Михаэль Драу - Топливо

А может быть, подобными «подачками» он пытался от­влечь Канцлера от того факта, что подобное поведение — постоянные интрижки с киборгами — не делает чести ни самому Принцу, ни всей семье.

Сегодня Велиар отдавался особенно страстно и самозабвен­но. Он запрокидывал голову, и его длинные черные волосы рассыпались по плечам и спине, стонал в голос, хотя их могли услышать. Наверняка опять влюблен в какое—нибудь ведро с гайками, и сейчас представляет, что он с ним, с безвестным ликвидатором или даже простым рабочим киборгом.

Крепкие ладони Канцлера стискивали чуть дрожащие на­пряженные бедра, жесткие пальцы вдавливались в кожу. Ве—тиар коротко вскрикивал, прогибая спину и царапая плечи брата. Когда его горячая белесая сперма плеснула на голый плоский живот Канцлера, он охнул, хотя редко когда поз—золял себе издавать звуки во время соития. Велиар плавно спустился рядом, все еще не открывая глаз, тяжело дыша и чуть заметно улыбаясь. Мягкие пальцы скользили по гладкой безволосой груди любовника. Канцлер некоторое время не нарушал золотистой натянутой тишины. Но потом спросил:

— А как его зовут?

— Кого? — Велиар приподнял голову, посмотрев на него немного мутными глазами. Канцлер повернулся к нему, пог­ладив по щеке.

— Того, о ком ты думал. Я знаю тебя слишком хорошо.

Даже лучше, чем тебе кажется...

— Это не имеет значения, — не моргнув глазом, сразу же ответил Велиар. Резанул по живому.

От ответа Велиара сжалось сердце. Черт побери, он мог бы и соврать, сказать, что никого, кроме брата, у него нет. Хотя, врать он умел очень плохо. И не считал нужным.

Канцлер знал, что Принц его никогда не любил. Иногда, впрочем, хотелось верить, что это все — лишь смутные до­гадки, и Велиар на самом деле любит его. Но когда насту­пало утро, и лихорадка горячей ночи растворялась в лучах солнца, Принц застегивал свой длинный черный френч на все пуговицы, поднимал воротник, словно отгораживаясь от всего мира, и вел себя так, будто общается с Канцлером исключительно на «Вы».

«Не имеет значения»...

Канцлер мягко отстранился от него, дотянувшись до упа­ковки салфеток и медленно стирая со своего тела его остыв­шее семя. Велиар приподнялся на локте, изогнувшись грациозно, как пантера, и смотрел на него исподлобья своими пронзительными темными глазами, не произнося ни слова.

—  Знаешь, тебе нужно все—таки подумать над своим пове­дением, — произнес Канцлер ровным и прохладным тоном,—  Все—таки, ты Принц.

—  Ох, не начинай снова! — отмахнулся Велиар, улыбаясь своей изящной распутной улыбкой и укладываясь на спину,—  Ты прекрасно знаешь, что я не имею значения ни для се­мьи, ни для государства. Я не должен заботиться о лице и о том, чтобы не упасть им в грязь. И могу делать, что хочу.

Он потянулся, бесстыже и колдовски улыбаясь. Потом протянул руку и прикоснулся к спине Канцлера, от чего по коже стрельнуло электричеством.

— Тем более... Тебе же это нравится, Эрц...

— Мне не нравится, что ты путаешься с чернью, — быстро произнес Канцлер, поднимаясь и сразу же принимая свою привычную прямую, как железный стержень, осанку. Он те­рялся, когда кто—либо называл его по имени. Особенно брат.

— Ты ревнуешь? — прошептал Велиар.

— Я не хочу, чтобы из—за твоих эм... связей и пристрастий семью и тем более государство перестали уважать, — отвечал деловым тоном Канцлер, порывисто одеваясь в жемчужно—серую, похожую на военную, одежду.

— А нас что, кто—то уважает? — Велиар прыснул со смеху,—  нас боятся, не более. Потому что на всем континенте имен­но у нас сосредоточено самое мощное оружие, и именно у нас научились создавать химер. Но попомни мои слова, как только кому—то из наших милых соседей станут известны все эти тайны, они мигом бросятся на нас со всех сторон, позабыв о военном этикете и пактах о ненападении... Поэ­тому мне плевать на их собачье трусливое уважение.

—  А на семью? — Канцлер повернул к нему голову. Высо­кий жесткий воротник френча немного мешал.

— А на семью — тем более, — спокойно ответил Велиар, зевнув.

— А на меня? — не меняя официального тона, спросил Кан­цлер, снова отвернувшись и рывками натягивая кожаныеперчатки.

Велиар помолчал, опустив черные пушистые ресницы. Потом улыбнулся:

— Значит, все—таки ревность...

Приподнявшись на локте снова, он спросил:

— Разве тебе не понравилось сегодня?

— Понравилось, — ответил Канцлер, — Но ты был не со мной. Я научился различать, когда ты со мной или когда ты рядом с очередным... «железным человеком». И, если хо­чешь знать, мне это неприятно.

