Вместе - Дэйв Эггерс
– Да, – согласился он. – Нам нужно только насытить общество нашей технологией. Хотя фактически насыщение уже есть. Последние года три все телефоны и мониторы “Вместе” поставляются с устройствами и программами для отслеживания. Их надо только активировать. О, нам уже пора.
***
Празднование в честь Бейли было устроено со вкусом. Со дня его смерти прошла уже не одна неделя, так что времени было достаточно, чтобы первоначальный шок прошел и люди смогли без сильных проявлений скорби заняться планированием мероприятия. Вдова Бейли Оливия попросила провести его на открытом воздухе, так что кампус превратился в некую траурную Коачеллу[22] с зажигательным исполнением всеми здравствующими членами “Полифоник Спри”[23] песни “Свет и день”. Здесь присутствовали, лично или через спутниковую связь, трое американских вице-президентов и все главы стран G8, Большой восьмерки. На лужайке все встали в круг – на воде серферы обычно так чтят память погибших друзей, – и Келли Слейтер, знаменитая в прошлом фристайл-серфер, прочла стихотворение, написанное Лэрдом Гамильтоном, знаменитым бигвейв-серфером (тоже в прошлом). Получилась настоящая вечеринка, как того и хотел бы Бейли, главной темой которой была его жизнь, и вечеринка удалась на славу. Все веселились, и общее настроение слегка подпортили лишь мучительно печальная речь Гуннара и присутствие Стентона – молчаливое, но очень заметное.
– Мы всегда были друзьями, – сказал он позже Новостной Сети “Вместе”, внутреннему корпоративному медиа. – Когда у меня появилась возможность сделать что-то за границей, он подтолкнул меня воспользоваться ею. Если вы действительно знали Бейли, то согласитесь: главное, во что он верил, – это радикальная самоактуализация. Удерживать любого человека от любого опыта – это было не про него.
Затем Стентон посетил ЭКон, где его засняли прощающимся с “логовом” Бейли, а оттуда направился к каноническому групповому портрету, где были запечатлены он сам, Бейли и Тау Господинов. Перед портретом он ненадолго задержался. Реакция на его присутствие была неизменно вежливой, однако многие “совместные”, достаточно долго проработавшие в компании и знавшие его историю, были обескуражены и отчасти напуганы.
Остаток дня объявили для всех свободным, чтобы каждый смог помянуть Бейли так, как хочет сам. Дилейни получила напоминание об ИУОЛ от Эрика, заполнила его и тут наткнулась на Ханса-Георга, сидящего на невысоком холме под яблоней на окраине кампуса. Его буйная шевелюра и белые носки, натянутые почти до колен, вызвали у нее в голове образ Исаака Ньютона.
– Привет, Дилейни, – сказал Ханс-Георг. – Есть минутка? – Он положил рядом с собой на траву папку из искусственной кожи и предложил сесть на нее. – Ты его знала? – спросил он.
Дилейни ответила, что нет.
– Я общался с ним лишь однажды, в Веймаре. Он приехал на конференцию по коммуникациям или что-то типа того, уже не помню. Я был студентом и задал вопрос на его докладе. Бейли отвечал пятнадцать минут, а потом нашел меня после заседания, и мы проговорили еще минут двадцать. Бейли знал о Гете больше, чем я, а ведь я писал про него диплом. Он был очень щедрым человеком и по-настоящему любознательным.
– И любил поговорить.
– Да, на самом деле я сам был вынужден прервать нашу беседу. Мне надо было бежать на работу. Но меня потрясло, насколько он искренний. Его недоброжелатели, сомневавшиеся в его мотивах, просто не понимали, что он действительно верил в то, что технологии могут решить все проблемы, что связи – это все. Это другие силы…
Ханс-Георг посмотрел вокруг, а потом вверх, на ветви яблони. Дилейни была уверена, что он хотел сказать, что Бейли не такой, как Стентон и Мэй, для которых всегда на первом месте монетизация любознательности – не только любознательности Бейли, но и всех людей на Земле. Именно Стентон стоял за введением “Права Знать” в двадцатых и всегда выступал за обнародование любой информации, в том числе обо всех врагах “Вместе”. Но ничего такого Ханс-Георг не сказал.
– Спасибо за поездку к морским слонам.
– Не за что, – пробормотала Дилейни, захваченная врасплох.
– Я думаю, со временем остальные тоже смогут посмотреть на это путешествие с благодарностью. Но групповая динамика и оторванность многих от природы, которая… – Он прервал себя, осознав риск такого направления беседы. – Как твои ротации? – спросил он после паузы.
Дилейни постаралась ответить покороче. Ханс-Георг сказал, что провел неделю в “АлМасе”.
– Это было поразительно. То, что они там делают. Ты знала, что там шестнадцать подземных этажей? То, что видно снаружи, это лишь часть их деятельности.
И снова Дилейни почудилось, что он чего-то недоговаривает. Ему как будто не давала покоя какая-то мысль.
– И они объединяются с поведенческими исследованиями, слышала?
Дилейни не слышала, но в этом не было ничего удивительного. “АлМас” всегда хотел не только следить за поведением людей, но и диктовать его.
– Ну что ж… – Ханс-Георг проворно поднялся. Он выглядел встревоженным, словно до него внезапно дошло, что он сказал слишком много или просидел здесь слишком долго. – Желаю тебе спокойного дня. – Он приложил руку к груди и слегка поклонился. Сделав три шага вниз по холму, обернулся: – Моя папка! Чуть не забыл. Извини.
Дилейни встала, стряхнула с папки несколько прилипших травинок и протянула ему. Он снова поклонился и посмотрел на нее заговорщицки:
– Интересно, что там внутри?
– Ну да, – ответила Дилейни, хотя до этого момента совершенно об этом не думала.
Ханс-Георг огляделся по сторонам и приоткрыл папку ровно настолько, чтобы Дилейни успела увидеть, что в ней лежит лишь один пожелтевший листок бумаги с написанными от руки нотами.
– Это сочинил мой дед. Отрывок песни. В единственном экземпляре. Не думаю, чтобы это представляло для кого-то хоть какую-то ценность, но для меня это многое значит.
Он повернулся и начал спускаться с холма к Ромашке.
Дилейни следила за его фигурой, пока она не слилась с остальными, а когда отвела взгляд, то обнаружила рядом с собой весьма интересное лицо. У лица были большие, похожие на кошачьи глаза, над которыми идеальным куполом возвышался лоб. В черных волосах мелькали голубые пряди. Лицо кивнуло Дилейни, как если бы рассмотрение ее вблизи подтвердило какие-то более ранние предположения.
– Джоан, – представилось лицо.
23
К Джоан: Как луны безмятежной
– Я была в твоем Адском Автобусе. Джоан Фам. Ты не провела предварительный поиск? Боже. С тобой все даже хуже, чем я думала.
Джоан было под тридцать, ее стройное гибкое тело обтягивало белое трико. Прежде чем Дилейни успела что-то сказать, Джоан вгляделась в ее камеру и слегка улыбнулась, поняв, что камера выключена. Дилейни тоже осмотрела Джоан на предмет записывающих устройств и, не найдя ни одного – а
