Уильям Бартон - Полёт на космическом корабле

Уильям Бартон

Полёт на космическом корабле

Это было самое прекрасное время, это было самое злосчастное время[1]. Разве не так всё и должно быть? Кажется, была середина ноября 1966 года; вечер, — наверное, часов семь; на улице, конечно, темно, холодно и тихо. Небо над городком Вудбридж, штат Виргиния, просто усыпано звёздами — их было так много, что тёмный, холодный вечерний воздух казался подсвеченным каким-то необычным зеленоватым светом. Может быть, правда, это отражалось освещение небольших заправочных станций и магазинчиков, расположенных неподалёку вдоль автострады № 1.

Я шёл домой с ярмарки не пользующихся спросом товаров в торговом центре Фишера, который находился рядом с шоссе. Сам я начитался комиксов и съел две порции жареной картошки-фри с кетчупом, но всё равно хандру это не развеяло. Я здорово задержался — прочитал почти целиком «Фантастическую четвёрку», теперь можно было и не покупать книгу. Я должен был вернуться домой к половине седьмого, потому что мать спешила на свидание.

С каким-нибудь толстым рабочим, эдаким пропахшим пивом парнем с сальными волосами; она обычно говорила, что «встречается» с ними (но я-то знал, что имеется в виду); в течение двух лет после того, как она выгнала моего отца, один парень сменял другого, и мать оставляла меня дома присматривать за двумя маленькими сестрёнками, которым было три и семь.

Помню, я часто думал, что мать совсем опустилась.

Сейчас я стоял на восточном краю долины Дорво, смотрел вниз и удивлялся, как же там темно (долина напоминала пустую чашу и была такой же таинственной, как всегда). Мы с Марри обнаружили её три года назад и сами дали ей название; почти полмили заброшенной земли, на которой даже кусты и трава не росли, а вокруг были деревья. Мы назвали её в честь одного места из книги, которую тогда пробовали писать, — «Жители Венеры». Это был наш личный вклад в жанр научной фантастики, но после выхода в свет «Пиратов с Венеры» мы отказались от своей затеи.

Марри. Чёрт бы его побрал. Именно из-за него я оказался один на ярмарке. Когда я позвонил ему, в трубке сначала долго молчали, потом его мать сказала:

— Извини, Уолли. Марри снова ушёл сегодня с Ларри. Я не знаю, когда он вернётся, но передам, что ты звонил.

Я чувствовал полное опустошение. Сколько раз мы сидели вместе на таких же ярмарках, бесплатно читали комиксы, пили кока-колу и поедали картошку-фри с кетчупом. Потом я вспомнил, как прошлым летом мы в последний раз тут, в Дорво, играли «в Венеру», размахивали мечами из тростника и сбивали грозди ягод с кустов Контака — ведь это были зловредные существа, которых мы называли Красными Дьяволами. Мы хохотали и делали вид, что стали героями настоящего романа. Нашего романа.

Контаком назвал эти кусты отец Марри, он же объяснил нам, что на самом деле они называются эфедра и именно из них изготавливают лекарства против аллергии.

Но потом снова начались занятия в школе, одиннадцатый класс, и мы познакомились с Ларри. Тем самым Ларри, который встречался с Сузи. Хорошенькой блондинкой Сузи, а у той была толстая подруга-коротышка в очках по имени Эмили.

Нечто подобное случалось и раньше. Когда нам было лет десять или одиннадцать, Марри вступил в «Малую лигу»[2], он ещё сказал тогда, что это поможет ему добиться успехов в многоборье. Теперь же место бейсбола заняла «киска».

Я молча стоял и смотрел на тёмную долину, за ней простирался лес, а над деревьями поднимался золотой шпиль католической церкви Божьей Матери. Церковь подсвечивалась снизу. Мне приходилось бывать там до того, как родители развелись. В наших мифах о долине Дорво, о прекрасной планете Венере, утраченной Венере, мы называли эту церковь собором Венусии, а город, расположенный рядом, из торгового центра превратился у нас в столицу Дорво Ангор.

Я понимал, что пора идти. Через тёмный лес, вниз по Зелёной дороге, мимо дома Марри (его родители наверняка молча сидят перед телевизором, попивают пиво Пабст[3]), потом через ручей, через площадь Стэггс домой, где меня поджидает бешеная, вечно ко всему придирающаяся мать.

Если мне повезёт, она не вернётся домой до утра, и тогда мне не придётся лежать всю ночь без сна в темноте и слушать, чем они там занимаются.

Я сделал глубокий выдох — струя тёплого воздуха, которая заблестела в темноте при свете мириадов звёзд; и тут я замер: в темноте долины показался какой-то слабый свет. Сердце у меня готово было выскочить из груди. Смотри, Марри! Межоблачный гидроплан!..