— Я знаю, — тихо отозвался Велиар ничуть не извиняю­щимся, но и не злорадным тоном.

Канцлер захотел немедленно выхватить один из старин­ных коллекционных клинков, висящих на стене, и пронзить холодное кошачье сердце брата.

—  Эрц, — мягко произнес Велиар, вставая с постели, подхода к нему сзади и обвивая руками грудь, — Я не могу отказаться от него. Если бы мог, ты же знаешь, я бросил бы его немед­ленно... Но никто ничего не может изменить. Пожалуйста, прошу, смирись. Я же сплю с тобой. Тебе этого мало?

Канцлер повернулся к нему, осторожно снимая с себя его руки.

— Извините меня, Ваше Высочество. Я вынужден вас по­кинуть. Через пару часов назначена встреча с северными послами.

— Пара часов! Еще уйма времени... — Велиар улыбнулся, приникнув было к нему, но Канцлер отступил, галантно взяв его руку в свою и чуть притронувшись сухими про­хладными губами к глянцевым ногтям.

— Отдыхайте.

С этими словами Канцлер развернулся и вышел.

За пару лет до своей смерти Император решил, как будто замаливая грехи перед народом, изменить государственный строй. В результате родился жуткий мутант — смесь демок­ратии, монархии и военной диктатуры. Начались брожения и волнения. И только железная рука его безжалостного сына, Канцлера Эрца Айзэна, смогла сжать разгулявшиеся толпы в кулак и прекратить шатания. Он перекраивал законы, он ломал старые устои и жестоко насаждал новые, выстраивая новый порядок, даже Порядок с большой буквы. Все было под его контролем. Кроме оставшейся в спальне черноглазой бестии с бархатистой кожей. Велиар мило и беспечно раз­матывал нити его нервов, игрался с ними, как шаловливый котенок, терял интерес, снова игрался. Оставлял глубокие царапины. Но потом мурлыкал, и ему все сходило с рук, все прощалось. Эрц Айзэн, Канцлер Империи, чувствовал себя беспомощным сосунком перед человеком, который не имел никакого значения ни для семьи, ни для государства, и болез­ненно, тяжко его ревновал к этим людям—машинам, зачастую предпочитавшим сперва стрелять, а потом думать. Но Канц­лер не имел права проявлять такие малозначимые для госу­дарства эмоции, как ревность. Он терпел. Он терпел очень долго. Пока, наконец, не выяснил одной забавной детали.

Тайного любовника Принца звали Бехардом. Когда—то этот киборг отличился на службе одного из вассалов, кото­рый в дальнейшем возомнил о себе так много, что решился развязать революцию. Смутьян был казнен, а его киборги либо погибли, либо исчезли в зловонных клоаках больших городов, медленно разложившись от Топлива. Выжили не­многие. В частности, этот Бехард. Долгие годы, как оказа­лось, Принц поддерживал с ним связь, наплевав на его про­шлое и на его вину перед государством. Канцлер слишком поздно понял, что его младший брат, оказывается, умеет любить. И он любил. Врага. Предателя. Опустившегося наркомана. Бегал к нему в грязные мотели и притоны. Тер­пел. Ждал. Даже прощал нередкие удары и вспышки ярос­ти. И, в конце концов, нарушил закон.

Когда было изобретено Топливо, а несколько лет спустя его отрицательные побочные эффекты стали очевидны, за­висимых киборгов научились лечить. Изобретателем методи­ки стал некий Кукольник — странная и жутковатая личность, появившаяся в Империи неизвестно откуда и когда. Он вос­станавливал нормальное функционирование зависимых, и в результате страна наводнилась свободными, предоставлен­ными самим себе профессиональными убийцами, прези­равшими закон и хрупкую человеческую жизнь. Началась настоящая война. В конце концов, был принят жесткий закон о запрещении восстановления зависимых. Топливо означало для них конец жизни. Но Велиар в очередной раз обошел за­прет. Кукольник работал непосредственно на правительство. Приказ Принца был приказом Принца. И Бехард теперь, по слухам, жив и вполне здоров, промышляет ремеслом наем­ного убийцы. А Велиар до сих пор любит его.

После той ночи Канцлер решил перестать прощать и терпеть. Едва завершив деловую встречу с северянами — жуткими белоглазыми людьми, неспособными дышать воздухом нормальной температуры, а только охлажден­ным до минус восьмидесяти семи по Цельсию, — Кан­цлер заперся в своем кабинете. Около недели спустя, после нескольких чтений был принят закон о Топливе. Так как бороться с его производством и продажей было невозможно, а не получавшие привычной дозы киборги могли быть опасны, решено было сделать Топливо час­тью государственной политики и экономики. Все зави­симые становились на учет, и подлежали физическому уничтожению, если пропускали хотя бы одно посещение специальных заведений, в которых им выдавалась доза — ведь «прогул» мог означать, что киборг каким—то обра­зом сумел избавиться от зависимости. Стать свободным и опасным. Теперь все они оказались у Канцлера на ла­дони. И он мог сжать эту ладонь в кулак когда угодно.