Уильям Бартон - Лучшее за 2004 год. Научная фантастика. Космический боевик. Киберпанк
— А это кто? — Уэллс повернулся к дочке Кернера. Он словно направил на нее прожектор своего внимания, и девочка сильно смутилась.
— Наша дочка Барбара.
— Барбара, — вздохнул Уэллс, — ты всегда носишь ключ от дома в ухе? — Он вытащил из левого уха девочки медный ключ и поднес ей к лицу. Пальцы у него были необычайно длинными, руки — изящными.
Девочка хитро улыбнулась и сказала:
— Ключ не мой.
— Может, это и вообще не ключ. — Уэллс провел левой рукой над правой, и ключ превратился в серебряный доллар. — Хочешь?
— Да
Он снова провел левой ладонью над правой, и доллар исчез.
— Посмотри в своем кармане.
Девочка сунула руку в карман закатанных джинсов и вытащила оттуда доллар. В глазах ее светился восторг.
— Но запомни, — предупредил Уэллс, — не в деньгах счастье.
И сразу переключил все внимание на Кернера. Он вел себя подобно принцу, окруженному толпой приближенных, одаривал их благосклонностью и вниманием, как золотом. А Харан, подобно птичке-колибри, кружилась вокруг босса. Она держала в руках большую папку, готовая в любой момент дать то, что ему понадобится: карандаш, сигару, спички, чашку чая, копию контракта RКО. Герман Манкевич [22] как-то сказал о нем: «Вот идет сам Бог, ему недостает лишь Божьей благодати».
— Шифра! — завопил Уэллс, несмотря на то что она была рядом. — Принеси вещи из машины.
Харан попросила меня помочь. Я спустился с ней на причал и достал из багажника восьмиугольную коробку на несколько бобин кинопленки и большой переносной кинопроектор. На коробке черным гримерным карандашом было выведено: «Великолепные Эмберсоны». Харан внимательно следила за мной, пока я относил коробку и проектор в салон яхты, потом поспешно вышла на палубу к Уэллсу.
Какое-то время я помогал Маноло на камбузе, потом раздался голос Онслоу: время отчаливать. Онслоу завел дизельный мотор. Светловолосый юноша и еще один член экипажа отдали швартовы, а Онслоу вывел «Синару» из гавани. Стоило яхте выйти в залив Сан-Педро, как мы подняли паруса: грот, стаксель и фок. Ветер надул парусину, Онслоу выключил двигатель, и в свете заходящего солнца мы поплыли в сторону Каталины.
По дороге назад на камбуз я спросил пассажиров, не принести ли им еще что-нибудь выпить. Уэллс снял пиджак, растянулся в одном из шезлонгов на палубе и рассказывал Кернерам о ритуалах вуду, которые видел в Бразилии. Он мрачно посмотрел на меня, но Кернер воспользовался случаем и попросил еще виски. Я поинтересовался, не принести ли лимонаду Барбаре. Из-под прикрытых век Уэллс метал громы и молнии, и я бегом спустился вниз.
Когда я подавал ужин, сгустились сумерки, на западе горизонт светился оранжевым и красным светом; над столом, расставленным на палубе, хлопал натянутый тент. Я открыл несколько бутылок вина. И подслушивал, о чем они говорили, пока ели сначала салат из авокадо, потом цыпленка в винном соусе и, наконец, слоеный торт с клубникой. Правда, была одна неприятная минута, когда на палубу поднялся Онслоу, чтобы пожелать всем спокойной ночи.
— Надеюсь, ужин прошел хорошо. — Он склонился над Уэллсом, положил руку ему на плечо и кивнул в мою сторону. — Знаете, обычно мы не берем помощников в самую последнюю минуту.
— Кому еще бренди? — тут же спросил я.
Уэллс был поглощен разговором с Кернером и отмахнулся от Онслоу.
— Он очень нам помогает.
Онслоу удалился, а я принес на серебряном подносе бутылку бренди и стаканы.
Уэллс убеждал Кернера, что необходимо довести до конца проект «Все это правда», который он снимал в Рио. Дирекция RKO не одобрила появления орд беснующихся чернокожих на карнавале и потому решила оставить затею.
— Три части, — убеждал Уэллс. — «Джангладеросы», «Мой друг Бонито» и история самбы. Если вы просмотрите отснятый материал, я смогу закончить все ко Дню Благодарения; при небольших дополнительных вложениях студия сможет продемонстрировать, что средства потрачены не зря. Нельсон Рокфеллер преуспеет в своем проекте «Добрый сосед», а я буду снимать фильмы, ради которых меня пригласила компания RKO.
Кернер старался не смотреть в глаза Уэллсу, он чертил десертной вилкой по белой скатерти стола.
— Орсон, при всем моем уважении, я думаю, что студия больше не заинтересована в фильмах, ради которых вас сюда пригласили. «Кейн» провалился, «Эмберсоны» вряд ли будут приняты лучше, скорее еще хуже.
