Сага о Головастике. Изумрудный Армавир - Александр Нерей
— Интересно у вас получается, — удивился я и, поправив ружьишко, пошагал на Фортштадт, напрочь позабыв о существовании в этом мире бабы Нюры одиннадцатой и её волшебного подполья.
Почему так получилось, в тот момент понятия не имел. Решил, что Татисий что-то коварное задумал, поэтому заранее всё спланировал. «И пусть. Лишь бы соседские мировые братишки своих Костиков отыскали и спасли», — кумекал открытым текстом и не спеша семенил себе по назначению.
Минут двадцать, если не больше, расслабленно шагал. И Сенной путепровод прошёл, и полдороги до поворота к кубанскому мосту, пока не взлетел в небо и не понёсся обратно в сторону двоюродного дома.
— Сам дорогу найду, — возмутился я, но, оказалось, что мои приключения на самом деле не закончились.
Всё-таки не захотел отпускать меня Татисий Кармальевич. Подобру-поздорову не захотел. Приземлил не куда-нибудь, а на нашу… Вернее, на одиннадцатую крышу родного дома. Прямо на дымовую трубу.
— И что дальше? — потребовал я у мира объяснить его вероломство.
— Ты что там делаешь? — тут же ко мне обратился Татисий, но голос у него почему-то был похож на папин.
— Меня, что, всем видно? — почти шёпотом спросил я незнамо кого.
— Ещё как! — крикнул мне из огорода одиннадцатый брат не своим голосом от переполнявшего его чувства гордости. — Это ты специально делаешь? Мстишь?
— Мщу? — спросил я себя и продолжил балансировать на трубе, так как Татисий и не думал меня отпускать, а поэтому намертво приклеил мои осенние туфли к кирпичам под ногами. — И что мне теперь делать? — спросил я у одиннадцатых отца и братца.
— Я из-за тебя невидимым стал? — заверещал перепуганный напарник.
— Пой! — приказал одиннадцатый отец-спасатель мотоциклистов и Костиков.
— А я пришёл домой, вынув жало! — сразу же загорланил я бесконечную песенку, сам того нисколечко не желая.
Спел два раза подряд и только потом остановился. Попробовал слезть, но не тут-то было. Туфли так и остались приклеенными. Попытался расшнуровать обувь и слезть с трубы босиком, но Татисий и этого не дал сделать. Выпрямил меня и заморозил в позе указующего путь В.И. Ленина. Точь-в-точь, как на нашей центральной городской площади.
«Иттить колотить!» — попытался я вскрикнуть, но вместо этого начал половое воспитание одиннадцатого Александра и его родителей, с бабулей в том числе, в полном составе высыпавших во двор, поглазеть на верного и единственного кандидата на массажные процедуры.
— Шарик Жучке вместо взбучки
Перед будкой сделал кучку…
Потому что эта сучка
Не пришла к нему на случку!
А как хвостом ему виляла,
В душу глазками стреляла,
Блох своих ему дарила,
О луне с ним говорила!
Такой породистой казалась,
Хоть и за кошками гонялась.
В общем, сердце Шарика украла,
А потом… С другим удрала.
Вот такие они штучки.
Девчонки наши, а не Жучки.
На одном дыхании выдал я на-гора, соблюдая все интонации. А когда почувствовал, что могу шевелиться, ещё и размахивал руками, как заправский артист, а потом чуть не свалился с трубы. Пошатнулся и спрыгнул всем своим весом на побуревший от старости шифер. Как не проломил его, не понял.
— Освободил? — спросил я у Татисия, подняв голову и держась за дымовую трубу руками.
— Ты что там забыл? — взревела во дворе пожарная сирена уже родной скефийской маменьки.
— Всё-всё. Спускаюсь. Меня уже отвязали, — поспешил я с объяснениями, а сам увидел на изменившемся шифере то тут, то там борозды от огромных совсем не кошачьих когтей.
Мигом вообразил чудищ-химер, которые в начале недели устроили битву на нашей крыше, изрядно потрепав пожилой шифер 1960 года изготовления.
«И у тебя добрые дела безнаказанными не остаются? — приступил я к красноречивому диалогу с родным миром, когда перестал ужасаться и воображаемыми монстрами, и реально ожидавшей родительской экзекуцией. — Сделай хоть что-нибудь. Я же четверых Костиков спас. Надеюсь, мои параллельные орлы остальных тоже разыскали. Татисий ещё твой вредничал и под ремень своего Александра подвёл. Причём, гарантированно. Будто, я сам это из-за вражды сморозил. Вроде как, отомстил братишке», — бухтел я миру, а сам спускался через слуховое окно на чердак, а потом и на лестницу в кладовку.
Но мои мольбы не помогли, и пришлось объясняться с метавшей громы-молнии мамкой и посмеивавшимся родителем.
— Я понимаю, на тутовник залез, но на печную трубу… Это уже слишком, — доверительно разговаривал папка, а я почёсывал отмассажированное мамкой левое ухо. — Ну, и на кой? Признаваться будешь?
— А помнишь, как меня перепутали с неведомым голозадым? — решился я на откровенность.
— Конечно, помню, — вздохнул родитель.
— Меня ещё тогда должны были наказать, но не наказали. А это вторая попытка, но уже со мной в главной роли. Хорошо, что стишки уже закончил декламировать, а то бы и за них схлопотал.
— Это какие? Не матерные, надеюсь?
— Почти что матерные, — согласился я. — А почему ты не спрашиваешь, кто это всё мутит? Кто на меня зуб заимел и теперь под твой ремень подкладывает?
— Разве не ты сам? Ха-ха-ха! Шутник. Кто же ещё? — не поверил отец сыновним откровениям.
— Родной брат того, кто тебе сегодня раков с судаками наловил, — сболтнул я, но ни холодом, ни факелом в лицо не получил.
— Я же их сам наловил, — отмахнулся папка. — Научись сначала, а потом фантазируй.
— Не поделишься, где наловил? На какую такую наживку? На какие удочки? — съязвил я родному отцу, а тот мигом потерял ко мне всякий маломальский интерес, поднялся и ушёл в дом.
— И на том спасибо, — передал я привет родному Скефию и удалился к Павлу, рассказать про такую победу Татисия.
Глава 27. Прощание с Изумрудным городом
— Хозяева! — крикнул в калитку, потому как штатное место пустовало, а рабочее время деда ещё не закончилось.
Никто не отозвался, и я ввалился во двор, надеясь найти благодарные стариковские уши, в которые собирался поплакаться и пожаловаться на злобные соседские миры.
— Партизанен, хэнды хох! Унд нах нагель сюда. А то млеко-яйко конфискую! — проорал благим матом, как можно громче, но ни ответного выстрела,
