Шлимазл - Гульнара Черепашка

Надо пойти сделать себе кофе, — решил он. — А потом — идти домой! Отдыхать.

Вышел из кабинета и замер. Харуми сидела, уставившись в экран монитора. На столе — разложены папки с документами.

— Вы какого черта здесь делаете?! — возмутился он.

Она, вздрогнув, подняла на него испуганный взгляд.

— Простите, — пролепетала ошарашено.

— Вы почему еще не дома? — переспросил Стефан спокойнее, сообразив, что перепугал ни в чем не повинную секретаршу. — Вы на время смотрите вообще?!

— Но... вы ведь еще на работе, — запинаясь, отозвалась она.

— А зачем вы берете с меня дурной пример? Если я пойду зубами грызть оголенный кабель — вы и туда за мной пойдете? — он тяжело вздохнул. — У вас же дети, — посетовал сокрушенно. — Где они — неужели до сих пор в саду?

— Их соседка забрала. У нас дети в один сад ходят. Я договорилась...

— Послушайте, госпожа Исибаси. Это прекрасно, что вам есть, с кем договориться и как выкрутиться. И вообще, я рад, что ваши дети уже дома. И ваше рвение похвально. Но работа никуда не убежит. Бросайте все немедленно! Заканчивайте, я пока сварю кофе, — он покачал головой. — Потом провожу вас домой...

*** ***

Они молча шагали по широкой ярко освещенной улице.

Почти дармовая энергия, которой всегда было с избытком, позволяла щедрое круглосуточное освещение даже в самых дальних закоулках города. Почти дармовая энергия, которую не было смысла экономить. Почти дармовая энергия, купленная жизнями обитателей двадцати восьми гетто, не имевшими возможности выбраться за пределы мест, где им не повезло родиться.

Жизнь в гетто во многом была тяжелее и беспросветнее, чем в том же Латинском районе, где родился Стефан. Но следовало признать: здесь невозможно было отыскать глухой узкий переулок, какими изобиловали кварталы его родного района.

Сказывалась близость к энергетическому узлу города Сан-Вингу: все улицы гетто представляли собой широкие, светлые в любое время суток магистрали.

Влачить беспросветное существование в ярко освещенном районе с просторными улицами... было в этом что-то постмодернистское.

Стефан встряхнулся. Что за мысли лезут в голову? И с каких пор он стал задумываться о таких вещах. Меньше надо засиживаться на работе допоздна. Он еще и ночевать там собирался! Никуда не годится.

Тем более, цель его переезда в зет-гетто вполне определенна. И не имеет ничего общего с трудовыми подвигами. Скорее уж — наоборот. Ему следует быть бодрым, отдохнувшим и готовым к действиям в любой момент. И к любым неожиданностям. А неожиданности будут — в этом он был уверен.

Харуми невесомо шагала рядом. О чем думала? Не угадаешь.

Возможно, о том, что новый начальник, свалившийся на ее голову — странный и непредсказуемый тип.

Хотелось бы знать, почему его, Стефана, предшественник не озаботился ее судьбой? Ясно ведь, что просто так попасть на свою должность молодая вдова не могла. Социальная служба обеспечила бы ей место продавщицы или уборщицы, воспитательницы в детском саду для детей таких же одиноких матерей. Она могла бы окончить курсы и стать поварихой или швеей.

Но должность в аппарате управления, при официальном запрете для женщин в гетто даже на начальное школьное образование?

Для получения должности секретаря или делопроизводителя мало сказать, что имеешь для этого навыки. И доказать наличие этих самых навыков — недостаточно. Нужны личные связи. И явно не дружеские и не родственные.

Мог ли Стефан винить Харуми в том, что она ничем не погнушалась, чтобы обеспечить себя и детей? Уж он — точно нет. Эта несчастная просто пытается выжить.

— Я собиралась зайти еще в магазин, — кажется, она впервые за все полчаса пути раскрыла рот.

— Я же сказал, что провожу, — хмуро отозвался Стефан. — Идемте!

— Мне вас неловко задерживать, — она слегка поклонилась. Лицо осталось непроницаемым.

— Поздно уже. Не стоит в одиночестве ходить по улицам, — даже голос не дрогнул.

Хотя в груди болезненно сжалось. Слишком хорошо помнилось, что скрывается за этими, вроде бы очевидными, словами.

Не слушая возражений, направился за ней. Харуми, заметно нервничая, торопливо набрала продуктов в тележку. Стефан отправился восвояси, только когда она забрала от соседки детей и открыла дверь своей квартиры. Секретарша при этом с заметным облегчением вздохнула.

Не иначе, решила — в начальники ей достался маньяк.

Возможно, не стоило так настырно следовать за ней аж в подъезд. Это уже было откровенно излишним. Вот только он прекрасно знал, насколько обманчива безопасность подъездов.

Глава 2

Шагая домой, подумал: недурно было бы обзавестись сегвеем или самокатом. А то и мопедом — благо, тут не было мест, где такой транспорт не прошел бы.

Даже самая узкая улица составляла не менее десятка метров в поперечном сечении.

При этом, если в эр-гетто улицы были просто замощены широкими композитными плитами с разметкой полос пешеходного и транспортного движения, то здесь, в зет-гетто, всюду светло-серый композит, размеченный ярко-желтыми и синими полосами, щедро разбавлялся зелеными вкраплениями живых клумб и даже парковых посадок с высоким кустарником. А время от времени попадались фонтаны и небольшие прудики.

Вот и сейчас Стефан шагал между двух далеко протянувшихся длинных узких клумб, засеянных густой темной зеленью. А в десятке метров над головой плескались небольшие пятна круглых и овальных прудиков, раскиданных посреди дорожки для малого транспорта. Видать, нарочно так сделали — чтоб меньше гоняли. Огибая небольшие водоемы, особенно не разгонишься.

За пределами гетто такое можно увидеть разве что в респектабельных районах.

Если зеленые посадки еще были достаточно распространены, то водоемы в основном были обустроены в районах мантии и ближе к центру.

Противоположная сторона улицы находилась высоко над головой — даже чуть больше, наверное, чем в десятке метров. Так что не создавалось ощущения, что вот-вот вода из прудиков выльется прямо тебе на голову. Или ты сам шлепнешься на мостовую, сейчас находящуюся прямо над тобой, если подпрыгнешь повыше.

Улицы в Сан-Сане представляли собой полые внутри широкие длинные плавно изгибающиеся трубы с круговой гравитацией.

Стенки такой трубы-улицы равномерно притягивали к себе предметы и шагающих людей. В районах, где улицы-трубы сужались до четырех метров в диаметре, идущие навстречу друг другу по противоположным сторонам улицы — считай, головой друг к другу — люди могли запросто, подняв руки, обменяться рукопожатием.

Это, правда, было возможно лишь в окраинных районах. В таких, как Латинский, где родился