Уэллс как-то слишком быстро улыбнулся.
— Тот вариант «Эмберсонов», который сейчас показывают на экранах, имеет мало общего с тем, который снимал я.
— Я не видел ни того ни другого, но читал отзыв о просмотре в «Помоне». Зрители плакали от скуки над вашей трагедией и писали в своих отзывах: «Людей надо веселить».
— Я видел эти отзывы, Чарльз. Половина зрительного зала написала, что лучшего фильма они не видели в жизни. Те же, кому фильм не понравился, даже писать грамотно не умеют. Слово веселить они писали через «и». Неужели вы хотите, чтобы мнение о фильмах, выпускаемых вашей студией, определялось такими неграмотными людьми?
— Но мы не можем зарабатывать деньги на полупустых залах.
Я сновал между палубой и камбузом, уносил со стола посуду, а они все продолжали спорить. Харан была чем-то занята в салоне, Маноло пошел спать. Из всего экипажа на ногах были только я и рулевой. В темноте я сидел на корме, курил сигарету, забытая ныне привычка двадцатого века, и подслушивал. Пока что Кернер зарекомендовал себя достойным предком всех исполнительных директоров киномира, которых мне приходилось знать. И через сто лет типаж сохранился. Барбара, которой наскучили разговоры взрослых, растянулась на скамье, положив голову на колени Мэри Кернер. Мэри гладила Барбару по волосам и шептала:
— Утром, когда приплывем на Каталину, ты сможешь нырять прямо с яхты.
— Мама! — воскликнула девочка. — Неужели ты не знаешь, что здесь вода кишмя кишит акулами!
Мать с дочерью принялись спорить, может ли хорошо воспитанная молодая девушка употреблять выражение «кишмя кишит». К общему мнению они так и не пришли. Стояла ночь, поднялась луна. На мачтах, носу и корме яхты горели огни. Слышно было лишь, как хлопает на ветру флаг, как бьются о борт волны и как настойчиво уговаривает Кернера Уэллс.
— Чарльз, послушайте… у меня с собой оригинальный вариант картины, тот, что перед просмотром был отослан в Рио. Шифра! — позвал он. — Ты подготовила проектор? — Уэллс допил бренди. — По крайней мере хотя бы взгляните. Вот увидите, вы не пожалеете.
Барбара подскочила на месте:
— Пожалуйста, папа! Давай посмотрим!
Кернер не обратил на дочь никакого внимания.
— Дело не в том, хорошая или нехорошая картина. Дело в деньгах, Орсон.
— Деньги! Как узнать, принесет она денег или нет, если не попробовать? — Голос его звучал слишком громко. Миссис Кернер явно была обеспокоена. — Какой бизнес в Америке не тратит деньги на эксперименты? Иначе в будущем вас поджидают сюрпризы, можно оказаться и вообще без денег!
В проеме двери показалась голова Харан:
— Я установила проектор, Орсон.
— Послушайте, Орсон, я совсем не хочу… — начал Кернер.
— Пойдемте, Чарльз, хотя бы взгляните на то, что я снял. Обещаю, больше ни о чем просить не буду.
Они прошли в салон. Я прокрался к окну и заглянул внутрь. В одном конце салона на раскладном столе Харан установила кинопроектор, в другом конце повесила экран. На скамье стояла открытая коробка с пленкой, и первая бобина уже была установлена на проектор.
— Я устала, — призналась Мэри Кернер. — Извините, но я пойду спать.
— Мама, я хочу посмотреть фильм, — попросила Барбара.
— Думаю, тебе тоже нужно идти спать, — ответил Кернер.
— Нет, пусть посмотрит, — настаивал Уэллс. — Может, конечно, фильм немного тяжелый, но ничего предосудительного.
— Я не хочу, чтобы она смотрела тяжелые фильмы.
Уэллс сжал кулаки и сказал уже более тихим голосом:
— Жизнь тоже тяжела.
— В том-то и дело, Орсон, — промолвил Кернер, словно не замечая, что затронул опасную тему. — Идет война. Люди не хотят смотреть тяжелые фильмы. — И, подумав, вдруг прибавил: — Да и вообще вряд ли когда-либо хотят.
— Что вы сказали?
Кернер, сидевший спиной к Уэллсу, выпрямился и, обернувшись, переспросил:
— Что?
Уэллс прошел мимо Харан и резким движением снял бобину с проектора.
— Шифра, мы не будем ничего показывать. Зачем тратить время на обывателей?
Напряженную тишину прервала Барбара:
— Кто такой обыватель?
Уэллс повернулся к ней:
— Обыватель, дорогая моя девочка, близкий родственник слабоумного идиота, только немного лучше одетый. Обыватель не в состоянии отличить произведение искусства от сосиски. Тебе не повезло, потому что твой отец законченный и закоренелый обыватель.