Да. Точно. Где же теперь Марри? Где-нибудь в тёмном кинозале, щупает там себе девчонку, словно взрослый парень.

Свет не исчезал, и спустя мгновение я принялся спускаться вниз, сквозь высокую траву, продираясь через Красных Дьяволов и сорняки, огибая ямы, которые и не разглядеть было, но ведь я прекрасно всё знал здесь. Чем дальше я уходил в темноту, тем острее становилось ночное зрение.

Я всмотрелся в призрачный свет, приставил ладонь ко лбу, чтобы заслонить собор и свет звёзд.

И встал как вкопанный.

Нет, не может быть.

Я отвернулся и заморгал как сумасшедший. Потом снова взглянул в ту сторону.

Летающая тарелка ничего особенного собой не представляла — обычный диск, едва касается земли, примерно шестьдесят футов[4] в диаметре. Размером с дом. Не блестит, иначе в ней отражались бы звёзды. Под тарелкой, там, где ещё больше сгущалась темнота, виднелось что-то, — может, амортизирующие посадочные модули, и ещё какие-то тени — и эти тени двигались, даже слышно было, как шелестит трава.

Совсем рядом. Что-то сжалось в груди.

Защекотало между ног. Захотелось писать.

Я медленно спустился вниз, до самого дна долины. Двигающиеся в траве и кустах тени были совсем маленькими — по размерам не больше крабов, только без клешнёй, и я никак не мог разобрать, что же у них там вместо клешнёй.

Казалось, что тени хватают кусты Красных Дьяволов, пригибают их к земле и срывают с них гроздья ягод. Зачем крабам без клешнёй понадобились ягоды Контака?

Роботы. В книжке комиксов они были бы роботами.

Во всяком случае на меня они никакого внимания не обращали.

У меня было такое чувство, что всё это происходит не со мной, как будто я принял три таблетки Контака или выпил целую бутылку сиропа от кашля.

Снизу под тарелкой виднелся длинный узкий трап, он вёл к люку; изнутри лился неяркий синеватый свет, — может, как раз этот свет я и заметил, стоя наверху. Я подошёл ближе, хотя сердце у меня колотилось всё быстрее и быстрее; потом поднялся по трапу и зашёл внутрь.

В кино летающие тарелки бывают оснащены лучевыми пушками, они прямо-таки сжигают целые города. Мысленно я слышал, как Марри, совершенно забыв о девчонке, с завистью говорит, что не ожидал от меня такого смелого поступка.

Как бы там ни было, я зашёл внутрь.

Тарелка оказалась очень похожей на звёздный корабль из книги «День, когда Земля остановилась». Вот изогнутый коридор, одна стена цельная, вторая решётчатая и слегка вогнута. Вот несколько лампочек над чем-то похожим на дверь. За поворотом…

Дыхание у меня перехватило, я замер, только сердце бешено колотилось в груди.

Я ещё раз успел подумать, зачем вообще тут оказался.

То, что я увидел, мало походило на торга из фильма. Тот был совсем никакой. А у этого всё как у людей — локти, запястья, колени, бёдра, но на месте лица — пусто, лишь серебристый щиток, такой выпуклый пятиугольник, напоминающий бляху городского полицейского. У моего дяди Ала похожий значок работника Бостонского метро.

Я стоял прямо перед ним. Ростом он был примерно как мой отец, то есть всего на дюйм или два выше меня. Чем-то он походил на тех роботов, которых я сам рисовал, когда пытался писать рассказы о Звёздах; я изображал их на заднем плане, а на переднем были герой Золтан Тарки, полицейский Декстеран Келенн и те негодяи и разбойники, с которыми им приходилось сталкиваться.

Я вспомнил, как мы с Марри, бывало, сидели на ярмарке и рассматривали картинки в комиксах и раскрасках, добавляли свои персонажи: Тарки, Келенна, роботов, а также Элендара и Райтериона с Венеры. У этих даже были девушки…

Тут я остановился и содрогнулся.

Протянул руку и дотронулся до него.

Холодный. Неподвижный.

Голос меня совсем не слушался, но я всё же пробормотал:

— Клаату, барада…

С трудом сдержал смешок, вместо этого чихнул. Вспомнил, что Патрисия Нил никак не могла произнести эти слова, как Майкл Рении, вместо этого у неё получалось что-то вроде «Клатту, буродда» — чисто по-американски. Стоп! О боже!

Спокойно.

Я отвернулся от серебристого призрака; может, это всего лишь скафандр, пустой внутри? Я провёл рукой по панели с лампочками. Совсем как в кино, дверь бесшумно отворилась, и я вошёл.