Вместе - Дэйв Эггерс
Дилейни пришлось перейти на трусцу, чтобы догнать ее.
– Поэтому, когда происходит нечто подобное, они устраивают сеансы “Возвращения и Восстановления”, – сказала Джоан. – Это нечто среднее между судебным разбирательством и групповой психотерапией. Немножко упражнений на доверие, немножко целительных вибраций и даже немножко восстановительного правосудия. Они уже трижды встречались по поводу твоей экскурсии.
Дилейни резко затошнило.
– Кто встречался? Все, кто был в автобусе?
– Не все, – уточнила Джоан. – Двое еще слишком переживают и не готовы в этом участвовать. Так что всего человек сорок. Я была на первых слушаниях и не сомневаюсь, что все могло обернуться еще хуже, если бы я не постаралась поддержать баланс. Сама знаешь, как могут накаляться страсти. Каждый, кто встает, чтобы высказаться, должен показать себя более пострадавшим и возмущенным, чем тот, кто выступал до него. Сглаживать ситуацию в таких обстоятельствах задача не из легких.
Дилейни захотелось влезть на ограду и прыгнуть в Залив.
– Прости, что принесла плохие новости. Но все можно исправить. Я пойду с тобой на заключительное слушание. Тебе уже одобрили перерыв в расписании. Я запишу в твой “Помощник”.
– Подожди. Заключительное слушание?
– Завтра утром. Встретимся у Театра Немезиды. Они представят свои выводы и расскажут, кто что из этого вынес. Это не так страшно, как может показаться. Выступать будет Сил, и это лучший вариант для тебя. Он боится собственной тени. Я пропустила последнее заседание, но мне кажется, тут может родиться несколько занятных идей. Они также собираются сделать презентацию на “Возможности Мечтать” на следующей неделе, и я думаю, это тоже плюс. Значит, они смогли извлечь из своего опыта нечто позитивное. Вот черт. У тебя губы дрожат. Ты чего?
– Все нормально, – выдавила Дилейни.
Она злилась на себя из-за того, что такая ерунда, как поездка на побережье, так на нее повлияла. Ей предстояли куда более серьезные битвы.
– Прости, что столько на тебя вывалила. – Джоан сжала плечо Дилейни. – Это слишком, да?
Дилейни была невероятно благодарна за этот простой жест. Когда к ней в последний раз кто-то прикасался? Нет, не вспомнить.
Они так увлеклись разговором, что чуть не врезались в группу людей, в центре которой обнаружился Стентон. Ему явно показывали новый органический огород.
– До чего же странно видеть его здесь, – сказала Джоан. – Это как встреча с отцом, который тебя бросил. – Они остановились в сторонке. – Ты видишь то же, что и я?
Стентон, одетый, как обычно, в камуфляжные брюки и полосатую рубашку, озирался по сторонам, точно перепуганный котенок. Вокруг молодые “совместные” в лайкре копали грядки, куда-то тянулись, наклонялись и демонстрировали все подробности своей анатомии, и Стентон просто не знал куда глаза девать. На каждый овощ в этом огороде приходилось с полдюжины гениталий, которые он изо всех сил пытался не замечать. В конце концов он решил, что не будет вообще ни на кого смотреть, и уставился в небо, лишь изредка опуская взгляд до уровня чьего-то лба.
– Бедняга вот-вот утонет в море пенисов, – сказала Джоан. – Ужасно смешно.
С краю группы Дилейни заметила знакомое лицо. Человек смотрел на Стентона не отрываясь, словно изучал новый биологический вид. Габриэль Чу явно наслаждался замешательством Стентона.
24
Ода к греческой овце
– Объясни мне еще раз, пожалуйста, что сейчас будет?
– Намечены два разных мероприятия, – начала Джоан. – На следующей неделе состоится “Возможность Мечтать”, где Сил хочет показать презентацию. Там могут присутствовать все желающие. Но сначала “Возвращение и Восстановление”. Это закрытое собрание, только для тебя и выживших в Катастрофе Плайя 36.
Дилейни остановилась и привалилась к стене.
– Прости, – сказала Джоан, – но они именно так это называют. А себя называют выжившими. Знаю, знаю. Хорошо, что у них всего полтора часа. Раньше бывало, что это продолжалось по шесть-семь часов. А полтора пролетят, не успеешь и глазом моргнуть.
Но на самом деле эти полтора часа вовсе не показались Дилейни такими уж мимолетными.
Они вошли в зал без окон на третьем этаже, оформленный как некое подобие греческого амфитеатра, с расположенными вокруг сцены скамейками. Здесь было так темно, что сначала им пришлось пробираться на ощупь, касаясь чужих коленей и голов, пока они не нашли два свободных места. Как только они сели, на сцене вспыхнул свет, и в его белый круг вступил Сил. Теперь Дилейни увидела, что народу изрядно – как минимум человек сто. Она посмотрела на Джоан, благодарная за поддержку, но та не сводила глаз с фигуры на сцене.
Сил был худым, если не считать небольшого брюшка, подчеркнутого полосатой, как у спортивного рефери, только желто-коричневой, облегающей водолазкой. Водолазка была слегка маловата, так что при каждом вдохе приподнималась, обнажая пупок, но Сила это нисколько не волновало. Близко посаженные на круглом лице глаза с тяжелыми веками внимательно осматривали зал, не пропуская ни одного человека.
– Здравствуйте. Я Сил. Спасибо всем, кто решил разделить со мной этот, как я надеюсь, последний, эпизод нашего путешествия. Оно было долгим. – По залу пролетел приглушенный ропот, явно в поддержку ведущего. – И теперь с нами Дилейни. Приветствуем тебя, Дилейни.
Лица присутствующих стремительно менялись при словах “спасибо”, “Дилейни” и “приветствуем”. Она подумала, что должна что-то сказать в ответ, но Джоан резко сжала ее ладонь, давая знак промолчать. Сил пригласил на сцену нескольких “выживших”, которые решили поделиться своими чувствами, хотя их выступления были больше похожи на сеансы истерики. Каждого из них глубоко ранило то, что произошло на Плайя 36, и многие до сих пор в растерянности. В недоумении. В потрясении. Некоторые даже потеряли дар речи. Многим стало не по себе, и все возмущены. С тех пор многие плохо спят, показатели сна их модулей и отделов упали, и виновата в этой проблеме исключительно Дилейни. Она толком не спланировала мероприятие, и в результате они не смогли нормально подготовиться к нему. Они ожидали больше контроля, организованности, проверок, обсуждений, вклада, сотрудничества, понимания, уважения к окружающей среде и всем живым существам, а кроме того, никто заранее не пообедал.
Как и предупреждала Джоан, каждый считал своим долгом выставить себя более травмированным, чем предыдущие ораторы, и старался углубиться дальше в историю – личную или общечеловеческую – в поисках аналогий с тем, что случилось, и с собственными чувствами. Чей-то дядюшка был заложником в Иране, и его племянник теперь точно знал, что он там испытывал. Другой участник поспешил заявить, что превращать иранцев, в частности Хомейни, в карикатурных
