и накинув халат на прекраснейшую из задниц известных человечеству — пошаркала проверять, не проснулся ли Алиненочек.
Наша кровать неожиданно завертелась как тренажёр для лётчиков-космонавтов. Сквозь пелену я слушал её исполненные нежности истории о Кирилле. Воплощенном аполлоне, которого Ди вынуждена была покинуть из-за моральных обязательств перед мамой и дочкой. В отличии от некоторых она как раз была таки способна на подвиг в личностных делах. Я лежал выброшенной на берег сардиной и, кажется, начинал уже смердеть. Как мне реагировать на её историйки?
Устроить сцену ревности, цунами коей я испытывал сейчас в каких-то прямо неимоверных пропорциях? Снова опуститься на колени и слюняво вылизать ей трехдневную небритость между ног?
В конце концов, я решил принять в семью этого легионера Кирилла, нагло ввалившегося в нашу постель со своими потными солдатскими подмышками и стилизованной наколкой парашюта на загорелом атлетическом плече.
До Франции далеко. А я — киборг македонский и барсук фессалоникийский — вот он — рядышком. У меня есть преимущества. Довольно таки осязаемые. А ты — Кирилл — просто прыгающие буковки в яхумэйл. Яхуу!
Дальше видно будет, как карта ляжет. Нам бы, братцы сами знаете, до Москвы бы прорваться. А там уже совсем рукой подать.
* * *Волевое решение развязало мне руки. Приняв ипостась немного завистливой лучшей подруги Ди, я долго ещё слушал о подвигах венценосного меченосца Кирилла и благоговейно поддакивал. Да. Бывают же такие мужики. Настоящие. Не то что нынешнее племя метрокиборгов и альфонсов.
Наконец, Ди — умиротворённая и удовлетворенная во всех отношениях, засопела. Иногда она не до конца закрывает глаза даже когда спит. И кажется, будто она тихонько следит за вами из-под длиннющих ресниц. Но вот если сопит — вот так, слышите, как сейчас — значит все таки уснула.
Приподнявшись на локте я долго смотрю на неё. Прощаюсь. Потом бесконечно долго душу её узкой бечёвкой типа тех, какими раньше завязывали коробки с тортом «Сказка». Ди хрипит и елозит по мне красивыми ногами.
В конце-концов, отказавшись от бечёвки, чтобы не портить её изящную шею странгуляционой бороздой, душу нашей большой мягкой подушкой. Положив подушку на лицо — стараясь не разбудить, я сажусь сверху, как это принято делать с вахабитами в спецподвале ТТ.
Задыхаясь, Ди изогнулась неестественной причудливой дугой и скинула одеяло на пол. У неё очень красивые бедра. Очень. А комочек фиолетового кружева она так и оставила на полу.
Я сдерживаю неимоверно унизительный порыв подобрать этот кружевной ультрафиолет и вдохнуть им, как мальчишка-ныряльщик за жемчугом на Фиджи. Я видел его фотку на рамблере.
